7 В руках матери

И зачем только в замках строят такие высокие башни с такими крутыми лестницами?

Нет, Эл прекрасно понимал, зачем башни нужны. Просто он успел проклясть каждую ступеньку, пока добрался до самого верха. Приходилось несколько раз останавливаться, и даже пару раз присесть и отдышаться.

Ворон не мог сдержать ядовитую ухмылку. Видел бы это сейчас кто-нибудь!

Глубокая ночь. Темно и тихо. Дождь шепчет что-то монотонно. А полуживой атаман упрямо плетётся на верхний этаж самой высокой башни Орсевилона. От усердия дышится тяжко, капельки холодного пота выступают, ноги переставляются с трудом, как будто он дряхлый дед. Герой выискался, защитник оскорблённых женщин!

Слаб, как младенец, ходить сам толком не может, а куда-то попёрся среди ночи. Куда, спрашивается? Разве он способен сейчас драться? Нет, не способен.

Но Эл всерьёз полагал, что бить никого не придётся.

Гость миледи Вилирэн не производил впечатления храброго вояки – такого достаточно припугнуть. А уж на это Эливерт способен даже сейчас.

Если разобраться, хорошо, что лестница такая длинная: к тому времени, когда Ворон добрался до комнаты наверху, он был зол как недобитый ронранейяк. А ярость ему теперь только на руку.

Вонь в небольшой комнатёнке стояла невыносимая. Такой перегар, что даже окно не спасало. Тускло светил почти догоревший огарок свечи.

Ворон переступил порог и чуть не споткнулся о распростёртое на полу тело. Атаман даже успел подумать, что пьянчуга окочурился, не дождавшись душевного разговора.

Но Клаф был жив. Просто не смог дойти до постели. Растянулся прямо на полу. В обнимку с собственным правым сапогом. В левый он по-прежнему был обут. Заляпанная вином рубаха задралась. Рядом с его лицом на полу темнела лужица непонятного содержания: и Ворон поморщился брезгливо, надеясь, что это просто пролитое вино, а не ужин, который милорд Клаф неудачно вернул обратно.

Эл постоял рядом, с отвращением глядя на развалившуюся на полу пьяную тушку, прислушиваясь к громкому храпу, а потом пнул поганца в бок.

Пнул не так сильно, как хотелось, но пропойца мгновенно проснулся, распахнул глаза, хрюкнул испуганно:

– Ты кто?

– Смерть твоя, – ледяным тоном отрезал атаман, нависая над этим телом. – Поднимайся давай! Пора.

Клаф побледнел, что-то промычал, тщетно пытаясь встать, но тело слушалось с трудом, и он смог только отползти к кровати и сесть, угрюмо взирая на Ворона. Спросонок он плохо соображал.

– Кто ты такой? – снова пробормотал кузен миледи Вилирэн. – Чего тебе надо?

– Считай, я призрак, который охраняет этот замок от незваных гостей, – хмыкнул Эливерт. – Тебя ведь сюда никто не звал, верно?

Лицо Клафа становилось всё бледнее и мрачнее.

А Ворон продолжал ледяным тоном:

– Ты прекрасно понимаешь, что миледи Вилирэн пускает тебя на порог только из-за того, что у неё доброе сердце и хорошие манеры. У меня сердце не доброе, и манеры паршивые. Я скажу прямо. Утром ты уедешь отсюда. Мне насрать куда. Но дорогу в этот замок ты забудешь раз и навсегда. И, разумеется, о моей любезной просьбе никому не скажешь…

– Да кто ты такой, чтобы мне указывать! – встрепенулся Клаф.

– Тот, кто тебя не боится, – фыркнул Ворон.

– Я тоже не из пугливых! – презрительно скривился Клаф.

– А это зря…

– Что ты мне сделать можешь? – ухватившись за край постели, пьяный аристократ попробовал поднять себя с пола.

В этот миг в воздухе свистнуло что-то, и он грузно осел на пол, в ужасе взирая на нож, пришпиливший свободный рукав его рубахи к деревянной кровати.

– Не дёргайся! – процедил атаман, и Клаф застыл, боясь шевельнуться. – Я ещё не всё сказал.

Ворон сделал пару шагов по комнате, выглянул в распахнутое настежь окно.

– О, какой вид!– восхитился он. – Высоко… Не боишься высоты?

Эл поймал затравленный взгляд и продолжил миролюбиво:

– Много пьёшь, милорд Клаф. Это плохо для здоровья. Один мой приятель тоже много пил. Знаешь, чем это закончилось? Споткнулся пьяный на лестнице и свернул себе шею. Вот такая печальная история…

Этого оказалось достаточно. Эливерт сразу увидел это и понял. Подошёл ближе, теперь без всякой опаски – этот забулдыга так перетрухнул, что напасть не отважится. Оно и к лучшему, всё-таки сейчас у Ворона не лучшие времена.

Эл присел рядом на корточки, заглянул в покрасневшие, мутные глаза, протянул руку и неторопливо выдернул свой нож.

– Ты в окно лучше не выглядывай! А то, мало ли…

Клаф испуганно прижал к груди освобождённую из плена руку.

– Утром, – повторил Ворон без тени улыбки. – Да? Можешь не прощаться. Скучать никто не будет. Не забудь только долг отдать. Ты же им ещё и денег должен, да? А пока отдыхай! До отъезда успеешь проспаться немного.

Эл поднялся в полный рост и, поигрывая кинжалом, пошёл к выходу. В дверях замер на миг.

– Станешь болтать про всё это, или про миледи Вилирэн – найду и язык отрежу. Приедешь сюда ещё раз – здесь и останешься. На погосте.

Эл обернулся на посеревшего гостя и добавил с кривой усмешкой:

– Светлой ночи, милорд Клаф!

И вышел прочь.

***

Спускаться было проще, чем подниматься, но всё-таки путь вниз по лестнице показался долгим. Столько мыслей успело промелькнуть, пока шёл обратно в свою комнату.

Эла сегодня одолела бессонница. Наверное, причиной было то, что из-за ранения он последние дни спал много. А ведь отвык за последнее время от такого. Вот и вышло, что выспался на год вперёд.

Потому он и пошёл в башню ночью, не дожидаясь утра, невзирая на дождь, лишь бы отвлечь себя хоть каким-то полезным делом.

Дело действительно получилось полезным. Эл был уверен, что Клаф его настойчивую просьбу исполнит.

Ворон умел говорить так, чтобы к нему прислушались. Говорить так, чтобы любой поверил: атаман может убить даже за крохотную оплошность, неповиновение. Хороший навык уметь производить такое впечатление. Людей, которые верят, что их могут убить, приходится убивать намного реже, чем тех, кто уверен в своей безнаказанности.

Словом, он сделал всё верно. Отблагодарил миледи Вилирэн, чем смог – избавил её от этого мерзкого нахлебника раз и навсегда.

Да, атаман, иногда и от тебя есть польза.

Ему полагалось сейчас быть довольным собой или даже гордым. Но странная тоска, одолевшая его сразу после приезда в Орсевилон, снова вернулась и накрыла плотным саваном, едва Эливерт остался после ужина один.

И сон, пожалуй, не шёл вовсе не из-за того, что слегка ныло плечо, не из-за того, что спал днём, не из-за того, что придумывал, как спровадить Клафа, а из-за этого отвратительного чувства.

Ворон вышел из башни во внутренний двор замка. Тёплый летний дождь приятно освежал лицо, скатывался с волос за ворот рубахи. Эл не спешил спрятаться от непогоды. Он даже хотел посидеть немного на той скамье, где они днём разговаривали с Дэини. Но это уж совсем странно – сидеть ночью, в одиночестве, под дождём. Осталось только на луну завыть! Впрочем, луны за тучами сегодня не видно…

«Светлые Небеса, да что же это такое? Чего ты раскис, слизняк? Хватит скулить!»

Не помогало. Мерзкое чувство: отчаяние, как будто отняли что-то бесценное, вырвали саму душу.

Никто ничего у тебя не отнимал, Ворон, так ведь? Ты снова был на грани, и ты снова выжил. Так радуйся, сволочь!

Более того, ты понял, что у тебя есть друзья. Что кому-то ты всё-таки в этой жизни нужен. И Дэини ты нужен, а это самое важное. И ты вспомнил…

Ты вспомнил ЕЁ. Ты теперь знаешь, что она существует – твоя грёза, твоя сказка, твой сон, воплощённый в явь. Та, что спасала столько раз: выводила за руку из огня, из тьмы, из отчаяния, уводила от смерти. Она существует. И она рядом. Обещала и пришла. Она – судьба твоя, и никакой полукровка не встанет между вами, чтобы там Настя себе не придумывала про свою любовь к Кайлу.

Всё это необъяснимо, странно, непостижимо... Но, что есть, то есть.

Ты почти обрёл то, чего жаждал столько лет, жаждал, сам того не осознавая. Так откуда эта печаль?

Почти обрёл… Может, вот она – причина твоей тоски? «Почти» – это слишком мало. «Почти обрёл» это так близко к «почти потерял».

Что будет с тобой Ворон, если ты её лишишься – если она выберет Кайла, или если с ней случится беда?

Нет, так не будет. Северянину он Настю не отдаст. И защитит от всего и от всех! Никому не позволит отнять её. И он докажет, что достоин её – станет таким, достойным её любви. Заслужит право быть с ней. Всё сделает, ради этого, всё!

Знать бы только, что ей это нужно…

Утопая в водовороте тягостных мыслей, он добрался до своей комнаты, вытер полотенцем капли дождя и даже прилёг. Но уже через мгновение снова подскочил, принялся ходить по комнате, как вольный зверь, запертый в клетку.

Может, пойти к ней прямо сейчас…

Совсем с ума сошёл! Ну, явишься среди ночи, разбудишь, дальше что? Наверняка даже не впустит. И, ясно-понятно, она подумает, что тебе приспичило в постель к ней забраться. Она даже вообразить не сможет, что тебе просто нужно поговорить…

Или просто помолчать. Просто обнять. И понять, что она есть у него, и он – у неё. И ещё не слишком поздно.

Эливерт тяжело вздохнул и вышел.

***

Дверь в её комнату была не заперта. Он вошёл чуть слышно, опасаясь её напугать…

Свечи не горели. Но слабый утренний свет, падавший от окна, освещал постель. Пустую постель.

Эл присел на край, чувствуя, как снова поплыло в голове. Сердце билось о рёбра, как обезумевшая птица о прутья клетки. Ворон сцепил руки в замок, чтобы хоть как-то унять их дрожь.

Может, он ошибся дверью – он лишь один раз видел, где разместили Рыжую…

Взгляд наткнулся на её заплечную сумку. Так что же тогда здесь делают её вещи, а?

Ты действительно ошибся Эл, но только не дверью – ты ошибся намного раньше. Теперь понятно, откуда эта сводящая с ума тоска и чувство утраты – тебя воистину лишили сегодня самого дорогого. Проклятое чутье снова не подвело.

И что теперь? Провалиться в Бездну, что теперь?!

Наведаться в комнату полукровки?

Ворон, твою мать, не смеши! Ты ей кто? Муж, что ли? Не смей унижаться!

Хочешь убедиться, что она с ним? А дальше что?

Ну, придёшь, а Настя там, что ты им скажешь?

Она тебе в верности не клялась. Она вольна выбирать. Она призналась честно, что любит полукровку.

А Кайл…

«Проклятье! Я же его убью, если она там! Наверняка убью…»

Ворон устало потёр виски, поднялся, вынул из ножен кинжал, которым пугал Клафа, и, оставив оружие на прикроватном столике, покинул комнату Насти.