Глава 3. Инициация

Как мы возвращаемся в зал, я не вспомню, наверное, никогда. Благо, леди Луиза усаживает меня туда, откуда увела и даже приносит попить воды. Оставшееся до конца приема время, провожу как в тумане, не видя, не слыша ничего. Витаю в облаках, раз за разом, вспоминая увиденное.

Затем мачеха отводит за ручку в карету. Отец на меня подозрительно поглядывает, но мне не до него, как бы прийти в себя. Но успокоиться не получается. Я мысленно мечусь по карете, внешне оставаясь безучастной и спокойной. Мне одновременно жарко и холодно, кожа ноет в оковах одежды, низ живота скручивают спазмы. Тело требует освобождения, но я не знаю, что делать, как избавиться от силы, которая сжирает меня изнутри.

Наконец, дома. Я убегаю к себе, даже не пожелав отцу спокойного сна. Не могу больше находиться на людях, хочу остаться одна. Отсылаю служанку, сунувшуюся было чтобы помочь раздеться.

– Не нужна! – кричу на испуганную девушку, которая тут же уходит. – Скажи, чтобы никто меня не беспокоил! До утра.

А сама, разом потеряв силы, падаю на кровать. Корсет мешает, но снять его я не могу. Одновременно хочется лежать без движения и что-то делать, лишь бы все вернулось на круги своя. Злюсь на себя и на безумную мачеху, и на отца, что пригрел змею на груди, и на маркиза Шерезон, из-за того, что даже издалека он заставляет меня чувствовать себя ужасно.

Тихий скрип двери настораживает. Я замираю, вслушиваясь в легкие шаги.

– Лола, тебе плохо?

О, леди Луиза собственной блистательной персоной. И что же ей еще понадобилось от бедной падчерицы? Неужели мои мучения не закончились?

Я невольно всхлипываю и, отвернувшись к стене, обнимаю подушку.

– Бедная моя девочка! – Она усаживается рядом и начинает гладить по голове. – Понимаю, что тяжело, но так нужно. Знай, скоро все направится. Вот увидишь.

Она говорит еще что-то, жалеет меня, но я почти не слышу, полностью уйдя в собственные переживания. Слезы градом бегут по щекам, мокнет наволочка, но лучше мне не становится. Неведомое чувство рвет тело и душу, заставляя плакать еще сильнее.

– Хорошо, – в голосе мачехи появляются совсем другие нотки. – Я научу. Помогу тебе, но только раз. Дальше ты должна справляться сама.

Честно признаться, в этот момент я приняла бы поддержку хоть от кого. Даже того, о ком нельзя вспоминать на ночь глядя.

– Помогите, – от слез голос хрипит, срывается. – Мне нужна помощь.

– Вот и отлично. Но вначале, дорогая, позволь мне тебя раздеть, – ласково говорит леди Луиза.

Я с трудом поднимаюсь с кровати и поворачиваюсь к ней спиной. Мачеха умело развязывает шнуровку, освобождая, наконец, мое бедное тело от платья, которое цветной тряпкой падает к ногам. Следом приходит очередь корсета. Против воли я глубоко вздыхаю, а потом не могу сразу выдохнуть. Прохладные пальцы леди Луизы нежно едва ощутимо касаются шеи, задевая тонкие волоски. Спускаются ниже, очерчивая вырез нижней рубашки.

– Теперь помоги и мне, Лола. Раз уж ты отослала помощницу, побудем камеристками друг у друга.

Ирония, которую я слышу в ее словах, помогает мне немного собраться. Момент единения закончен, леди Луиза вновь становится сама собой. Уж не зря ли согласилась на помощь?

– Матушка, а не будет ли отец гневаться? – иду на попятную.

– Не волнуйся, дорогая. Конечно, нет. Герцог уже спит. Да и он лишь порадуется, что мы, наконец, нашли с тобой общий язык. Тем более, ты сама согласилась принять мою помощь.

Надеюсь, легкая насмешка в конце фразы мне только показалась.

Приходится делать то, что она просит. Получается не особо хорошо, если с платьем проблем не возникает, то корсет не поддается. Камеристка мачехи не зря есть свой хлеб, затянут он на славу.

Приседаю на колени, чтобы удобнее взяться за концы, тяну изо всех сил.

– Не получается, может, все-таки позовем служанку? – робко спрашиваю я.

– Не нужно, попробуй снова.

Наконец, удается развязать бант и ослабить шнуровку.

– Благодарю, ты прямо-таки спасла меня, Лола, – обернувшись, улыбается мачеха. – Убила бы ту, кто придумал эти пыточные устройства. Ну да ладно, пойдем, помогу тебе принять ванну.

Ванну?! Я вполне способна справиться с омовением самостоятельно. Вода уже набрана заботливой служанкой, а согреть ее могу и сама, благо отец позаботился об удобстве домочадцев, одним из первых купив волшебные камни.

– Я справлюсь, – стараюсь придать голосу уверенность. – Я быстро.

– Ну же, дорогая, перестань, – отмахивается от моих слов мачеха. – Не нужно стесняться. Тебе просто необходимо расслабиться. И никто, кроме меня, тебе в этом не поможет.

Она хватает меня за руку и тянет в сторону ванной комнаты. Я, будто привязанная, не сопротивляясь, следую за ней.

В ванне тепло и пахнет моими любимыми благовониями, отчего настроение моментально улучшается. Пока я всей грудью вдыхаю сладкий аромат жасмина, леди Луиза бросает в воду камень, щепотку соли, каплю масла, пену и велит раздеваться. Нехотя выполняю приказ, оставшись перед ней полностью обнаженной. Против воли укрываю грудь ладонями и опускаю голову. Щеки опять горят от стыда, и мне хочется спрятаться от всевидящего взгляда мачехи.

– Ну же, Лола, чего ты ждешь?! – в ее голосе появляются нотки нетерпения. – Давай же, залезай. Иначе опять придется греть воду.

Я вновь подчиняюсь и, едва забравшись в ванну, сажусь, пряча тело в пене. Сразу же становиться легче.

– Умница, Лола. А теперь закрой глазки и постарайся ни о чем не думать, расслабься.

Вместо этого я внутренне вся сжимаюсь, но глаза послушно зарываю. И едва не вскрикиваю от неожиданности, ощутив новое прикосновение к голове.

– Чшш, не дрожи, дорогая. Я только хочу убрать шпильки.

Она и вправду, вынимает шпильки, позволяя локонам свободно упасть за бортики купальной чаши. А потом вместо того чтобы позволить мне остаться одной, мачеха вновь запускает пальцы в волосы, оглаживает кожу голову, осторожно тянет пряди. И делает это так невыносимо приятно, что у меня начинает срываться дыхание, а с губ все чаще слетают протяжные стоны. И я не могу и не хочу себя сдерживать, чтобы, не дай Всемилостивый, не пропустить и капельки приятных ощущений. А когда в голове не остается ни единой мысли, леди Луиза прекращает. Помутнение разума, вызванное ее прикосновениями, тут же проходит.

– Потереть тебе спинку, дорогая? – спрашивает она. – Или справишься?

– Да, матушка! – спешу уверить мачеху в собственной состоятельности. – Я справлюсь. Вы можете отдыхать.

Однако она не уходит. И пока моюсь, пристально смотрит, не отрывая взгляда ни на секунду. А потом, когда я заканчиваю, подает купальную простыню.

– Лола, ты очень красива, – говорит она, едва мы оказываемся в спальне. – Осознаешь?

Не знаю, что ответить, потому что передо мной долгое время был пример красоты, в который я не вписывалась: чувственная страстная красота женщины, стоящей напротив.

– Не нужно сравнивать.

Неужели она, и вправду, умеет читать мысли? Или мысли крупными буквами написаны у меня на лице?

– Нужно принять себя и любить. Ведь если ты не полюбишь себя, никто не сможет полюбить тебя.

Я молчу, пытаясь понять ее слова, потому что они идут вразрез с тем, чему меня всегда учили. Женщина должна уважать отца и мужа, любить детей. Быть тихой, покорной и кроткой. Другого не дано.

– Пойдем, познакомлю тебя с самой собой.

И она снова тянет куда-то на этот раз к зеркалу. В моей комнате оно не такое шикарное, как у мачехи, но, тем не менее, рассмотреть себя я могу.

– Познакомься, Лола, это маркиза Лазайри. – На губах мачехи играет улыбка. – Прекрасная и неповторимая. Взгляни на нее.

Вместо этого я смотрю на леди Луизу. Она выше меня на полголовы, фигуристее и во много раз ярче. Из нас двоих только ее можно назвать прекрасной.

Заметив взгляд, мачеха заходит ко мне за спину.

– Посмотри, у маркизы чудесные волосы: светлые, как лен, и гладкие, будто хадарский шелк. – Непонятная игра продолжается.

Я лишь мельком оглядываю свою влажную шевелюру и не вижу никаких чудес. Скорее, наоборот, тусклее окрас только у моли.

Тоскливый вздох сдержать не удается.

– А если так. – Мачеха не сдается. Берет меня за запястье, поднимает руку к голове, и моей же ладонью начинает гладить волосы. В зеркале это выглядит так, будто кто-то управляет большой куклой. И, невероятно, но я вправду, начинаю ощущать нечто большее, нежели обычно.

– Глаза большие, выразительные. И такие васильково-синие, что пробирает до глубины души. И знаешь, Лола, я не хочу, чтобы эти глаза стали испуганными, не хочу, чтобы из них исчезла жизнь.

– Я не понимаю, матушка, – шепчу в ответ.

– И не нужно, дорогая, – вздыхает леди Луиза. – Посмотри лучше на свой прелестный носик и губки.

Она опять руководит моей рукой, принуждая коснуться пальцами рта.

– Четко очерченные, сочные, мягкие. Верхняя губка тоньше, чем нижняя. Знаешь, Лола, моя матушка говорила, что женщины с такой формой рта любят наслаждение. Во всем. Она права?

– Не зна…

– Скоро узнаешь, – не дает договорить мачеха. – Лучше продолжим твое знакомство. Итак, кожа немного смуглая, будто тронута загаром, на ощупь нежная и бархатистая. Не хочу, чтобы к ней прикасались сморщенные пальцы какого-нибудь властного старца.

Моя рука под ее контролем дотрагивается до щек, шеи, спускается вниз к ключице.

– Плечи изящные, чудно-округленные, гладкие.

Я молчу, не шевелюсь, лишь позволяю ей моей же рукой изучать тело, и, кажется, не дышу. Это так необычно и волнующе. Будто бы с меня сняли невидимую ткань до того полностью скрывавшую кожу, и теперь ощущения вдруг стали невероятно остры.

– Груди маленькие, но красивой формы. И, думаю, весьма чувствительные.

Второй рукой она осторожно развязывает простыню, позволяя ей упасть возле ног, оставляя меня обнаженной. А потом направляет мою ладонь к груди. Я против воли сжимаю зубы, чтобы не застонать, ведь прикосновение к соскам вызывает болезненно-сладкий спазм внизу живота.

– Я хочу, Лола, чтобы мужчины ласкали твою грудь, а не сжимали в тисках грубых пальцев, вызывая боль.

Оставив чувствительные холмики, моя рука под ее руководством спускается еще ниже, оглаживает живот и бедра.

– Талия тонкая, крепкие бедра, длинные ноги. Лола, неужели, не видишь, как хорошо слажена?

Вижу! Наверное, впервые в жизни, я вижу, что красива.

– И, наконец, самое лакомое место.

Моя ладонь накрывает треугольник волос.

– Расставь ножки, дорогая.

Все мое естество жаждет чего-то нового неизведанного, и я, не сопротивляясь, делаю то, что просит мачеха. И все-таки не сдерживаю стон. Пальцы скользят по теплой и влажной коже вниз, но совсем недолго.

– Нет, дорогая, – удерживает леди Луиза. — Туда тебе пока нельзя, но я покажу не менее сладкое место.

Пальцы начинают двигаться вверх, находя бугорок, малейшее прикосновение к которому заставляет меня выгибаться навстречу.

– Я знала, что тебе понравится, дорогая, – говорит мачеха, двигая моей рукой. – А теперь давай сама, уверена, ты справишься.

Она убирает ладонь с моего запястья, отдавая управление. И я продолжаю трогать себя просто потому, что не могу остановиться. Глаза сами собой закрываются, но от этого ощущения лишь усиливаются.

– Да, Лола, гладь себя, ласкай, люби, – шепчет на ухо мачеха. – Узнавай себя, почувствуй то, что ты бы никогда ни ощутила с таким, как маркиз Шерезон.

Под этот шепот я меняюсь, перестаю быть Лолой Лазайри, заложницей долга и чести, становясь кем-то особенным. Свободным, сильным, пусть и разбитым на миллионы кусочков. Но знаю, еще чуть-чуть и частицы соединяться, и я стану настоящей. Стану собой.

– Только узнав себя, полюбив такую, какая ты есть, ты сможешь выбрать мужчину по душе, – повышает голос леди Луиза. – Я хочу, Лола, чтобы ты имела право выбора!

Наслаждение все сильнее, кажется, что такого просто не может быть, но нет, мне подвластно волшебство. Ноги дрожат, я едва стою, но продолжаю ласкать себя, пока, наконец, не вскрикивают от невероятного блаженства. Колени подкашиваются, и если б не мачеха, наверняка мое тело украсило бы пол. Она подхватывает под руку и волочит на кровать, куда я без сил падаю.

– А теперь спи, дорогая. Если все произойдет так, как я думаю, завтра мы о многом с тобой поговорим.

Укрыв одеялом, мачеха уходит, а я с блаженной улыбкой на губах засыпаю. Спокойная и удовлетворенная.