8

Этот сумасшедший петух когда-нибудь заткнётся? Сколько же можно кричать? А ещё и других подбил на хоровое пение, теперь семь или восемь солистов радуются восходящему солнышку.

Солнце встаёт? Значит, не такой уж петух и сумасшедший. С кухни тянулся аромат запекаемого теста и неповторимый запах картофельного пюре. Оборотень обещал – оборотень сделал! Или оборотица? Кто же его знает, как правильно. До вчерашнего дня вообще не знал, что они существуют, а сегодня сам такой же. Круто, блин!

Как там моя рука? Ух, поднялась! Ох, опустилась! Боль чувствовалась отдаленно, словно рука находилась в ванне со льдом. Не отдельно, конечно, но тело снаружи, а рука внутри, между застывших кусков холода. Такое же ощущение и на груди. Терпимо.

– Вставай, вставай! Я видела твою зарядку! – донесся с кухни веселый девичий голос.

Встала на четвереньки и тоскливо выла.

– Ты завтрак готовишь? Умница, дочка! – вспомнилась фраза из старого мультика.

– Как и обещала, готовлю пироги с картошкой. Не зря же столько соли набрала. Возможно, и мужики сегодня появятся, тоже поедят, а то питаются одной сухомяткой. Редко-редко когда нормальных щей сготовят, – пожаловалась Марина.

Я сел на кровати – от вчерашней слабости осталось легкое напоминание в виде головокружения. В ногах спал кот, сейчас он поднял заспанную морду и проводил меня полураскрытыми глазами.

– Штаны отдашь, или так и буду соблазнять тебя своим великолепным телом? – я выглянул из-за занавески.

– Да чего там великолепного-то? Тебя бы на месяцок на нормальный харч посадить, вот тогда и можно говорить о великолепии. А пока одни мослы, да жилы. Сейчас принесу, – отозвалась девушка.

Встала на четвереньки и тоскливо выла.

Через минуту я оделся в свои штаны и в чужую полосатую рубашку. Похоже, что футболка восстановлению не подлежит. Аромат печева привел на небольшую, аккуратную кухню. Вот тут я сидел, когда меня привели с улицы – знакомая скамья, укрытая цветастой клеенкой.

– Хлипковат твой Федор по сравнению со мной! – уверенно сказал я, когда потрескивание рубашки отозвалось на потягивание.

– Так не за массу люблю-то, а за характер! Если за объем, то все бы на слонов вешались! Но я передам ему твои слова, – парировала девушка.

– Да ладно, я же шутя! – слегка сдал назад, вот только ещё разборок не хватало.

Одно удовольствие наблюдать за сноровистыми движениями девушки. Как заправский кожемяка она мяла податливое тесто, под сильными руками масса становилась мягче зефира. Шлепок ложки пюре и конверт быстро защипывался, пока серое тесто не вздумало расползтись. Из-под вафельного полотенца выглядывали загорелые рубцы румяных пирогов. Я сглотнул нахлынувшую волну слюны.

– Чего сглатываешь? Нравятся? – девушка кивнула на объемное блюдо с печеными крепышами.

Девушка нравилась больше. В своем халатике, с забранными в конский хвост волосами, с легким напылением муки на фартучке и белой полоской на гладкой ноге – валькирия кухни, воинственная амазонка дуршлага и скалки! Я позавидовал Федору наичернейшей завистью.

Встала на четвереньки и тоскливо выла.

– Да я больше на тебя сглатываю, если бы можно укусить за румяный бочок, – промурлыкал я.

– Смотри, скажу Феде, тогда и кусать нечем будет. На кашку манную перейдешь, – рассыпалась колокольчиковым смехом Марина.

– За такое и зубов не жалко, – парировал я, – но это чисто между нами. А то и в самом деле скажешь, а мне потом объясняться, что я всего лишь ценитель красоты.

Марина ещё раз блеснула зубками, которые были белее муки самого высшего сорта, и кивнула на стул.

– Садись, ценитель красоты. Позавтракаешь и будем учиться владеть телом. Чего у тебя глазки опять заблестели? Не моим телом! Ты своим будешь учиться управлять.

– А-а-а, – разочарованно протянул я и цапнул горячий пирожок.

Из-за тонкой слоистой стенки пирога вырвался аромат горячей картошки. С тонкими оттенками лука и яйца, где-то далеко чудился легкий аромат сливочного масла. Я никогда так тонко не ощущал запахи!

А уж вкус!

Городские пироги ни в какое сравнение не идут с деревенскими. Может воздух так румянит, может молоко оживляет, или же опара без дрожжей вырастает сама? Желудок заныл от восторга, казалось, что горячий ручеёк блаженства пролился в горло. От вчерашней слабости осталось только воспоминание и редкие судороги.

Пироги улетали один за другим, Марина озабоченно посмотрела на исчезающую кучу. Я понял её озабоченность и решил, что ещё один и хватит. А может ещё один? А ещё?

– И куда в тебя столько лезет? Моим мужчинам не останется, проглот! – упрекнула меня девушка.

– Сама себе такую проблему создала, мням-мням. Ты читала у Экзюпери, что мы в ответе за тех, кого приучили? Вот и мучайся теперь! – возразил я второй биологической матери.

– Мда, если бы знать, что ты такой любитель пожрать – ни за что бы не укусила! – протянула девушка и вывалила из деревянной кадушки остатки теста.

– Ладно, не зуди. Я наелся. Показывай теперь, как мне из человека стать оборотнем? Мне раздеваться? Я помню, как ты медленно стянула халатик…

– Отстань, Казанова шуйского разлива. Да, раздевайся. При перекидывании ты вырастешь в размерах, а ещё одну рубашку я тебе не понесу. Не стесняйся, я тебя уже видала таким, и, если честно, это удручающее зрелище.

– Но-но, это поклеп и провокация! Я почти Аполлон, мне так мама говорила, – улыбнулся я в ответ.

Настроение великолепное, состояние такое, что вбей в потолок одно кольцо, а в пол другое, то повернул бы я крышу на все сто восемьдесят градусов. Силища в руках играла неимоверная.

Почему же я не испугался? Почему не забился в угол и не стонал от ужаса перед превращением и страшным будущим? Спрашивал себя об этом позже и сам себе в ответ пожимал плечами. Не знаю, возможно – природная безбашенность, возможно – тяга к приключениям, возможно – то, что Александр тоже как-то жил с этим. Нужно будет у него подробнее узнать об охоте. Хотя и Марина должна знать.

– Марин, а почему эти, как их, ведари охотятся на оборотней? Неужелинельзя жить в мире и согласии?

Она вытерла руки о фартук. Последние комочки теста легли у блюда с остатками картошки. Хватало ещё на три-четыре пирога.

– Ведари охотятся на тех, кто убивает людей. Убивает или обращает. Существует договор, согласно которому должно быть не более пяти тысяч особей двух видов, и при превышении этого лимита старый оборотень должен уступить место молодому.

– Значит, ты меня обратила и…

– Именно «И». Берендеи сейчас помогают ведарям, и завоёвывают «услугу». Если всё пройдет как надо, то мои соседи останутся нетронутыми. Правда, в таком случае придется уйти какому-нибудь старому берендею…

– И тебе не жалко? Ведь у какого-нибудь старого берендея может быть семья, дети.

– Чего же жалеть? Рано или поздно придется уйти и мне, – буднично ответила Марина.

Крепкие руки стряхнули муку и сняли фартук. Она проследовала за мной в комнату. Занавеси загорожены на случай, чтобы зеваки с улицы не увидели лишнего. Альбом с кресла удалился на телевизор. А я бы не прочь посмотреть ещё раз на Марину в купальнике.

Встала на четвереньки и тоскливо выла.