Глава 2

Глава 2

Рубина сидит в кибитке, поджав под себя ноги и кутаясь в цветастый платок Златы. Платок вышит яркими нитками, расцветают на нем незабудки и ромашки, алые розы кажутся капельками крови, что пролились на степную траву. Тонкие косички, в которые Рубина вплела зеленые ленты, висят вдоль ее узкого лица, а воланы на широкой пышной юбке трепещут под легким ветерком.

Вечереет. Дорога убегает вдаль – пыльная, едва видимая, заросшая травами, давно уже никто не ездит этим трактом, с тех самых пор, как ромалэ, которых на юге кличут детьми ковыли, стали покидать степи, уступая свои земли ордам кочевников с востока. Но не только узкоглазых воинов боится сейчас род Лакотошей – ветер изнанки прошептал им устами юной Рубины о новой беде.

Беда эта родом с севера, и морозное дыхание ее выстужает степь могильным своим духом.

Глядит Рубина на серебристую степь, ковылем заросшую… давно прошли те времена, когда ромалэ хозяевами ходили по дорогам этим, давно смолкли веселые песни детей ковыли, погасли их яркие высокие костры. Лишь несколько семей еще скитаются, таясь от татей, не в силах расстаться с желтыми дымными просторами и жарким солнцем, и Лакатоши, род Рубины, – одни из них.

…Девочка зевнула, поудобнее устраиваясь в ворохе подушек, сонно глядя из-под длинных ресниц на огненный шар, что катился по лиловым небесам. Казалось, это огромный апельсин на блюде, или отшлифованный янтарь на мягком бархате… Рубина любила камни, ее шкатулка из черного дерева хранила самоцветные россыпи – яркие, сверкающие. Любила девочка их не потому, что стоили они на рынках городов баснословные деньги – за одно ожерелье ее можно было безбедно жить две зимы – но из-за волшебства, таящегося внутри искрящегося великолепия.

…Табор лениво полз семью кибитками на север, а несколько всадников в черных меховых жилетках охраняли его покой – то и дело кто-то из мужчин выезжал вперед, осматривал окрестности и возвращался назад. Темные шляпы их, украшенные зелеными перьями, покрывали головы, бросая тени на скуластые смуглые лица, и длинные черные волосы вились из-под нешироких полей этих шляп – коротко стричься было дурной приметой, всю силу терял тогда человек.

Так и двигались по ковыльной степи ромалэ, по степи, залитой оранжевым светом заката, и ничто не предвещало беды в этот вечер, несмотря на зловещие предсказания.

Рубина задремала, убаюканная тряской кибитки, как вдруг в ее сон ворвался истошный дикий лай. Сквозь туман морока, еще не отпустившего девочку, послышались гортанные крики сородичей, засвистели стрелы, а сбивчивое колдовское бормотание Златы, отгоняющей злых духов степи, окончательно вырвало девочку из объятий сна.

Она протерла глаза, удивленно оглянулась – возле кибитки мчат поджарые псы, их пасти оскалены, каплет в травы ядовитая слюна, от нее сгорают они в прах, и ужасный запах серы несется по ветру.

Могильный запах, мерзкий. Словно бы от мертвяков, что пролежали не один день под жарким солнцем…

Испуганно отшатнулась вглубь кибитки Рубина, будто сразу поняла – погоня за ней! Скверна, колдовская злая скверна мчит по морю трав! И не спрятаться от нее, не скрыться – быстры псы, сильны, и стрелы ромов отскакивают от лоснящихся черных шкур, словно бы шерсть у гончих выкована из металла.

Злата, побледневшая, с ввалившимися глазами, словно наговоры забрали все ее силы, прижала девочку к себе.

– Не бойся, ничего не бойся! Я помогу…

И снова что-то зашептала, гладя Рубину по темным шелковистым волосам. А та не могла отвести глаз от псины, что бежала впереди всей своры – глаза стеклянные, словно осколки слюды, и дымится горящая трава, и кровавый закат кажется предвестником большой беды. А в глазах звериных отражается чернокосая женщина в алом платье, и злое лицо у нее, а в груди – дыра с рваными краями, будто кто сердце вырвал у несчастной. Отчего-то жаль стало Рубине эту женщину, но вот громко взвыла псина, и видение исчезло. Глаза гончей снова залил чернильный мрак.

…Кибитка подскочила, словно налетела колесом на камень, Злата сбилась, заново заговор свой начала плести, а голос дрожал, менялся, и руки ее все сильнее сжимали Рубину, отчего девочка начала задыхаться, словно железные обручи ее сковали.

Потемнело все перед глазами, поплыло, звезды заплясали, ведя свой алмазный хоровод по шелку ночных небес. Успела Рубина лишь подумать в этот миг – как так быстро стемнело, ведь не село еще солнце?.. и провалилась в эту тьму, как в яму, крепко вцепившись в мешок холщовый, который ей Злата в руки сунула.

И вязкий аромат сандала и восточных пряностей поплыл среди окружившей Рубину тьмы.

– Беги! – услышала девочка крик наставницы, и тьма сомкнула над ней свои крыла. Стих лай диких псов, стихли крики ромов.

Куда все ушло?..