Глава 2.2

Я рывком поднялся с постели. Накинул плащ и вышел на палубу. К вечеру

ветер усилился, и мачты стонали от ураганных порывов. Корабль кренило из

стороны в сторону. Женщины сбились в кучу на тюфяках и спали. Перед этим все

вымылись в чанах, которые матросы таскали один за другим и пытались

подсматривать за девками, когда те раздевались. Вдоль палубы протянули

бечёвку и завесили парусиной.

Конвоиры совсем потеряли бдительность: один отсутствовал, а другой

звонко храпел на своем стуле, сжимая в руках пустую бутыль. Несмотря на

масляные фонари ничего невозможно было разглядеть в полумраке. И тем более

ЕЕ среди спящих женщин.

Вдруг на моё плечо легла чья-то рука. Я резко обернулся, успев при этом

вытащить из ножен шпагу. Скрежет металла вспорол тишину. Но я тут же вернул

оружие обратно в ножны и тихо выругался. На ловца и зверь бежит или на зверя

добыча.

– Испугались? – её голос оказался очень мягким, певучим, а когда она

засмеялась, я нахмурился, – А говорят, что моряки самые смелые люди на земле.

Я схватил девчонку за руку чуть повыше локтя. И от этого прикосновения

шибануло, как штыком под ребра. Я сжал пальцы сильнее:

– Что ты здесь делаешь, а? Вас что, на ночь не сковывают?

Девушка снова усмехнулась, сунула руку в карман тулупа и, достав оттуда

ключ, покрутила им у самого носа. Я быстрым движением отобрал его у нее и

тряхнул девчонку за плечи так, что платок на затылок сбился и несколько золотых

кудрей на лоб упали.

– Совсем, девка, ополоумела. Тебя за эту выходку…

– Пороть станете? Или сквозь строй пропустите?

А сама в глаза мне смотрит и кончиком языка по губам водит, а меня то в

жар, то в холод швыряет и дышать становится трудно.

– Три шкуры спущу и за борт.

– Не спустите, – глаза ресницами прикрыла, а потом снова на графа

подняла.

– С чего бы это?

– Вы Ивану бить меня не позволили…а сами сможете?

Я криво усмехнулся, а девочка умеет манипулировать и играть во взрослые

игры. Сколько же лет ей, что умная такая? На вид не больше семнадцати, а в

глазах ни капли наивности, словно за жизнь свою короткую немало мерзостей

повидала, а может, и сама творила.

– За воровство не бить положено, а пальцы или руку рубить. Как свои

уберегла, расскажешь?

 Снова чувствую, как меня утягивает в эти синие омуты, и губы у нее

полные, сочные. На секунду свело скулы от желания попробовать их на вкус. Не

отталкивали ни старый тулуп, ни грязный платок на голове. Мне хотелось его

содрать и снова увидеть ее волосы. Заметил на скуле синяк и невольно тронул

пальцем, а девчонка дернула головой.

– Бил тебя снова?

– Нас всегда бьют. За любую провинность.

– Что на этот раз?

Она отвернулась, а я повернул ее лицо за подбородок.

– Сопротивлялась слишком яростно, рожу ему расцарапала, вот и двинул

кулаком, чтоб не дергалась. Да ваши помешали ему, палубу обходили, а потом

играть позвали. Вернулся пьяный и захрапел.

Я почувствовал, как от ярости перехватило горло. Сукин сын! Завтра башку

ему оторву!

– И часто так сопротивляться приходится?

– Часто.

– Может, часто напрашиваешься, м? Или воруешь?

Она слегка побледнела и дернулась назад, но я удержал.

– Не воровка я, а вас поблагодарить хотела. За то, что вы сделали для

меня сегодня. Вы благородный и добрый человек. Спасибо вам!

Она вырваться хотела, но я сжал ее плечи сильнее, притягивая к себе.

– Не воровка, говоришь? А ключи где взяла?

– Так я их вернула вам. Больно мне, сударь, синяки оставите.

Посмотрела на мои пальцы, сжимающие её плечо, и они непроизвольно

разжались, оттолкнул от себя и руки снова за спину завел.

– Ступай давай к своим и не шатайся ночью по палубе. Матросы народ

шальной женщин несколько месяцев не видали.

– А вы?

– Что я?

– Давно женщин не видали?

И опять взгляд этот, от которого в голове гудеть начинает.

– Вон пошла!

– А как же кандалы? – спросила дерзко и вздернула подбородок.

– Так куда ты с судна денешься? Разве что за борт сама прыгнешь.

Смотрел, как она идет в темноту, туда, где под парусиной масляный

фонарь раскачивается от ветра. На ходу платок стянула, в тулуп кутается.

Маленькая, хрупкая. Вспомнил, как конвоир сказал, что за дерзость пайки лишит,

и сам не понял, как окликнул её по имени:

– Катерина!

Она быстро обернулась. Глаза широко распахнула, видимо удивленная, что

имя её запомнил.

– Есть хочешь?

Стоит, сомневается, руки в карманы засунула, назад оглядывается и снова

на меня смотрит.

– Боишься меня?

Улыбнулась улыбкой своей ведьминской, голову к плечу склонила, словно

раздумывает.

– Нет, вас, сударь, не боюсь.

«Напрасно не боишься, дуреха. Ох напрасно. В волчье логово добровольно

идешь»

– Пошли накормлю!