Глава 1.2

Облизав кусочек бумаги, Тико положил её себе под язык и, передёрнув плечами, хрустнув мощной шеей, нагнулся над парнем. Тот сжался ещё сильнее, жалобно пискнул, когда Тико стал выпутывать его из тюремной робы. В какой-то момент даже стал сопротивляться, но Тико только рыкнул на него злобно и, задолбавшись возиться, порвал мешающую одежду. Под робой мальчишка был ещё мельче, совсем тощий, какой-то недокормленный, с белой, почти прозрачной кожей и каплями серых родинок вдоль позвонков. За всей этой вознёй Тико не заметил, как погрузился в марево гона, член стал болеть, а узел вздулся и стал крепким как орех.

Избавив омегу от одежды, Тико разложил его на постели и грубо развёл тому ноги. Дырка припухла, истекала прозрачной смазкой и судорожно дёргалась, то приоткрываясь, то снова сжимаясь. Тико затолкал в него пальцы, и мальчишка заскулил.

— Нет, нет, не надо, — словно пытаясь надавить на жалость, ещё и слезу пустил.

— Тихо, — грозно рыкнул Тико, но всё же притормозил. С омегами он всегда был терпелив и внимателен. Не обижал, даже не посылал никого убить суку Кортена. Хотя тот определённо заслужил. Этого тоже не хотелось мучить. Но они в Тараколе, и что бы мальчишка себе ни думал, очень скоро его прихлопнут. Повезёт, если повесят. Могут и кислоту по венам пустить. — Тихо, — повторил он увереннее, подгоняя и самого себя. Трахаться хотелось до белых пятен.

— Я не виноват, клянусь, — снова заканючил мелкий, но Тико его уже не слушал. Всадил так, что от узости и обжигающего удовольствия прострелило до яиц. Мальчишка завопил, но Тико зажал ему рот и стал быстро двигать бёдрами, вбиваясь до самого узла, а потом, уже перед самым пиком, пропихнул и его.

Вязка доставила ни с чем не сравнимое удовольствие. От наркоты казалось, что вся вселенная танцует перед глазами. Он кончал, стонал и бился в судорогах, то заваливаясь на тощего парня, вдавливая всем своим немалым весом в отбелённую до хруста простыню, то заставлял вставать на колени и тёрся о его промежность, поскуливая и рыча, как дикий зверь.

После первой вязки Тико раскурил две сигареты и предложил мелкому передышку. Тот что-то проныл, повёл тощей задницей, выставляя напоказ покрасневшие яички и затвердевший от течки член. И Тико снова его трахнул. Зажимал в зубах сигарету, втягивая горький обжигающий дым, сдавливал пальцами тощие ноги. Выходил резко и погружался с силой, шлёпая яйцами о белые ягодицы, размазывая его смазку по промежности и роняя на его светлую спину пепел. Вторая вязка прошла как озарение. Чисто звериная, на инстинктах. Она заставляла Тико скулить и вспоминать о потерянных племянниках, о солнечном береге Нарборо и улыбке близнеца. Когда узел спал, Тико вылизал омегу с головы до пят, пусть тот и попахивал немытым телом, остановить себя не получилось. Когда дошёл до загривка, прикусил его до крови. Оставил метку с мыслями о помощи. Помеченного омегу Дик не пошлёт в другую камеру и сам не пристанет. Пока Тико не прикончат, у бедняги будет хоть какая-то надежда на покой.

Перед третьим заходом Тико открыл бутылку коньяка, выпотрошил пакет со жратвой, который другой охранник принёс ему прямо перед появлением Дика. Заставил мальчишку сесть рядом и перекусить.

— За что тут? — Немного утолив голод и малость захмелев, выхлебав в одну харю полбутылки, Тико окончательно разомлел, и глупое ощущение счастья и истинного удовольствия заставляло его радостно жмуриться, как довольного кота.

— Не знаю, — пожал плечами омега.

Его волосы после секса стали совсем сальными и взъерошенными. На лицо он тоже не радовал — немного отёкший нос, очевидно после оплеух, пухлые, слишком пошлые губы, огромные серые глаза и такие же здоровые уши. Лопоухий носатый губошлёп, мысленно окрестил его Тико.

— Я Тико Даэдо. А тебя звать как?

— Зуло Зак.

— Из Романии? — предположил тот, основываясь на фамилии. — Военный преступник, что ли?

— Я не был на войне. И родился в приграничье. Деды воевали. Вроде. Но я их никогда не видел.

— Так за что сел-то? — повторил Тико вопрос.

— Не знаю.

Они немного помолчали. Тико сделал ещё пару глотков, а потом потянул омегу на кровать. Тот уже не сопротивлялся, только вздохнул немного печально и послушно встал на четвереньки. Теперь Тико обратил внимание, что для жителей их полушария Зуло действительно бледноват. И волосы серые, как у пшеков, да и губы его, и уши. Может, мальчишка тут и правда по ошибке. Хотя это не имело значения. Тараколу покидают только вперёд ногами. И если кто-то запихнул его сюда, значит, были на то причины. Либо законные, либо нет. Так или иначе, омега тут и закончит.

Последний раз затянулся и доставил какое-то особое удовольствие. Тико уже не спешил, временами поглаживал его, даже ласкал. Из-за неприятного начала Зуло так и не кончил, и теперь Тико прикладывал усилия, чтобы это исправить. Прежде чем Дик появился, Тико довёл Зуло до финиша раза три. И потом даже ещё раз накормил.

— За что он сидит? — не смог сдержать Тико любопытства, когда Дик провожал его назад в камеру.

— Да хуй знает. Я документов и не видел. Пару дней назад привезли, велели держать. Вот мы и держим.

— И многим уже успел подложить? — В голосе невольно прорвалось раздражение.

— Обижаешь! Я тебе чистенького привёл. Доктореныш наш, извращенец, вчера доложил мне, что пацанчик вообще нетронутый. Тут, среди ваших альфьих ароматов, его толком и не различишь. А из камеры выпускать его было не велено. Только один раз водил на помывку и осмотр. Так что я твои денежки сполна отработал.

— Отработал, — согласился Тико и невольно посмотрел вдоль коридора: куда-то в ту сторону увели Зуло.

Ожидание казни с каждым днём давило всё сильнее. Тико напивался, жрал кокс и смотрел, как электронный календарь в общем зале отсчитывает его жизнь. О Зуло он старался не вспоминать. Было немного стыдно за свою грубость, стыдно, что снасильничал и теперь не может даже извиниться. Стыдно за кровавые разводы на шее и наливающиеся на бёдрах синяки от его пальцев.

Был бы он осторожен, если бы знал, что Зуло девственник? Скорее всего, да. Тико же думал, что Дик привёл ему шлюху...

Казнь откладывали дважды. Тико был готов выломать решётку, чтобы наскочить на электрический штырь. И снова. Снова. Чтобы, наконец, покончить со всем этим дерьмом. Чтобы уйти раз и навсегда, встретиться с братьями, забыть о Зуло... Мысли о нем давили наковальней на грудь. Он не мог его забыть, засыпал со смутным ощущением присутствия и просыпался с каменным стояком после вязких снов, где он снова был груб или слишком нежен.

Через два месяца за ним пришёл правовед. Молоденький пацанчик с необсохшим молоком на губах напомнил ему о приговоре и спросил, не желает ли он исповедоваться. Тико не любил новых богов, но попросил пригласить служителя Света — эти и слушали, и уши мутью не заливали.