Глава 1.3

До шести с ним в камере торчал несчастный поверенный, тёр шею, взмыленную от галстука, и печально вздыхал. Жаловался на большие очереди смертников. На долгое решение суда, на свою дурную работу. Жаловался и ныл. Тико его игнорировал. Потом были конвоиры, тяжёлые кандалы, длинный узкий переход до камеры смертников. Тико думал, что будет страшно. Думал, что начнёт вспоминать нищее детство, разгульную молодость и безумные годы в картеле с Роко. Но было никак. Вообще никак. Мутной плесенью болтался на дне желудка ужин, скрипели несмазанные петли тяжёлых дверей. Тико шёл не на смерть, а на встречу с родными.

В соседней камере передержки уже кто-то сидел. Тико заперли в ожидалке, обещали быстро забрать, но с другой стороны клети его никто не встречал, так что он подошёл ближе ко второй камере. Там, на полу, сжавшись в комок, сидел уже знакомый омега. От нахлынувшей глупой радости застучало в висках, Тико ведь хотел извиниться, даже священнику об этом сказал, и вот словно судьба или добрая охрана предоставила ему этот шанс.

— Зуло! — окликнул он мальчишку. Позвал по имени, которое сотни раз повторял про себя как утешение или проклятье.

— Чего тебе? — не поднимая головы, откликнулся Зуло. Тико ждал его взгляда, молчал, пока тот не поднимет голову. Зуло это понял и, вздохнув, оторвался от пола. — Чего надо?

Он осунулся ещё сильнее, похудел, хотя, казалось, и некуда, лицо выглядело опухшим и синюшным. Совсем страшным.

— Я хотел извиниться, парень, прости недотёпу за грубость и спешку, — посыпал он словами, — сейчас перед лицом смерти не стал бы врать — я не желал тебе зла и хотел бы всё исправить. Прости.

— Забей, — хмуро повёл тот плечами и снова направился к своему углу, — посрать уже.

— Постой со мной немного, сейчас в последние минуты желаю человеческого тепла...

Зуло истерично хохотнул, посмотрел на него с холодом и с нескрываемым отвращением изогнул свои блядские губы.

— Я тут тоже в ожидании. Так что уважь моё желание — растворись!

Тико не замечал грубых слов и озлобленной интонации. В камере смертников даже самый чистый и светлый человек мог превратиться в форменное говно. Сильнее задел тот факт, что Зуло в приёмнике не просто так — его тоже собираются казнить.

— Тебя... тоже... — только и смог он выдавить. Зуло снова хохотнул. — За что тебя, не понимаю, у меня послужной список — на взвод хватит! Контрабанда, торговля наркотиками и оружием, насилие, убийства...

— Можешь не продолжать, — небрежно и, может, даже брезгливо подал голос Зуло.

— Что, боишься испачкаться? — обиженно рыкнул Тико.

— Нет, мне просто посрать, — пожал тот плечами, и злость сошла, уступив обиде. Обидно было за чужую жизнь, ещё совсем юную.

Тико прильнул к прутьям, надеясь хоть немного быть к Зуло ближе, вдохнул поглубже — но в камере воздух был пропитан страхом и болью, так что уловить его аромат он не смог. Зуло заметил его попытки, подошёл ближе и встал так, что Тико мог прочувствовать, дотянуться до нежного, чуть горчащего аромата своего омеги. Дышать им было больно, так хотелось обнять, уткнуться носом в свою метку и больше не отпускать никогда. Не стоило его метить... теперь сердце ныло из-за ещё одного человека.

— За что ты тут? — голос хрипло резанул по связкам.

— Хуй знает, — небрежно пожал тот плечами. — У меня и суда не было. Мой адвокат... знакомый один... пытался вытянуть из этой дыры, носился по разным инстанциям, но, видимо, я не угодил своим работодателям, и они слили меня в утиль. Кислотное расщепление, — оскалился Зуло, отодвигая ворот с плеча и показывая уродливую красную пластинку дозатора. Такую крепили на грудь, буквально вплавляли в кожу, чтобы во время казни кислота поступала в несколько точек тела сразу. И медленно растворяла изнутри. Самая отвратительная из всех возможных смертей, и приговаривали к ней лишь настоящих негодяев.

Тико не нашёл что сказать. Судорожно вдыхал его запах и пытался сохранить в своей памяти. Переплетение вкусов, терпкий мускусный запах близости. Зуло пах жизнью. Собственным телом, собственными желаниями. Тико хотелось его обнять.

— Нацепили эту штуку сразу после тебя. А с ней и дышать толком не выходит. И посрать ублюдкам на то, что я беременный. Растворят обоих! — продолжал сыпать желчью Зуло.

— Беременный... — бестолково повторил Тико, и мысли закрутились словно сумасшедшие. Новость обрушилась с одним-единственным пониманием — омега теперь его. И носит его ребёнка. Эти двое: маленький злобный пшек и его нерожденное чадо — его новая, необходимая для жизни семья.

— А ты чего хотел, — тем временем Зуло перешёл в атаку, вцепился пальцами в решётку и злобно скалился, — сучара ебливый, повязал меня в течку, спермы влил столько, что я из себя её потом пару часов выдавливал. Думал, мне противозачаточные дадут? Или крем какой, чтоб разорванную жопу замазать? После твоего хуя я срать два дня не мог!

— Семья... — пробормотал Тико, не вслушиваясь в то, что ему говорят.

За спиной Зуло щёлкнул замок, к дверям трое охранников подвели стоячую каталку. Тико чётко представил, как сейчас его к ней прикрепят, отвезут в маленькую белую комнату, и палач вставит в дозатор пробирку с разъедающей внутренности кислотой. Зуло тоже это понял, бросил отчаянный, полный мольбы взгляд на Тико: вся его бравада исчезла, открывая истинное лицо — он боялся. Зуло обхватил через решётку пальцами его руку и испуганно сжал. Этого было достаточно, чтобы твёрдое желание жить сформировалось в груди.

У его камеры тоже появилась сопровождающая охрана, один из конвоиров постучал дубинкой по прутьям, указывая отойти в сторону. Тико коротко на них обернулся, вгляделся в довольные лица и бросил за спину:

— Я передумал.

Когда охрана приблизилась к Зуло, Тико зарычал, сжал прутья между пальцами, активируя своё тело, спрятанные системы, которые ещё в подростковом возрасте подарил ему барон Мачато. Установил, осчастливив подростка, и сдох под пулями своих же. Тико с этим бесконечно дорогим апгрейдом и мутацией в мышцах превратился в настоящего железного человека. Так его Роко называл.

Воспоминания воспламенили забытые чувства — он хотел защитить Зуло, хотел вытащить его отсюда и подарить и себе, и ему шанс на новую жизнь.

На ноге взвыл браслет, предупреждая охрану об активировавшихся наноботах, Тико одним лёгким движением скинул его с лодыжки и разорвал разделяющие их прутья. Зуло, сильнее напуганный проявленной силой, чем предстоящей смертью, отпрянул, но Тико не дал ему уйти. Схватил в охапку, заграбастал железными ручищами и прижал к себе. На охрану он и не посмотрел. Повернулся к ним спиной и направился к противоположной стене. В тюрьме он почти не ориентировался, но помнил приблизительно, откуда его привели и где располагались лифты в подземные шахты.

Из шахт можно было легко выбраться в канализационные пути. Тико провернул подобное однажды, когда они с Роко бежали с материка. В этот раз вышло всё несколько сложнее. Охрана, зная, что его можно свалить сильным ударом тока, вытащила шокеры и включила электросеть. Но Тико не мог остановиться. Не сейчас, когда рядом с сердцем вопил и матерился его омега, носящий его будущего сына. Ради них, ради своей семьи Тико был готов на всё.

Через канализацию Тико провёл их до системы очистки, чуть не утопил мальчишку, пытаясь обойти общие потоки. Чёртов дозатор на груди не давал тому нормально дышать, а чтобы безболезненно извлечь пластик, требовалось время. На поверхность вырвались уже с рассветом. Где-то вдалеке вопила Таракола сигналом тревоги. Зуло не мог стоять на ногах, мокрый, промёрзший, он уже не ругался, а болтался тряпочкой у Тико на руках.

Отыскав какую-то расщелину в горах городского мусора, Тико забился туда как крыса. Со своей драгоценной ношей он надеялся схорониться там на пару дней. А потом отправиться в долину, чтобы начать новую жизнь.