4 В руках матери

– Так вот ты где! – она подходила ближе, и Ворон чувствовал, как с каждым её шагом светлеет у него на душе.

Настя улыбалась, но встревоженный взгляд изучал его внимательно.

Сегодня она была в платье – очевидно, сестра Даларда поделилась нарядом. Простое, лёгкое, синее платье со шнуровкой на груди, роскошные рыжие локоны рассыпались по плечам, а лицо нежное и умиротворённое – она сегодня была особенно красива. Такая тихая домашняя красота. Женственная. Естественная, как сама жизнь.

– Посидишь со мной? – предложил Эливерт, не сводя с неё молящего взгляда.

Он вдруг испугался, что Рыжая сейчас уйдёт и оставит его снова в этой жуткой яме одиночества.

– Разумеется! – девчонка присела рядом на лавочку, достаточно близко, но всё-таки не касаясь. – Я, собственно, за этим и шла. Тебя искала.

– Меня искала? – удивился Ворон – причина для него осталась загадкой, ведь сейчас он мало чем мог быть ей полезен. – Правда, что ли? Зачем?

Настала очередь удивляться Дэини. Она даже руками развела и плечами пожала.

– Странный вопрос! Узнать хотела, как ты. Кто-то вчера чуть не преставился у нас на глазах! Я переживала.

Эл смотрел на неё, нахмурившись, недоверчиво. О нём так давно никто не переживал, не заботился. Наверное, с тех пор, как Миланейя его выхаживала. Он совершенно забыл, что такое бывает.

А Дэини… Неужели она сейчас правду сказала?

Как сложно её предугадать: то гонит прочь, то сама обнимает, целует так, что, кажется, умрешь немедленно от счастья, а потом говорит, что ты ей не нужен, что другого любит, умоляет не бросать, но близко не подпускает. Невозможно её понять, хоть, кажется, читаешь всю душу по глазам, по лицу. Невозможно ей верить, и не верить невозможно.

Ведь Эл верит своему сердцу, а оно уже выбрало – раз и навсегда.

Но сегодня он был полон сомнений: этот странный сумрак, заполнивший душу, сделал его уязвимым и слабым, таким непохожим на прежнего атамана, подранком, разучившимся летать, потерявшим небо.

– Ты это всерьёз сейчас? – зачем-то уточнил Ворон. – Прям тревожилась?

– Смешной ты! Ещё бы! – она заглянула в глаза, вскинула изумлённо тонкие брови. – Чему тут удивляться? Лучше скажи – как чувствуешь себя?

– Жить буду, – Эл смутился как мальчишка и отвёл взгляд, разглядывая розы и широкий двор. – Видишь, миледи Вилирэн меня даже на свободу выпустила. Сказала, воздух свежий на пользу будет. Я сюда, кстати, сам доплёлся. Если начистоту, то в глазах темнеет временами. Не думал, что докачусь до такого! – признался атаман, снова повернувшись к Рыжей. – Рана вроде пустяковая. Дэини, да не смотри так! Я не жалуюсь вовсе! Обошлось, вроде, и ладно. Я просто… не привык как-то, чтобы за меня беспокоились. Миланейя разве что… Она всегда ворона посылала, если опасалась, что меня пришили где-нибудь. Кроме неё никому никогда до меня дела-то не было.

– Ой, не заливай! – прищурилась Рыжая. – Хочешь, чтобы пожалела тебя? Так куда больше! Я и так всю ночь не спала. Эл, забудь те времена, когда ты был один! Мы все – твои друзья. Неужели ты не видишь, что каждый из нас готов сделать всё, что угодно, чтобы тебе помочь?

Да уж, Настия – как будто в душу ему заглянула!

– Вижу, – покачал он головой. – И не забуду, поверь!

Он улыбнулся, не в силах отвести взгляд от её удивительного лица.

– И ты, стало быть, так по-дружески за меня волновалась, что аж не спала? Верится с трудом – солнышко-то уже как высоко…

– Так вот, до рассвета глаз не могла сомкнуть, – в зелёных омутах сияли озорные искорки, – а потом сон одолел, только теперь проснулась. И сразу побежала друга проведать!

О, Небеса, если бы она сейчас видела себя со стороны! Все закаты и рассветы, что он видел в жизни, все долины и горные вершины, все города, все женщины Долины Ветров, и даже берега Спящего моря – всё это меркло перед её красотой!

– Ты сегодня чудо как хороша, друг мой!

Она застенчиво опустила длинные ресницы, улыбнулась, польщённая его словами, но так просто принять комплимент Настя, разумеется, не могла.

– Подумаешь – всего-то смыла дорожную грязь, да платье надела! Как легко стать красавицей в глазах мужчин, достаточно штаны на юбку сменить.

– Нет, не в этом дело! – Эл просто не мог оторваться от неё. – У тебя сегодня глаза сияют как-то особенно… Что-то произошло?

Она улыбнулась ещё более смущённо, чем до этого, посмотрела в бездонную синеву небес, сказала тихо, с запинкой, будто стесняясь того, что говорит:

– Мне просто очень хорошо здесь! Удивительное место! Как будто здесь всё родное какое-то… – светлое лицо на миг помрачнело. – Рана вот только твоя. Если бы меня не огорчало твоё состояние, я могла бы сказать, что совершенно счастлива.

Она напрасно смущалась. Эл сразу понял, что она пытается донести, и поддержал охотно:

– Здесь даже дышится иначе. Волшебный замок Орсевилон!

– Только знаешь… – продолжила Настя, вдохновлённая его словами, смущаясь ещё больше. – Вчера мне было ещё и горько. И хорошо, и больно! На меня вдруг ностальгия такая нахлынула! Я поэтому тоже уснуть не могла. И про тебя думала, и ещё про дом, про маму. Я ведь больше никогда туда не вернусь. А от этого чудится, всё там было так удивительно, прекрасно и беззаботно…

Она смотрела своими грустными глазами, искала поддержки, а он не смог ответить сразу, и взгляда этого не вынес, отвернулся. Так значит, она скучает по дому, плохо ей здесь… Она бы вернулась, если бы знала, как это сделать. Интересно, если бы он знал, как ей помочь, смог бы это сделать – отпустить её, домой вернуть?

«Никуда я её не отпущу! – ответил он сам себе упрямо и горько. – Я не затем её столько лет ждал, чтобы снова потерять!»

– А ты хочешь? Хочешь вернуться? – с трудом произнёс Ворон.

Он ждал, что она ответит «да», но не смог удержаться от вопроса.

– Не знаю… – Настя погладила тонким пальчиком чуть поникший от жары бутон розы. – Наверное, не хочу. Мне порой кажется, что здесь я больше на своём месте, чем в том мире, в старом. Словно кто-то ошибку исправил – домой меня вернул. Скучаю я просто! По маме скучаю. Полжизни бы отдала, чтобы её хоть разок ещё увидеть и обнять!

Эл глубоко вздохнул, осознав, что ждал её ответа, не дыша. Сердце забилось неистово. Значит, она всё-таки это чувствует, что место её здесь, здесь! Она вовсе не жаждет возвращения.

А мама… Как тут не скучать? Ведь роднее никого и никогда не будет. И утешить невозможно.

Но всё-таки он кивнул сочувственно, с пониманием:

– Я бы и всей жизни не пожалел, чтобы мать увидеть! Да не судьба!

– А ещё у меня же брат там остался, и племянник, невестка. Подруга была Леся… Мне их всех так не хватает! Но мамы больше всего… – продолжала с грустью вспоминать Настя.

И Эл вдруг понял, что они так мало говорили о её прежней жизни. Нет, порой она рассказывала о чудесах своего мира. Это было интересно и увлекательно.

Но, если по-честному, ему гораздо больше хотелось знать, чем жила именно она, там, в своей прошлой жизни. Что ему до чужого мира, который он всё равно никогда не увидит?

А вот про Рыжую хотелось знать всё. Но она редко рассказывала, а допытывать и лезть в душу Ворону было как-то совестно.

Но сейчас не утерпел. Пока она хоть что-то говорит – надо спрашивать.

– А отец?

– Что?

– Отец жив твой?

– А! Ты про это, – Настя сцепила руки в замок, кивнула, отрешённо глядя вдаль. – Да. У него всё хорошо. Только он нас бросил. Ещё в детстве. Уехал на север, богатства искать, да так и забыл вернуться. Столько лет я его не видела, что уже и не помню почти.

– Да, хорош, нечего сказать!

Эл уставился на неё в изумлении, но Настя избегала смотреть в глаза, хотя наверняка чувствовала взгляд. Она говорила об этом так буднично и спокойно, но Ворон видел, как она напряглась, затаилась.

Ох, нет, милая девочка, не проведёшь – тебя эти воспоминания ранят, и ранят очень больно. Может, отсюда и недоверчивость твоя прорастает, а? Когда предаёт самый близкий, это не забывается. Уж ему ли не знать!

Если хорошенько разобраться, то ведь и Ворона отец в трудный час тоже бросил…

Последняя мысль невольно обратилась в слова:

– Хотя и мой-то недалеко ушёл… Как можно семью свою бросить? Это же родная кровь!

Рыжая пожала плечиками, разделяя его недоумение и возмущение. Добавила со вздохом:

– Вот бы весточку маме передать, что я жива! Представляю, сколько она теперь слёз пролила, гадая, что со мной случилось. Знаешь, как она нас с братом любит! Считай, одна вырастила, на ноги поставила. А я даже проститься с ней нормально не смогла. Только о себе и думала! Знать бы только, что всё у неё хорошо.

– Да… – Эл с трудом подбирал слова, поражённый тем, что их мысли и чувства настолько совпали. – Это всё миледи Вилирэн. И какая-то особая магия этого замка.

– Причём здесь она? – Дэини, наконец, посмотрела ему в лицо.

– Не знаю… Но она удивительным образом каждому напоминает именно его мать! Разве не так? Я вчера в бреду её «матушкой» звал. Так она сказала. И сегодня утром смотрю на неё и думаю, вот такой бы сейчас была моя, если бы… Хоть они и не похожи вовсе. Так мне помнится. Моя была такая… Как солнце в небе! А здесь – не забалуешь!

– Да! – изумлённо кивнула Настя. – Прав ты. Я тоже вчера думала, вроде совсем миледи Вилирэн другая, строгая такая, сдержанная… Моя-то мама – сама доброта, даже не ругала нас с братом никогда. А вот, кажется, закрой глаза, обними – и будто свою, родную! Отчего так, Эл?

– Оттого, что сердце у неё большое, – улыбнулся Ворон. – Больше этого замка, и всех земель Орсевилона, безграничное, как Спящее море. Может, даже больше, чем у Матери Мира! Мне так думается, это не зелья всякие, а её забота меня на ноги поставила.

– Да, ты у неё на особом счету. Приглянулся! – Настя подмигнула лукаво. – Не зря вчера соловьём заливался. Славный мальчик. Она к тебе как к сыну родному! Далард уже ревнует.

– Зря! – Элу было невесело. Вся мутная горечь, что терзала до рассвета, опять поднималась в душе. И даже «рыжее солнышко» рядом не спасало. – Я завтра уеду, и про меня тотчас забудут. Таким, как я, не найдётся места даже в таком большом сердце, как у миледи Вилирэн.

– Что ты всё наговариваешь на себя? – сердито фыркнула Настя. – Прямо чудовище! Как тебя земля ещё носит!

И что ей не по нраву? Сказал, как есть. Правду. Обычную правду. Без прикрас. Которая редко кому по душе.

– А разве нет? – Ворон вздернул подбородок с вызовом. – Тебе ли сомневаться! Хотя… Что ты там видела, собственно? Даже ты ничего обо мне не знаешь.

Вся бравада плавилась как воск под её изумрудным взглядом, Эл опустил взгляд, сгорбился.

– Всё хочешь во мне что-то светлое найти… Глупая девочка, нет во мне ничего хорошего – ни совести, ни милосердия, ни сострадания. Одна грязь и кровь!

– Ах, конечно! Прости, забыла! – рассердилась она. – Ты же у нас злой мальчишка, на весь белый свет разобиженный. И тебе самому это дико нравится. Даже слушать тебя смешно! Как дитятко малое! Жаль мне тебя, Эливерт, жаль до слёз!

Её тон и слова зацепили так, что он снова вскинул глаза, переполненные ледяным гневом.

– А вот этого не надо! Жалость мне твоя не нужна! Да, я всегда сам по себе. Так жить привык, так и сдохну однажды. А по-иному всё равно ничего не выйдет! Пробовал уже. Хватит! Больше не хочу. Не могу я по-человечески!

Да, горько признавать, но ведь, в самом деле, не умеет. Смог бы научиться. Смог. Но только надо знать: ради чего…

Эл впился взглядом в её сверкающие глаза, добавил язвительно:

– Говоришь, мы теперь друзья, как одно? Враньё это! Что-то ты на шею мне не бросаешься от счастья, всё по-своему синеглазому вздыхаешь! Ясно-понятно, рыцарь, даже самый никчёмный, лучше разбойника и душегуба…

Эливерт заставил себя умолкнуть. Нет, он не стал бы забирать обратно свои слова, ведь сказал всё, как есть. Но он не хотел обидеть Настю, не хотел ссор, не хотел невольно причинить ей боль. А этот разговор неминуемо шёл к тому, что он ранит свою рыжую девочку, а потом пожалеет, что не сдержался.

Не её вина, что он оказался на краю. Она его жалеет. Спасибо и на том! Значит, лишь жалости он и достоин.

Провалиться в Бездну, но ведь хочется-то не жалости, а любви! Но любовь тебе не светит, Ворон, и это не её вина, не её…

В ворота замка въехал всадник, на мгновение отвлекая атамана от этого странного разговора. Пожалуй, пора заканчивать беседу, пока он не сломался окончательно.

– Мороки всё это, Рыжая, – не сдержал вздоха Эливерт, – бред горячечный, наваждение! И замок этот уютный, и матушка Даларда, и всё остальное. Померещилось! Нет у меня ни дома, ни матери, ни друзей, ни любви. И не будет никогда…

Дэини остыла сразу, с тревогой заглянула в глаза, сжала тонкими пальчиками его ладонь:

– Эл, да что с тобой? А где весёлый циничный повеса? Где мой неунывающий друг? Не верю, что это болезнь тебя так скрутила! Ты же сильнее всего этого, Ворон! Что за хандра? Ну, улыбнись же!

Элу казалось, ещё мгновение, и она шепнёт так привычно и знакомо: «Держись, родной мой, держись! Я с тобой…»

Но Настя, вместо этого, прижавшись к его плечу, скорчила смешную рожицу, изображая мольбу:

– Или хотя бы ухмыльнись!

Она такая забавная была и милая, что он растаял мгновенно. Снова всю эту болотную грязь в душе будто морской волной смыло. Губы сами собой в улыбке растянулись.

– Да, здесь я, здесь, свет ты мой ясный! – Эл подмигнул рыжей «лисичке». – Забудь всё, что я сказал! Пустое. Не знаю, что на меня нашло! С утра сам не свой. Как будто… сломалось что-то… здесь, – Эл прижал ладонь к груди. Но тотчас снова улыбнулся: – Забудь! Смотри, кто-то ещё явился! Нынче у миледи Вилирэн от гостей отбоя нет.

– А вот и она сама, – указала Настя глазами на крыльцо.