Глава 2.1

Дверь каюты с грохотом распахнулась. Глеб с Васькой ввалились в каюту и

грузно сели на койку. Брат посмотрел на меня, и тут же отвел взгляд. Мы не

разговаривали с той самой несостоявшейся дуэли. Глеб злился за то, что я солгал

Спиридову о том, что он был секундантом. Хотя брат ни сном, ни духом о

поединке. Впрочем, если бы дуэль состоялась, ему бы пришлось…но в такие

моменты мне казалось, что он бы презрительно отказался. Слишком правильный,

мать его.

– Гришка, – Васька наклонился ко мне, – ты видел, сколько дам к нам

пожаловало? Доставим барышень в Архангельск и вернемся. Плевое дело.

Спиридов мог и в карцер запереть на месяц, а так отделались легким испугом.

Или ты по Стрельцовой соскучился? А? Лейтенант?

Я засмеялся и бросил взгляд на Глеба, но тот молчал, всем своим видом

показывая, насколько разочарован во мне. Ну и хрен с ним. Тоже мне святой

выискался. Не в моряки идти надо было, а в приходские священники. Задолбал

правильностью своей. Святоша хренов.

А вот Кот в доску свой, рубаха-парень, мы съели с ним не один пуд соли,

будучи подростками. Дядя Васьки отправил его учиться в Академию, когда

проиграл все имущество в карты, отец погиб на войне, когда Коту был год от роду,

а мать скончалась от чахотки двумя годами позднее. Вот и остался он на

попечении горького пьяницы и игрока. Васька вначале подружился с моим

братом, а потом взял под свое шефство меня, едва я появился в Академии после

смерти родителей. Здоровенный детина, метра под два ростом, широкий в кости,

огромный, как столетний дуб, весь покрытый светлым пухом словно шерстью,

волосы цвета соломы, белые брови и такая же светлая борода. Он был

удивительно добр и мягкосердечен, предан нам с Глебом всей душой.

Бесхитростный и прямой он обладал какой-то богатырской силой, способной

ломать одной рукой бревна. И за эту силу его боялись и уважали. Правда, за

глаза часто называли не Котом, а Шавкой, в глаза не смели, кулак у Васьки

огромен, как молот, и бьёт не слабее оного. Пару раз и мне по роже съездил,

когда повздорили, за что схлопотал левой в челюсть. До сих пор припоминает

мне.

Я снова посмотрел на старшего брата. Похож на меня, такие же черные

волосы и смуглая кожа, но глаза серые, как у нашей матери. Тело крепкое,

плотное, не худощавое, как у меня. Глеб привык к ежедневным физическим

нагрузкам. У него тело настоящего солдата с прямой спиной, мускулистыми

ногами, крепкими мозолистыми руками от постоянного фехтования. Характером

мы отличались кардинально. Никитин-старший – холодный и расчетливый

прагматик, в чем-то циник. Он всегда спокоен, рассудителен и уравновешен, на

риск шел в самых крайних случаях, взвесив все за и против. Эта

рассудительность часто холодным душем остужала наши с Васькой горячие

головы.

– Эй, приятель, ты что, заболел? Я говорю, девки тут у нас, есть очень даже

ничего… – Васька потер огромные ручищи и опрокинул стакан водки, даже не

поморщившись. – Пошли играть в карты с матросами, а вечером выберем по

бабе. Я думаю, барышни возражать не будут! – Кот заржал и толкнул меня локтем

в бок.

– Хватит с него красоток. Нагулялся уже. Да и Спиридову бы это не

понравилось, – сказал Глеб, – И мне тоже. Он, как командир этого судна, должен

следить за порядком, а не разводить на борту бордель. Насчет игры в карты не

возражаю, хотя не помешало бы соблюдать субординацию.

– Да ну тебя, вечно ты все портишь. Отбрось формальности. Он прежде

всего наш друг, а уже потом командир. Кто играет в карты втроем? Твой брат

зануда, Гриш! Ему в писари при дворе надо было, а не во флот.

– А вам обоим лишь бы морды кому расквасить и девок отыметь. Еще и

этих…Ничем не брезгуешь, а брат?

– Да пошел ты! – рыкнул на него и опрокинул стул.

– Позоришь нашу фамилию!

– Тыыы!

Схватил его за шиворот и сдернул со стула.

– Отец в могиле переворачивается от твоих выходок, – смерил меня

презрительным взглядом и отшвырнул мои руки.

Настроение разом испарилось к такой-то матери. Я отпустил его, сел на

стул и откинулся на спинку, складывая руки на груди.

– Не хочется мне ни по бабам, ни в карты. Все опостылело. В Петербург

хочу. Подальше отсюда. Карьеру буду строить при дворе. В Измайловском,

поближе к императрице-матушке.

Глеб криво усмехнулся.

– Карьеру под женскими юбками ты быстро состряпаешь, много ума для

такой карьеры не надобно! Ты уже преуспел. До лейтенанта дослужился.

Я снова резко вскочил со стула, сжимая руки в кулаки.

– А что надобно? Быть твоей копией? Святошей и занудой? Прости, братец,

что разочаровал. Не голубых кровей, как ты у нас. Я в отца. Солдафон. Или

бесишься, что Спиридов меня командиром назначил, а?

– Он тебя командиром назначил, чтоб ты ответственность на себя взял и по

шлюхам не бегал. Стыдно уже за нашу фамилию, особенно когда ее склоняют

направо и налево и треплют, как космы продажной девки.

– Зато ты у нас, может, не по девкам, а брат?

– Дурак!

И я съездил ему в челюсть, он кинулся на меня, но Васька растащил нас

обоих, потом толкнул Глеба в плечо.

– Эй вы, оба! Прекратили! Погорячились и хватит! Все…давайте выпьем по

мировой и айда играть!

Он подмигнул Глебу, но тот повел плечом и распахнул дверь.

– На хрен вас обоих! Сам играй!

Васька хлопнул меня по спине по-дружески.

– Давай, Григорий, не хандри. Если решишь присоединиться, я буду с

матросами на палубе!

– Вали уже!

Когда они вышли, я с яростью двинул кулаком по стене, разбивая в кровь

костяшки пальцев. Вернулся к столу и наполнил стакан водкой, долго крутил в

пальцах. В ушах всё еще стоял смех заключенной, а перед глазами её синие

омуты, затягивающие в себя, как дивные бездны. Я тряхнул головой, залпом

выпил, прижал к лицу руку, согнутую в локте, занюхивая адское пойло, и в нос

ударил запах соли, которым пропитался мундир.

«Катька! Та еще ведьма!»

По юбкам значит? А почему бы и нет? Кто мне запретит?