7

– Да кто у тебя там шебуршится-то, Марин? Может моя Мурка к Пушку в гости зашла? Пустишь посмотреть? – спросила тетка.

Вот это у неё локаторы! Я вроде бесшумно перекатился, а она всё равно услышала. Пушок, прогони её! Мявкни, дружок! Махни на неё хвостом.

– Да, тётя Света, пойдем, конечно. Почаёвничаем! Я как раз пироги готовлю, вот только соли не осталось. Одолжишь до завтра, а то сегодня магазин уже закрыт? – спросила Марина.

– Ой, пойдём, пойдём, Мариночка! Конечно же дам, какие могут быть вопросы, и отдавать не нужно. У меня ещё пачка не распечатанная стоит с того года. А с чем пироги-то?

– С картошкой готовлю, Федя уж больно их любит. Вот приедут и тоже поедят.

Женские голоса удалялись от дома. Я выдохнул, как мелкий воришка, что едва не был застукан на месте преступления. Кот мяукнул согласно. Да ты оказывается гулёна? Извини за блюдце, дружище. Потом как-нибудь поквитаемся.

Я согнулся скрепкой, благо прессом занимался почти каждый день. Да и девчонки на пляже заглядывались на мою рифленую, как стиральная доска, плоскость живота. И потом, ночью, обожали проводить по кубикам рукой, спускаясь ниже…

Пушок, мы с тобой одной крови, ты и я!

Голова закружилась от таких потуг, но главное, что я сел. Теперь подтянуть ноги, и опереться на край кровати. Один раз такое было, в детстве, когда я сломал ногу, прыгая с одного гаража на другой. Мальчишки разбежались, увидев, как штанину прорвала белая острая кость. А я, как перепивший мужик, не мог встать, и всё время валился на спину. Изо рта лились стоны пополам со слюнями. Или это были слёзы? Пока не пришли взрослые и не отвезли в больницу. Помню шину из досок от забора. Матвеевна ещё долго эти доски вспоминала, когда к ней на огород повадились бездомные собаки. Или не собаки – вряд ли псам понадобилось бы выкапывать картошку.

Получилось! Я покачивался на дрожащих подпорках. Сердце в груди колотилось как маятник у бешенных напольных часов. Ещё немного и, проломив ребра, вылетит на мягкую подушку, скатится к белой простыне.

Комната кружилась, но я стоял! Пусть «раком», пусть шатаясь, пусть едва не стошнило, но стоял! Понемногу карусель останавливала веселый бег, и я попытался шагнуть. Маленький шаг для человека, но огромный для оборотня.

Истерический смешок вырвался сам по себе. В моём положении только и шутить. Согласно промяукал Пушок. Его полосатое величество неспешно подошло ко мне и потерлось о ногу.

– Уйди, полудурок! Уронишь же! – я подвинул пушистый бурдюк, чуть не упал на самом деле.

Кот запрыгнул на кровать и свернулся клубком, желтые глазищи следили за моими потугам. Показалось, что это животное ждет, что я буду делать, когда кончится кровать. А блестящая дуга спинки приближалась всё ближе. Глядя со стороны можно было подумать, что я играю в краба, двигался боком и также выпучивал глаза.

Рука обхватила круглую дугу, потная ладонь скользнула по блестящей поверхности, влажная полоса протянулась за ладонью и она остановилась. Упор найден, и я подтянул вторую руку. Как же приятно выпрямиться. Кровь перестала капать с груди. Я оглянулся и увидел, что красные капли пунктиром легли по простыне. Ох, и получу же я от Маринки.

Позади меня шевелились занавеси на межкомнатном проёме. Я собирался покинуть небольшую комнатку за печкой, по всей видимости, служившей спальней, так как кроме трюмо с зеркалом и кровати больше ничего и нет в это пенале с одним окном. На трюмо разные флакончики-одеколончики, женские прибамбасы, губнушки и мази. Сам чёрт ногу сломит в этом хаосе, а для женщин это идеальный порядок и каждая вещь лежит на своем месте.

И раз, и два, и три! Я оттолкнулся от кроватной дуги и пробежал несколько шагов. Как малыш, что учится ходить, отпускает маму и бежит на неверных ногах в объятия отца. Я оказался в большой комнате и успел зацепиться за спинку кресла. Ноги попытались сплясать джигу, но я с трудом уговорил их не делать этого.

В зеркальном шкафе отразилась моя бледная физиономия, словно меня долго и упорно возили лицом по побеленной печи. Чёрной паутины не видно ни на руках, ни на груди, только неровная дорожка струится вниз по торсу из раны. Шершавая ткань пледа щекочет ляжки, пожалуй, нужно присесть.

Стол под пластиковой скатертью, стулья со следами клея на перепялинах и спинке, диван с небольшим провалом, неудобное кресло, шкаф и тумбочка с неизменным телевизором – вот и всё, что сейчас танцевало перед моими глазами. Ни штанов, ни футболки не видно, а в валяющееся на диване платье нет никакого желания одеваться.

Я плюхнулся на кресло, старые пружины даже не обратили на меня внимания – за долгое время устали выпихивать посетителей. В задницу впилось твердое ребро фотоальбома. Я полистал плотные страницы: черно-белые фото, где улыбающаяся молодая пара держит на руках насупленного ребенка; первые красноватые цветные фото – девочка на стуле, неизвестно на чем держится пышный бант; девочка в садике; в школе; выпускной. Альбом закончился на фотографиях Марины с Фёдором и еще каким-то крепким парнем на природе. Или чей-то день рождения, или обыкновенный пикник. Федор улыбался в камеру, рука по-хозяйски покоилась у Марины на плечах. Девушка выглядела счастливой, даже сквозь эффект красных глаз видно безбрежное море любви, что выливалось брандспойтными струями на Федора.

Откуда-то издалека донесся сдавленный женский крик. Или это показалось моему воспаленному воображению? Я прислушался, но криков больше не повторялось. Может это звали корову на вечернюю дойку?

Я перелистывал альбомные корки, полюбовался немного на купальник Марины, её сфотографировали возле какого-то озера. И на этом альбом закончился. Я остался терпеливо ждать возвращения хозяйки дома. Рука и грудь всё так же ныли, но боль терпима, а ложиться в постель не хотелось – Пушок облюбовал её себе.

За темнеющим окном раздавался собачий лай, доносилось гоготание гусей, где-то кричал сумасшедший петух, перепутавший вечер с утром. Я хоть и жил в частном секторе, но у нас редко кто держал живность. Так, собаку-кошку и пару курей на яйца. Но ещё помню то время, когда на асфальте дороги встречались коровьи лепёшки, и по утрам будила звонкая перекличка петухов. Какое-то уверенное спокойствие наполняло деревенский вечер, решено – на пенсии тоже уеду в деревню. Рука автоматически начала перелистывать фотоальбом по второму разу. Я даже не смотрел вниз, думая о своём.

Обернувшись назад, я долго размышлял – почему не сорвался с места, почему не позвал на помощь? Почему терпеливо ждал, пока появится девушка? Ответ вырисовывался один – слишком скучно и обыденно катилась жизнь, что даже эта неприятность казалась обалденным приключением.

– А вот я по твоим вещам не шарюсь! – неожиданно раздался голос от дверей.

Как она так тихо вошла? Непонятно. Хотя она и сама по себе непонятна.

– Да я только посмотреть, – виновато пролепетал я. – Попался под руку и не смог удержаться.

– Тебе сейчас постельный режим нужен. Поверь мне, со мной было так же! Денек полежишь, а завтра будешь почти в полном порядке. Когда меня укусил Федор, я думала, что умру и белугой ревела на всю деревню. Хорошо ещё, что рядом оказались Иваныч с Вячеславом, они смогли объяснить, что к чему и взяли под своё крыло, – проговорила девушка, провожая меня до кровати.

Полулитровую баночку с солью примостила на тумбочку у телевизора.

– А где соседка, она же тоже собиралась зайти? – я аккуратно ложился на спину и ощутил, как вздрогнули поддерживающие руки девушки. Влажные ладони слегка дернулись по коже.

– Она не придет, поздно уже, да и живность свою нужно кормить, – как-то неуверенно произнесла Марина.

– А-а! Понятно, а я-то думал, что меня сегодня обещанными пирогами с картошкой накормят, – улыбнулся я.

– Будут тебе пироги, но только завтра. Сегодня же отдыхай, Женя, – девушка подоткнула одеяло, прикрыла у горла.

Так делала мама, когда я засыпал в детстве. Но что-то мне не понравилось в этом движении, вот только непонятно что. Глаза слипались, и мысли тяжело ворочались в голове, как гири в плотном ящике. Что-то настораживало, но это что-то решил оставить до завтра. Где-то проорал сумасшедший петух.

Ночью приснился сон, что мы с Мариной у лесного озера на пологой полянке. Она в очень откровенном купальнике, я почему-то в рыцарском облачении, блестящем и испускающем зайчики. Подарил ей букетик полевых цветов, она восторженно их приняла. Когда же я улыбнулся, то, откуда ни возьмись, появился трехголовый змей. Вместо драконьих голов на длинных шеях покачивались головы Федора, Иваныча и крепыша с фотографии.

Ступая перепончатыми лапами по камышам, это чудище начало приближаться. Из-за пояса сам собой выскочил меч и, играючи, срубил все три головы. Они футбольными мячами уплыли к другому берегу, пока туловище скребло лапами по земле. Я потянулся к девушке за заслуженным поцелуем, но Марина испуганно отпрыгнула в сторону, встала на четвереньки и протяжно и тоскливо завыла на меня. На крепком заду, разделенном веревочкой купальника на два восхитительных полушария, блестели капельки воды.