Глава 5. Рассвет над Палермо

Романо проснулся внезапно, как от толчка. На палубе было тихо. На горизонте забрезжил рассвет, и небо стало оранжево-сизым. Он попытался встать, но ноги были ватными, а голова чугунной. Первой испуганной мыслью он вспомнил про Алессио, проверил ключ и расслабленно выдохнул, понимая, что всё обошлось, что до его омеги не добрались и можно ещё немного поспать. Дождаться, когда яхта причалит. А потом убраться с неё и из этого города куда подальше.

Но сон не шёл, от выпитого тянуло блевать, и Романо заставил себя встать. Нужно было добраться до кают, найти туалет и избавиться от всего, что Ламберто в него напихал. Перед глазами всё ещё плыло, ноги не слушались, но стоило спуститься на пару ступенек и заглянуть в узкий коридор, как сердце отчаянно вздрогнуло – дверь в комнату Алессио была открыта. Забыв о своей слабости, он слетел с лестницы и ворвался в каюту. Так наивно думать, что ключ от двери только один. А он не сообразил, и теперь за это поплатился. Омеги не обнаружилось, а на постели, опустив голову к коленям, сидел Рокко Валентино.

Услышав грохот отлетевшей к стене двери, он поднял взгляд и посмотрел совершенно несчастно и отчаянно.

— Они в кубрике, — произнёс он и поджал губы. — Там кровать больше.

Романо больше не слушал, рванул в сторону, но ноги подкосились, и он рухнул грудой мяса, зажатый тесными стенами коридора. К горлу подступила отвратительная тошнота, и с трудом приподняв себя на руках, он толкнул дверь сортира, заползая туда и выворачивая желудок наизнанку. После рвоты подступили слёзы, тянуло рыдать и выть от собственного бессилия, но времени на жалость к себе не было, и Романо снова заставил себя встать.

В большой каюте было душно и воняло так отвратительно, что желудок снова скрутило спазмом. До туалета он даже не попробовал добраться, и его стошнило прямо на обитые бархатом стены шикарной яхты.

— А вот и именинник, — раздался слабый голос Ламберто и его пьяный смех. Чиприани валялся на полу рядом с ещё одной лужей блевотины и бестолково махал руками в воздухе. — Ты спал, храпел, как жопа пьяного борова, я не смог тебя разбудить, — он снова заржал.

Романо перевёл мутный взгляд на постель. В ворохе грязных простыней, чьей-то одежды и тел он даже не сразу рассмотрел, что там происходит. А потом снова накатила тошнота, и он всё же разревелся. Алессио освободили от наручников. И повязку с глаз сняли – его глаза безжизненно смотрели в тёмный потолок. Омега не шевелился и выглядел мёртвым. Романо в первое мгновение подумал, что это даже хорошо: тот не осознаёт происходящего, не чувствует и, значит, не будет потом думать об этом, вспоминать и ненавидеть. Всех. И Романо тоже.

Омегу делили трое дружков Ламберто: Сальваторе, Витто Лонго и Флориндо Пинна. Все они давно окончили школу, но остались в компании и поддерживали Чиприани во всех его развлечениях. Возможно, останавливали по указу его отца от совершено безумных поступков, но и не брезговали пользоваться его дарами. Вот и сейчас течного омежку поделили, как кусок мяса. Использовали его тело, словно он был неживой. Романо даже хотел, чтобы он был неживым.

Где-то в углу с одной из шлюх сношался ещё один друг Ламберто – Густаво Ринальди. Он был старше их всех лет на десять, работал телохранителем Чиприани, но мозгов у него было меньше, чем у Ламберто, и всё, на что он был способен, это махать пушкой и подставляться под пули. На его обнажённом теле это отлично было видно.

— Присоединяйся! — Ламберто поднялся и, пошатываясь, направился к Романо. В руках у него был пистолет и он крутил им на спусковой скобе вокруг пальца, помахивая перед носом Романо. — Давай! Хочу посмотреть, как ты эту сучку пялишь!

Его дружки послушно отступили от тела. Из растраханного двумя членами зада полилась смесь спермы и смазки, а Алессио жадно вдохнул, избавившись от члена в горле. Романо испуганно закрутил головой: слёз больше не было, только отчаянье и ужас. Его омега был всё ещё жив, и унижать его, трахать перед всеми он бы не посмел.

— Давай! — рыкнул Ламберто, толкая его в грудь пистолетом. — Делай, что я говорю!

Романо, словно деревянный, шагнул к постели. Непослушные руки принялись расстёгивать штаны и стаскивать рубашку.

«Я трус. Слабак и трус», — повторял он про себя, жмурясь, чтобы снова не расплакаться. Алессио на него даже не взглянул – глаза у него всё ещё казались стеклянными, пустыми и мёртвыми. И это было даже хорошо, потому что его взгляд он бы точно не выдержал. Романо сел между широко разведённых ног и попытался приставить вялый член к растраханной дырке. У него не стоял, и мелькнула дурная мысль, что уже никогда не будет стоять на омег. Потому что так нельзя... так просто нельзя...

— Густаво, подсоби ему! — Ламберто рассмеялся, смотря, как телохранитель пьяно выбирается от шлюхи и пытается встать на ноги. Наконец здоровяк поднялся, забрался на постель и уложил Алессио на бок, чтобы трахнуть его вдвоём. Романо словно очнулся: притянул омегу к себе и злобно столкнул другого альфу с постели.

Густаво почесал макушку и пристроился к голове Алессио, с ходу затолкнув на всю длину член в горло, так что омега тут же начал задыхаться. Романо снова попытался его оттолкнуть.

— Отвали! Отойди от него! — шипел он, стараясь избавить своего омегу от чужого мерзкого члена. Выглядело всё это комично, несуразно, словно в бредовом сне, когда тело не подчиняется и всё плывет...

— Уймись! — Ламберто с неожиданной ловкостью запрыгнул на постель и схватил Романо за волосы. — Чего комедию ломаешь?

— Отпустите его, — впервые решил попросить Романо, и Ламберто рассмеялся ему в лицо.

— Знал, что ты слабак и будешь ныть из-за этой дырки. Пожалел омежку, да? Ты просто не знаешь, какой он падла. Он ведь против моей семьи поклёп написал, а ты его защищаешь! Противно от тебя, Романо! Думал, ты мужик, а ты тряпка, как и этот Рокко. Рокко вообще на коленях рыдал, когда мы его омеге жопу рвали. Помнишь омегу Рокко – Леоне Гранди? Он сынком того полицейского был, что на моего папу пытался наехать. Но мою семью трогать нельзя, знаешь, что нельзя! — Ламберто оскалился: может, хотел что-то ещё добавить, но неподвижная покорность Романо его успокоила. — Ты ничего... не то, что Рокко. Так что на этот раз прощаю! Но теперь трахай его. Ясно? И без нюнь!

Ламберто напоследок сильно рванул его за волосы, а потом отпустил, и голова Романо качнулась так, что он стукнулся подбородком о собственную грудь. В ушах зазвенело. От резкого движения, от слов Ламберто, от понимания, чем всё это кончится...

Леоне Гранди покончил с собой. В газетах так писали, но Романо слышал, что омеге помогли: дружки Ламберто столкнули его с крыши и патологоанатом закрыл глаза на то, что парень был зверски изнасилован. Это случилось почти год назад. Так же, перед экзаменами, когда Романо ещё знать не знал о Ламберто, и грязные слухи о нём считал только слухами.

Тело двигалось совершенно бездумно, он ничего не чувствовал. Алессио тоже не чувствовал. Романо как-то смог это понять, и ему стало немного легче. Сердце рвалось в желании остановить всё, сделать хоть что-то! Но разумом он понимал, что если не подчинится, Алессио он не поможет: Ламберто начнёт измываться и над ним, а потом доберётся до родителей и младших братьев – двух омег, а ведь у них ещё и течек не было. При мысли о братьях, которые из-за его ошибок и из-за жестокости одного разбалованного богача могут оказаться на месте Алессио, снова покатились слёзы.

Густаво продолжал иметь бесчувственного парня в рот, а Ламберто довольно улыбался. Он мял омеге возбуждённый покрасневший член и временами заталкивал свои пальцы в задницу Алессио, задевая Романо. Тогда становилось особенно противно.

— Какая у него жопка гладкая, — Ламберто наигрался с гениталиями омеги, добившись, чтоб тот беззвучно кончил, и стал дрочить себе. — Знаешь, как Сальваторе его растягивал? Почти на кулак надел, чтоб два члена вошло. А парень орал, как же он орал! Был уверен, что ты проснёшься, но нет, ты же отрубился, и всё нипочём. А мне нравится, когда омеги орут. Визжат, как тупые свинки, и думают, что это поможет. Этот недолго кричал. Скучный. Зато жопа вместительная: я с Витто в нём два узла запер. Офигенный кайф, просто супер. Хочешь попробовать?

— Нет, — голос казался чужим и бездушным.

Ламберто заржал и, оттолкнув Романо, положил омегу на бок. Густаво пришлось оставить его рот и снова вернуться к шлюхе.

— Давай! Сделаем его в два узла!

Алессио рвано вдохнул и как-то жалобно проскулил. Романо тряхнул головой, избавляясь от мыслей и эмоций, и послушно лёг рядом, затолкнув член вместе с Ламберто. Чувств не было, ничего не осталось, даже разрывающая боль в сердце утихла. Все страхи были бессмысленны, ведь потом Алессио всё равно убьют...

Наверное, гуманнее было сделать это сейчас, прикончить омегу, пока Ламберто не придумал новых издевательств. Романо даже положил ладони на тонкую шею, решив, что сможет задушить, но не вышло. Просто не хватило сил. Убить свою пару оказалось слишком тяжело.

Ламберто кончил, а у Романо так и не встал. Когда член сдавило чужим узлом, стало больно, но эта боль не тревожила. Он просто лежал и терпел, смотрел, как подрагивают узкие плечи Алессио, и перебирал его густые тёмные волосы. Словно чёрное море за окном. Словно ночное небо.

Романо осторожно коснулся кожи между лопатками губами. Оставил поцелуй на прощание, как попытку извиниться, хоть и понимал, что прощение он никогда не получит.

Потом Ламберто голышом бегал по палубе и кричал, что шлюхам место в океане. Нанятые проститутки благоразумно спрятались в каютах, а Алессио болтался сломанной марионеткой в руках Сальваторе. Ламберто приказал отправить всех шлюх в море, но туда кинули сначала Алессио, а потом Рокко. Альфа даже не пытался сопротивляться, и Романо подумал – они справятся. Доберутся до берега, что узкой полосой виднелся по всему горизонту. Не так далеко ведь... почти не далеко.

Ламберто приказал Густаво заводить мотор и направляться домой. Рокко проводил их совершенно равнодушным холодным взглядом. Он придерживал Алессио за волосы, а омега и не шевелился вовсе. Когда яхта, набирая скорость, заскакала по волнам, Романо понял, что они не спасутся. Потерявший своего омегу Рокко и изнасилованный Алессио не выплывут, не выберутся. Тогда на него накатила апатия, слепая бесчувственная чернота. Он спустился к каютам, прячась от задорного смеха заново обдолбавшегося Ламберто, и уснул на постели, где лишил свою пару невинности.