Глава 3

Ноябрь 1862 года

Прошло полтора года с начала этой ужасной войны. Джастину стало казаться, что это никогда не кончится. Теперь он с каждым днём всё больше и больше убеждался в том, каким идиотом был, когда рвался в бой, словно ненормальный. Какими дураками были все они, считая, что ножами и копьями смогут пробить себе победу в этой войне. То было время больших иллюзий, и мало кто по обе стороны от линии фронта задумывался над тем, как далеко можно «уехать» на голом энтузиазме.

Сейчас стало совершенно ясно, всем без исключения, что Конфедерация проигрывает. В первые месяцы Югу с лёгкостью удавалось отбить две осады Ричмонда в июне и июле, устроить обвал северной пехоте под Атлантой и погнать армию противника до самого Вашингтона — в сентябре.

В газетах наперебой красовались яркие патриотические заголовки, которые давали понять взволнованному населению, что их Великая Армия всё ещё имеет превосходство над Севером. Люди, само собой, верили громким заявлениям, и никого не интересовало, что на Юге катастрофически мало литейных заводов, а на стороне янки — тысячи эмигрантов, готовых за лишний доллар пойти работать под их знамёна. У них было всё, чего недоставало Югу: шахты, рудники, фабрики и заводы, которые могли бы снабжать армию и флот всем необходимым во время войны, учитывая, что Южный флот пять месяцев назад был полностью разбит и янки спокойно заблокировали все порты и гавани, отрезав южан от цивилизации.

Всё так же набирались волонтёры, но теперь уже сроком не на полгода, а на три: к тому времени стало ясно, что за несколько месяцев война вряд ли закончится, особенно учитывая сложившуюся ситуацию. В апреле 1862 года был введён закон о всеобщей воинской обязанности, принятый Конгрессом Юга. На южном фронте конфедераты терпели невероятные потери, и десятки тысяч солдат еженедельно уезжали к месту самых тяжёлых сражений.

Однако Джастин продолжал служить в Эскадроне. Он осознавал, что происходило, и тяжёлый ком отчаянья сдавливал его горло. Иногда он вообще ничего больше не мог видеть, кроме чёрного цвета букв, мелькающих в газетах, которые с ужасным равнодушием вбивали в мозг одну чудовищность за другой. Но потом у Джастина возникало такое чувство, как будто голод, к которому он, как ему казалось, уже привык, начал разрывать стенки желудка. Словно бы в нём хранится взрывчатка, которая только и ждала зажигательной и освобождающей искры и разъедала его изнутри.

Терзаемый, в дрожащем волнении, он ощущает, что бессильная ненависть шипит в его душе, как шипит вода на горячей плите. Все они были почти сломленными, подавленными, разбитыми мощью врага — они, опозоренные, растерянные, измученные, но до сих пор решительные. Южане защищали свои земли с той же силой и упорством, но уже не по причине чистейшего патриотизма, а лишь потому, что это было безвозвратной дорогой; всё больше они становились беспомощной жертвой натиска жадной массы северного недруга.

В августе этого года за проявленную храбрость, отвагу и умение сохранять хладнокровие в любой ситуации он получил первое воинское звание старшего лейтенанта. Солдатам нравился Джастин, хотя многие и завидовали его быстрому взлёту, но офицеры избирались самими волонтёрами, так как, кроме некоторых ветеранов Мексиканской войны, никто во всём графстве не обладал ни малейшим военным опытом. А Джастин за полгода службы успел расположить к себе абсолютно всех солдат; среди них он славился как дружелюбный весельчак и задира.

Среди офицерского состава солдат Джастин Тристан Калверли стал известен после неудачной осады Вашингтона, и последовавшего за этим Второго сражения при Манассасе*, закончившегося отступлением федеральной армии. Тогда же был застрелен командующий третьей частью полковник Джек Дэллос, под началом которого выступал Калверли, и которому пришлось невольно занять его место в тот день.

Он проявил себя как настоящий храбрец: за неимением командующего в своей части взял предводительство, умело перехватил противника на себя, давая возможность пехоте пробить блокаду к северу от города. После чего без особых потерь увёл третью и четвёртую кавалерийские части — а это почти тысяча солдат — к западу от Вашингтона, обратно к железнодорожной станции Манассас, куда отступали южане. Благодаря его усилиям им удалось дождаться резервную дивизию, которая вынудила северян отступить.

По прибытии в Эскадрон спасённые благодаря Джастину солдаты кинулись голосовать за нового героя, и через день того вызвали в штаб, где присвоили звание старшего лейтенанта. Уже спустя две недели после его назначения на новую должность под командованием Калверли были совершены глубокие рейды по тылам и коммуникациям противника. Он был лучшим наездником графства, а его хладнокровие и выдержка могли обеспечить некое подобие порядка в рядах Эскадрона, в котором к тому моменту разразилось настоящее поголовное безумие среди солдат, вызванное ужасными потерями на всех фронтах. Остальные офицеры довольно быстро прониклись уважением к Джастину, хотя восемнадцатилетний парень и был самым юным из всех командиров.

Джастин перевёлся в главный штаб и занял бывшую комнату Дэллоса, однако за две недели так и не удосужился полностью переехать на новое место, так как покидать казармы ему не хотелось. Почему-то сменить мало дисциплинированные казармы на надменно пустующие офицерские комнаты было очень непросто: огромные сырые и холодные казармы приходились ему по душе, словно невидимой ниточкой соединяя его с друзьями. Джастин с каждым днём чувствовал, возвращаясь туда, что эта нить слабеет и блекнет, ведь теперь солдаты смотрели не на него, своего товарища и друга, с которым воевали плечо к плечу почти целый год, а на его начищенные до блеска эполеты, ясно дающие понять, где и чьё место. Эта тонкая возникшая между ними связь бесследно исчезала, оставляя его в полном одиночестве и немой тишине, так резко выбившей из привычной колеи гула и веселья, крепких слов, пошлых шуток и хриплых прокуренных голосов разгильдяев — малых в жёлто-сером обмундировании.

Не сказать, что Джастин был не рад получить повышение от обычного рядового сразу до старшего лейтенанта, просто каждое утро, стоило открыть глаза, на него накатывала жуткая усталость и невероятная тоска. Теперь Джастин жил со всеми удобствами, командовал отличными ребятами, с которыми ещё несколько месяцев назад играл в карты, хорошо справлялся с самыми сложными заданиями — всё бы ничего, но он снова начал пить. И пил Джастин слишком много, по-чёрному, не просыхая ни на день. В штаб-гостиной офицерского дома, где он жил с другими командирами, действительно находился огромный бар с самыми разнообразными спиртными напитками.

Кроме Джастина, к бутылке не прикладывался ни один офицер штаба, желая сохранять бдительность и трезвую целостность ума. Раньше, до того как Юг начал проигрывать, они дружно выпивали за любую, пусть и мелкую, победу. Сейчас же бар открывался изредка, только чтобы отметить чей-то день рожденья, и то если праздник не выпадал на очередное сражение, которых в последние пять месяцев было слишком много. Победы давались Югу всё трудней и трудней, и с каждым днём Джастин всё больше пил.

Ему было чертовски плохо, и алкоголь, который раньше действовал словно бальзам на душу, теперь приносил только горький привкус и разочарование. Парень знал, что в таком состоянии вести армию в бой не может, но страх перед свалившейся на него ответственностью бил под дых, вышибая весь воздух из лёгких — Джастин задыхался от липкого ужаса. Ему было страшно, и каждый день, подходя к военно-почтовой станции, он с болью смотрел, как пересылают в города списки убитых и раненых — это были тысячи, десятки тысяч людей. И снова он поднимался к себе в кабинет, садился в мягкое кресло и начинал пить, пытаясь представить, что будет, если он вдруг где-то просчитается и в газетах появятся новые списки, куда будут вписаны имена друзей, которые идут за ним в новый бой, доверяя ему свои жизни.

Джастину не страшно было умереть. Отслужив этот год, он понял, что намного хуже собственной погибели — это увидеть смерть сотен других людей, которые умирают вокруг тебя, слышать их крики и при этом выбираться по трупам, пытаясь спастись. Джастин с трудом мог представить себе, что будет, если он увидит смерть Кристофера, Нормана и других своих друзей; что, если подведёт своих подчинённых, например, завтра? При мысли об этом его начинали мучить дикие головные боли, словно внутрь черепа были напиханы острые лезвия и кто-то не слишком добрый взбалтывал их там ежечасно.

Джастину хотелось смеяться над колючими мыслями, когда ловил себя на них, чтобы хоть как-то смягчить падение на эти острые шипы, но готов был плакать от тех чувств, что их сопровождали. Неуверенность в собственных силах изводила, и Джастин принял единственное, как ему казалось, верное решение: если у него ничего не выйдет, то пулю в лоб.

*прим. автора — Второе крупное сражение при реке Булл Ран, неподалёку от Вашингтона, известное на Юге как Второе сражение при Манассасе, произошло 28–30 августа 1862 года. Сражение стало кульминационным моментом Кампании, которую вела армия генерала Ли, и принесло конфедератам победу.

***

— Что мы имеем… Что мы имеем? — приговаривал майор Клиф Костерман, расхаживая по кабинету, скрипя сапогами по затёртому до черноты бревенчатому полу, что немыслимо раздражало Джастина.

Он отхлебнул горячего чая намеренно громко, зная, как это бесит новоиспечённого приятеля. В кабинете майора, как всегда, стоял могильный холод. Клиф любил строить из себя спартанца, хотя сходства Джастин не видел никакого, однако быстро возникшая привычка к причудам командира дала о себе знать лёгкой отрешённостью — ему-то какая разница?

— Мы имеем неприглядную картину. Приходится признать, что, вопреки ожиданиям, операция не дала положительных результатов. Наши надежды не оправдались.

«Это вопреки чьим ожиданиям не оправдались?» — пронеслось в голове у Джастина.

Надежда давно покинула каждого мужчину в этом Эскадроне. Джастин слегка озадачено приподнял брови, но промолчал, вяло помешивая ложкой чай; всё же новая заварушка на южном театре сражений не вызывала должного интереса — это, как-никак, не его ума дело. Пока его брат, служащий в Луизиане, в порядке, Джастину волноваться решительно не о чем. Джефф писал недавно, что, несмотря на ужасающие потери, штат всё ещё остаётся под их контролем.

С момента назначения на новую должность Джастин уже успел освоиться и обзавестись неплохими отношениями с майором, под чьим командованием пребывал. Хотя при таких слаженных приятельских связях чувства близости с ним никогда не возникало. Майор, при том что был сам по себе человеком спонтанным и жизнерадостным, как-то не располагал к этому своими показными манерами, неизменной белозубой улыбкой и простотой общения, которой напоминал Калверли, скорее, какого-то недалёкого бездаря-оборванца с фермы, чем майора Эскадрона. Однако Джастин видел, что при всей показушной простоте к этому человеку не так легко подобраться. Он словно отодвигал любого на расстояние, по крайней мере, вытянутой руки, однако это не мешало ему то и дело устраивать небольшие посиделки, которые, по его убеждению, развеивали напряжённость последних месяцев за стаканом огненной водички.

Конечно, частым гостем на подобного рода посиделках был его новоиспечённый любимчик — Джастин. Клиф, не оставляя попыток увлечь сослуживца своими изысканиями, зазывал к себе посоветоваться или просто потрындеть на тему собственной гениальности. Джастин малодушно принимал эти приглашения, нехотя отвечал на его реплики, отпускал осторожные комментарии, а то и просто молчал, соглашаясь со всем, что тот говорил, так как желания спорить не возникало.

— …но у нас нет морального права опускать руки в самом начале пути, не так ли, Джастин? — тем временем распинался Клиф, зарывшись носом в толстые папки на столе. — Мы ещё прополоскаем кишки этим дикарям. Ну, ничего… Эти ублюдки получат своё.

Калверли машинально кивнул, хоть и не слушал его, увлёкшись собственными мыслями. Печень привычно ныла, протяжно и уныло. Голова слегка кружилась, что не вызывало дискомфорта, но хорошо ощущалось; спина от долгого сидения за столом гадко тянула.

Клиф брезгливо поднял глаза на Джастина, скрючившегося в кресле.

— Вы бы что-нибудь сделали со своим внешним видом, лейтенант, — покачав головой, проговорил он. — Прибыли сюда — на человека были похожи, а сейчас… Сколько вам лет, Калверли? Восемнадцать вроде… А выглядите на все тридцать.

Джастин бессознательно провел ладонью по взъерошенным волосам, которые за месяц беспробудного пьянства непозволительно отросли, что явно было не по уставу и грозило в дальнейшем жёстким выговором.

— А что мой внешний вид? — без интереса спросил он, заведомо зная ответ.

— Сами не видите? — удивился Клиф, образцово расправляя плечи и выпрямляя спину.

Джастин видел. Видел утром в зеркале, в отражении стаканов и окон. Глаза слезятся, мешки под ними набрякли, рожа бледней, чем у покойника, губы искусаны и пожмяканы, словно старая бумага.

«Я вымыл голову и причесался, так что выгляжу вполне сносно. И надо ещё посмотреть, чьи сапоги блестят сильней и чья пряжка на ремне начищена лучше. И кто посмеет заявить, что на моей форме хоть одна лишняя складка?» — уныло пронеслось в мыслях у Джастина, но вместо этого он лишь подавленно опустил голову, упорно делая вид, что раскаяние прилежного солдата уже вступило в силу.

— И вот ещё что, вам бы не мешало прекратить эти ночёвки в казарме. Они вас изматывают и дезорганизуют, — наставнически добавил Клиф, смягчившись в лице при виде понурого юноши. — Ночи в лагере не всегда спокойные, а вам теперь по должности отдых положен не менее восьми часов — в офицерской комнате вам будет комфортно, не то что в промозглых казармах. Поэтому кончайте жить в неудобном кабинете и солдатских жилищах, лейтенант, и давайте нормально переезжайте на новое место.

Джастин, как тупой болванчик, снова кивнул и даже не заметил, что до этого повторял этот жест ровно через каждые четыре секунды, как заведённый. Рука автоматически потянулась к внутреннему карману пиджака, где Джастин, почти не расставаясь, носил с собой фляжку с чем-нибудь покрепче. Эта глупая привычка возникла у Калверли после назначения на должность, и с тех пор он тянулся за спиртным почти каждые десять минут. Особенно ощутимо хотелось выпить именно в такие моменты, когда Костерман по-братски кидался никому не нужными советами. Парень одёрнул себя, хотя выглядело это, скорее, как нервное подёргивание.

— Возьмите, это отчёт за прошедший месяц, — Клиф, который не отличался особой наблюдательностью, всё-таки заметил усталое, почти нездоровое недомогание молодого офицера и в быстром темпе вытащил из-под кипы бумаг плотно набитую разнообразной мишурой папку, подшитую сверху медотчётом о состоянии новоиспечённых подопечных Джастина. — Так, вся необходимая для ориентирования в обстановке документация в вашем распоряжении, ознакомьтесь до следующего собрания.

Десятого ноября Джастин, как всегда, напился вдрызг, направляясь в кабинет генерала Ли, который объявил, что южные войска уже месяц находятся в ловушке в оккупированной столице штата — Нью-Орлеане. Это означало конец Луизиане, потерю всех укреплений на южном побережье, включая флотилию и посланную туда месяцем ранее кавалерию из их Эскадрона.

Джастин всю ночь не находил покоя, размышляя: жив ли брат, где находится пехотный отряд, в котором служит Джефф, почему не предпринимается ничего, что могло бы помочь луизианцам выбраться из оккупированного штата. Его пугала неизвестность, он всей душой желал знать, что с его братом.

Сидя на собрании, Калверли понял, что происходящее в Луизиане мало волнует офицеров, а генерал больше тревожится за Атланту и Ричмонд, которые сейчас наиболее уязвимы. Его совершенно не устраивало такое положение вещей: Джефф был в опасности, а он отсиживался в штабе, за тысячу миль от него, и единственное чем мог помочь брату, — это повлиять на ход собрания и настоять на отправке новых войск к Луизиане. Он должен был сделать всё необходимое, чтобы не допустить самое худшее. В данный момент Джастину было глубоко плевать на их Правое Дело, на столицу и саму войну — лишь бы добиться своего и вытащить Джеффа из горячей точки.

— А что с Луизианой? — не выдержал Джастин спустя мучительно долгий час разглядывания карт и обсуждения стратегий. — Неужели мы останемся в тени, зная, что побережье оккупировано янки? Почему мы не можем отправиться туда и освободить штат от этих выблюдков?

— Наши войска несут колоссальные потери здесь, на севере, прежде всего мы обязаны сохранять порядок на нашем участке, а что до южного фронта, то мы уже послали им два полка, полторы тысячи человек, — отрезал генерал Ли, даже не взглянув на лейтенанта. — Мы не располагаем таким количеством солдат и орудий, чтобы идти против пятитысячной армии противника на другую линию фронта.

— Но это просто безумие! — Джастин изо всех сил сжал кулаки, чтобы не долбануть по столу от досады и разочарования. — Если мы не окажем им помощь, то Луизиана через неделю станет штатом-призраком, а мы просто спустим им это с рук?

«Мой брат может погибнуть, скотина!»

— Эта тема не обсуждается! — прорычал Ли, резко выпрямившись в кресле, словно натянутая струна, готовая порваться с минуты на минуту. — Мы должны прогнать северян из Вирджинии и Джорджии — вот какие штаты нуждаются в защите. В первую очередь нам нужно укрепить сердце нашей родины. Если Нью-Орлеан падёт, то так тому и быть — мы вполне способны сражаться и одной рукой. Штат обречён, а мы можем потерять столицу, если кинем все силы на юг.

— Но там… гибнут люди! — не унимался Джастин, в последний момент успев прикусить язык, чуть было не ляпнув: «Там умирает мой брат».

Неизвестно, что бы ответил генерал, которого уже порядком взбесили споры с младшим офицером, но голос подал Клиф.

— Сэр, если мы уж говорим о ситуации на севере, то позвольте. Речь идёт о Вашингтоне. Мне кажется, что первому полку надо капитулировать, — сказал Костерман, внимательно оглядывая лица двадцати четырёх сидящих за огромным дубовым столом офицеров. — Думаю, что многие со мной согласятся, ведь если блокада продержится ещё неделю, то полк будет разбит, а мы потеряем основную часть наших укреплений на севере.

Джастин внимательно смотрел на крупного коренастого мужчину с всклоченной тёмной, тронутой лёгкой сединой шевелюрой и ждал, что же ответит на это их чёртов гений. До своего повышения Джастин, будучи простым рядовым солдатом, считал Ли настоящей легендой, отважным полководцем, блестящим стратегом и воином, а на деле выяснилось, что тот не более чем простой фанатик, повёрнутый на Правом Деле, но в действительности являющийся просто сумасшедшим. Теперь образ кумира Джастина был погребён под тяжёлым пластом раздражения и разочарования.

Неконтролируемые вспышки гнева, перепады настроения, дикие указания и приказы о ежемесячных атаках Вашингтона. Великая столица их противника была ему не по зубам, но Ли, будучи упёртым слепцом, не желал отказываться от своей заветной мечты: провести грандиозную операцию и разгромить врага в считанные недели, чтобы прославиться на всю Америку и Европу. Ничего более сумасшедшего и глупого Джастин в своей жизни ещё не слышал: они теряли драгоценные силы и время на захват неприступной твердыни — уж янки постарались обезопасить свой город — вместо того, чтобы бороться не за призрачную иллюзию, а за настоящий и реальный штат, который нуждается в них. Снова вспомнился брат, который сказал ему тогда в баре для утех: «Если война все-таки нагрянет, то боюсь, у нас нет шансов». Джастин нервно закусил губу.

Генерал Роберт Ли задумчиво теребил в руках трубку, закинув ногу на ногу, сохраняя своё привычное хладнокровие, которое всегда нервировало Джастина, но вселяло уверенность остальному офицерскому составу.

— Позвольте, мистер Костерман, — наконец сказал генерал. — Я предлагаю отозвать шестой и седьмой отряды с левого фронта и направить их навстречу фланговым батальонам пятой пехотной артиллерии к Атланте — это укрепит наши позиции. Таким образом, первый полк останется и продолжит осаду города.

Джастин замер от изумления. Он уже собирался было возразить такому безрассудству, как вместо него снова заговорил озадаченный Клиф, тщательно подбирая слова:

— Не думаю, что это возможно, генерал. Кавалеристы с западного участка вполне способны поддержать пехотную атаку, а шестой и седьмой отряды уже гонят «синих» сюда, в Вирджинию, навстречу нашим артиллеристам. Если мы отзовём их к Атланте, то Ричмонд останется без защиты, самостоятельно мы не сможем его удержать в случае нападения. Поэтому первый полк сейчас был бы нам очень кстати, если, конечно, — майор нервно сглотнул, — вы дадите приказ им отступать от Вашингтона и возвращаться в Эскадрон. Тогда мы бы отправили их к Ричмонду, в то время как наша пехота и артиллерия будут держать Атланту.

Джастин напряжённо ждал ответа Ли на это заявление, так как Костерман был абсолютно прав и парень всей душой поддерживал его, зная, что это единственный выход из той ситуации, в которой они оказались. Ведь если и Ричмонд, и Атланта будут надёжно укреплены, то будет шанс отправить людей в Луизиану, не опасаясь разгрома.

«Мы мечемся между Атлантой и Ричмондом, словно ненормальные. Это подрывает доверие солдат, истощает запасы провизии и оружия, должен же он это понимать?» — негодовал Джастин.

— Нет, мы не будем отступать, почти достигнув цели. Нам нужно выиграть ещё несколько дней, и мы прорвём блокаду у Вашингтона.

«Мы не возьмём этот проклятый город, зато потеряем последних людей и не сможем отправить помощь Луизиане».

— Войскам не войти в город! — яростно воскликнул Джастин, которому уже порядком осточертело слушать эти безумные идеи. Все офицеры, исполненные уверенности в своих стратегиях и идеях, были такими же фанатичными имбецилами, как и генерал. — Неужели никто из присутствующих на заседании не понимает, что продолжать осаждать Вашингтон — это чистое самоубийство? В объединённом первом полку почти две тысячи человек, а вы собираетесь использовать этих людей, как пушечное мясо! Извините, генерал Ли, — Джастин вскочил с кресла, пожалуй, слишком резко, чтобы суметь скрыть своё нетрезвое пошатывание, — но я считаю, что данная тактика просто чудовищна и глупа. Я думаю, что первый полк уже не в состоянии продолжать осаду, его надо присоединить к шестому кавалерийскому эскадрону по правому флангу и отправить их вслед за янки, к Атланте, а шестой и седьмой отряды с левого фронта — к Луизиане. Мистер Костерман прав: если мы будем продолжать осаду Вашингтона, то армия капитана Эллингтона разгромит не только первый полк, но и всю нашу артиллерию на западе от Ричмонда, — и тогда мы потеряем столицу.

Присутствующие в изумлении и смятении уставились на лейтенанта, и, наверное, каждый из них в ту секунду размышлял, действительно ли молодой человек пьян настолько, что осмеливается дерзить самому генералу Ли, или же он просто сошёл с ума на нервной почве.

Командующий молчал, всё так же с каменным спокойствием наблюдая за смущёнными офицерами. До Джастина не сразу дошло, что он в ярости вскочил на ноги и теперь, сложив руки на груди, тяжело дышал, стараясь умерить свой гнев. На подкосившихся ногах упал обратно в кресло и, ожидая жёсткого выговора, замолчал, пытаясь успокоить сбившееся дыхание и попрощаться со светом белым.

— Мистер Калверли, — тихо начал Роберт, остановив взгляд своих ледяных серых глаз на юноше, — не кажется ли вам, что военная тактика не вашего ума дело? Вы всего лишь лейтенант, младший офицер, исполняющий свои обязанности. Если после вашего прорыва у Вашингтона в августе вы возомнили себя талантливым полководцем, то я вынужден вас разочаровать: ваша самонадеянность граничит с глупостью. Вы предлагаете отказаться от хорошо спланированной стратегии ради непродуманной и спонтанной атаки в Луизиане? Предлагаете бросить Вашингтон, когда он почти у нас в руках? Ну что ж, я вас внимательно слушаю.

«Это мы сидим у них в западне, несчастный кретин».

Джастин нервно теребил край своей несвежей рубахи, только сейчас вспомнив, что пришёл на собрание без мундира — непозволительная наглость, — с ужасом соображая краем ещё трезвого сознания, насколько сильно он облажался, вступив в спор с генералом.

Джастин, одёрнув себя, неуверенно произнес:

— Если мы оставим на позиции первый полк, то уже через неделю лишимся его. Лучше было бы провести стратегическое сокращение линии фронта, объединить оставшиеся силы под Вашингтоном и перекрыть путь к Ричмонду с севера, иначе мы просто потеряем город, и тогда уже не будет смысла воевать.

Воцарилось молчание. Все напряжённо ждали, какова же будет реакция генерала на подобное заявление. Джастин старался лишний раз не дышать, а дрожащие руки спрятал поглубже в карманы. Сидевший напротив него Костерман еле заметно кивнул, одобряя его смелость, но от этого легче не стало; Джастина пробрал липкий пот.

— Мистер Костерман и мистер Калверли, останьтесь, пожалуйста, — полным холодной ярости голосом сказал Ли и заговорил с остальными:

— Господа, я жду вас через час на повторное совещание, а пока прошу оставить нас.

Офицеры немедля отдали ему честь, взглянув с подчёркнутой небрежностью на хмурого Джастина, и с презрительно перекошенными уголками рта отвернулись, выходя из кабинета.

Мужчина поднялся на ноги и поравнялся с Джастином.

— За подобную дерзость мне следовало бы вышвырнуть вас ко всем чертям, лейтенант. Вы что себе позволяете? — прошипел Роберт Ли, неотрывно глядя на него взглядом твёрдым, как старое железо.

Хотя генерал был ниже Джастина почти на целую голову, казалось, что его сейчас раздавят, как муравья, но гордость взяла своё, и парень, совладав с собой, упрямо произнёс:

— Как вы удачно заметили, сэр, я был в августе под Вашингтоном и видел, что там творилось. Нам не пробиться через их укрепления на севере, но мы можем сохранить сотни человеческих жизней и попытаться спасти Луизиану. Вы хотите сказать, что я неправ, генерал? В таком случае я понесу наказание.

Побледневший Костерман открыл рот от изумления, в то время как Ли вдруг неожиданно для офицеров скривил губы в ехидной, малоприятной улыбке, которая была совершенно неуместной. У Джастина подкосились ноги. Вряд ли эта гримаса могла предрекать что-то хорошее в его дальнейшей судьбе.

— Значит, рвёмся в бой, так я понимаю, лейтенант Калверли? — на лице его застыло выражение брезгливости, а глаза зло сощурились.

— Сэр, я… — Джастин осёкся, соображая, что можно ответить, если у тебя в голове словно ураган прошёлся и все мысли разом исчезли. — Так точно! — сдавленно отчеканил Калверли, вытянувшись так, что, казалось, спинные позвонки насквозь исполосуют живот и грудь.

Ему вдруг показалось, что последними словами он сам вынес себе приговор.

— Очень похвально, — сухо процедил разом побагровевший мужчина. — Раз ваше желание влиться в стройные ряды наших соотечественников настолько велико, что вы пренебрегаете правилами устава, я, пожалуй, пойду вам навстречу, хотя за подрыв дисциплины вам прямая дорога в штрафники.

Джастин продолжал сохранять субординацию, однако слова главнокомандующего были лучше ледяного душа на тридцатиградусном морозе, быстро вырвав, словно стальными клешнями, из пьяного полуплавающего состояния, в котором он пребывал после двух бутылок в одиночку выпитого шнапса, который за долю секунды будто бы выветрился из крови.

— Сэр, я всего лишь лейтенант и, конечно, не имел никакого права вмешиваться в ход совета, — нервно сказал Джастин, — но думаю, что генералу Джексону вполне под силу направиться к Ричмонду и увести первый полк от Вашингтона. С их помощью мы сможем защитить Атланту и Ричмонд, и тогда уже к концу года наши шансы взять Вашингтон возрастут. Но нам просто необходимо объединить силы северной и западной армий, тогда мы сможем отбить Луизиану, а уже летом их армия будет здесь — таким образом, у нас возрастёт количество людей, и мы положим конец войне.

Генерал всё так же кипел от ярости, но было видно, что он явно призадумался над его словами и, это немного приободрило Джастина.

— Объясните, с какой стати вы явились на совет без формы. Вам известно, что за подобное халатное отношение к своему внешнему виду следует жёсткий выговор? — осведомился он более спокойным тоном.

— Так точно, сэр. Прошу меня простить, этого больше не повторится.

— Что же мне с вами делать, лейтенант Калверли? — задумчиво почесав подбородок, спросил Ли. — Ваше поведение меня крайне удивило. Ладно, раз это была ваша инициатива, то я отправляю вас к Вашингтону, где вы удержите блокаду, пока первый полк уходит на запад. Надеюсь, вы справитесь.

— Считаете меня сумасшедшим? — голос Джастина дрогнул, когда он представил, во что именно ввязался. — Сэр, мы ведь угодим в западню и…

— Проиграем бой. Да, — закончил за него Ли и с сомнением посмотрел на Костермана. — Кто сказал, что будет легко? У вас всё в порядке с головой, но нет ни терпения, ни здравомыслия. Как вы уже сказали, в первом полку почти две тысячи человек, а вы возьмёте с собой только свой батальон. Это приказ. Майор, — не глядя на застывшего в немом шоке Клифа, сказал Роберт, подойдя к своему рабочему столу, — готовьте своих солдат. Завтра в полдень вы и лейтенант Калверли выступаете к Вашингтону. Вы берёте командование на себя. Я сейчас же сообщу генералу Джексону о вашем прибытии. Не смею вас больше задерживать, господа.