4

– А как вашего друга зовут? Может, я помогу? Вы мне, а я вам, – улыбнулась в ответ девушка.

Ух! Какие зубы, какие ямочки! Маленький, но успех! Надо бы вспомнить все азы охмурения. Может, утром я буду накормлен блинчиками с медом в благодарность за чудесную ночь. Отцу расскажу, как принял на грудь в Мугреево и остался ночевать. Всё равно Александра сейчас не найду, а тётку его навещу завтра. Но такой шанс выгулять маленького Женьку тоже упускать нельзя.

– Александр Алешин, но вряд ли он вам известен, – судя по помрачневшему лицу девушки, мой друг ей знаком. И знакомство у них вряд ли хорошее.

– Да, знаю. Он был здесь недавно, но они все вместе уехали. Развяжите, пожалуйста, верёвку на заборе, я расскажу, где его найти, – проворчала девушка.

– Вы тоже, как и тётя Маша, верите в эти суеверия? – спросил я, развязывая знакомую веревочку.

– Да, скоро и ты поверишь!

Верёвка не успела упасть на землю, как девушка толкнула дощатую дверцу со своей стороны. Я отлетел было прочь, дурацки взмахнув руками, но выкрикнувшая странные слова поймала меня за кисть. Предплечье полоснуло острой болью.

– Ай, бл… – вырвалось у меня.

– Стой!!! – грохнуло сзади.

Я смотрел, как девушка вцепилась в руку вытянувшимися зубами, в три раза длиннее обычных. От неожиданности я застыл. Как же на это реагировать?

Подлетевший темноволосый парень с размаху ударил девушку в лоб. Она опрокинулась навзничь, халатик слегка разметал полы, открывая крепкие, гладкие ноги и показывая кружевную вязь тонких трусиков.

– Федя, он же друг ведаря! – вместе с кровавыми брызгами выплеснулся девичий крик.

– Дура! Куда ты лезешь? Он человек! – парень встал над ней, кулаки в бешенстве сжимались так сильно, что если ему подсунуть грецкие орехи, то ведер десять бы точно наколол.

Я уставился на свою руку, круглые следы от зубов наполнялись темной кровью. Она капала на подорожник и скатывалась пыльными шариками к земле. Первый шок уходил в сторону, и огонь заполнял дырки вместе с буроватой жидкостью. Жестко оборванные нервы пульсировали раскаленными иголками, сеточка вен вокруг укуса потемнела и прорезалась на фоне белой кожи темной паутинкой.

– Я хотела как лучше! Феденька! Ты живой! Я так рада! – девушка кинулась обнимать парня, но тот оттолкнул её.

– Да живой я! Горе ты моё! Быстро в дом и размачивай листья! – скомандовал парень.

Его скуластое лицо было исцарапано, одежда висела лохмотьями и была запылена до невозможности, словно тряпками протирали дорожный асфальт. Карман клетчатой безрукавки болтался на последнем стежке, нескольких пуговиц не хватало.

– Пойдем! Рану обработаем! – потянул он меня за собой.

Мы прошли следом за девушкой. Выкрашенный желтой краской дом проводил нас взглядами окон. Чистенькие сени встретили легким запахом луговых трав, иван-чая и ромашки. С кухни доносился чугунный скрежет сдвигаемой посуды.

Руку ломило неимоверно, казалось, что её отпиливают старой ржавой пилой. Медленно и с садистским наслаждением. Паутина чернеющих пульсирующих вен поднялась к плечу, также она задела пальцы. «Я отравлен!» – подумалось мне тогда. Но мысли вертелись как-то отрешенно, вяло, перед глазами стояли огромные клыки девушки.

Если бы не ватные ноги, то я кинулся бы прочь из этого места. Кусающая девушка, командующий побитый парень. Всё это так странно. И черная сеточка по руке. В голове катались раскаленные утюги, разглаживали мысли, обжигали краями кости черепа.

Земля поднялась горой, и меня неуклонно потянуло в сторону. Я лежал на стенке, и меня продавливало сквозь неё. Гора продолжала вздыматься, ещё чуть-чуть и я бы сполз на потолок.

– Парень! Эй, парень! Не закрывай глаза, держись! – по щеке хлопает разделочная доска.

Я распахнул глаза, Федор ударил меня ладонью ещё раз. «Какие же твердые у него ладони» – шаром прокатилась одинокая мысль.

Девушка суетилась возле газовой плиты, держала над свистящим носиком какие-то сушеные листья. Широкие, арбузно-полосатые. Два влажных листа Федор пришлепнул к моей руке.

Запузырилась сочащаяся кровь. Несколько оборванных проводов подвели к ране. Руку пропускали в мясорубку, миллиметр за миллиметром. Боль хлестала колючей проволокой и тут же посыпала солью сорванную кожу

– А-а-а!!! – кто-то дико закричал на маленькой кухне.

– Терпи, братишка, мы должны успеть! – пробился сквозь крик участливый голос парня.

Так это я кричал? От этой новости мой рот сам собой захлопнулся, только зубы лязгнули. Но я не оставил попыток выдернуть руку из железных тисков.Фёдор держал крепко, костистое колено пришпилило меня к стене, не давая вскочить.

Я посмотрел на руку – паутинка залезла под рукав футболки.

– Ножницы! – гаркнул Федор.

Девушка побежала в комнату и через несколько секунд моя футболка распалась на плече. Паутинка подбиралась к сердцу. Я удивленно смотрел на причудливую вязь чернеющих вен. Если она дойдет до сердца – я умру?

Деревянная стенка перегородки нагрелась под моей спиной, умывальник в трех шагах меланхолично капал в подставленный таз. Сквозь занавески светило приветливое солнце, а я корчился на небольшой кухне под коленом незнакомого парня.

Хотелось вырваться, бежать прочь от этих странных людей. Бежать куда глаза глядят. Бежать к машине, и потом мчаться прочь от боли, от пугающих людей, от всего этого кошмара. Тихий стон пролез сквозь стиснутые губы, когда два новых листа легли на место старых. Кровь продолжала сочиться, с каждым толчком сердца выходило небольшое количество. Чёрная сеточка то приближалась к сердцу, то отдалялась от него. Пульсировала. Жила своей жизнью.

– Держись, парень! Сейчас, сейчас! – в руке Фёдора блеснул гладкой поверхностью нож.

Скальпельное лезвие раскроило сеточку, кожу, мясо, скользнуло по кости. Новая волна раскаленного олова вылилась на рану, когда зашипела кровь под листами на надрезе. Окрашивая футболку, потекла красная струйка.

– Не отступает! – взвизгнула деваха.

– Вижу, – огрызнулся парень.

– Ребят, вызовите врача! – взмолился я сквозь стиснутые зубы.

– Не поможет тебе врач, друг! Тебе уже ничего не поможет, – устало проговорил Федор.

Он сел на табурет напротив и закрыл лицо руками. Я попытался вскочить и броситься прочь из комнаты, когда планета в очередной раз ощутимо крутнулась вокруг своей оси, и меня размазало по стене. Ни подняться, ни отодвинуться, только два фонтана боли, только два колодца страдания.

Парень поднялся со своего места, укоризненно покачал головой, посмотрев на девушку.

– Он же друг ведаря! – упрямо повторила девушка.

– И что? Давай всех друзей ведарей перекусаем и будем жить долго и счастливо! – рявкнул Федор.

Про меня они будто забыли. Я попытался отползти в сторону, но тело парализовало. Чугунные руки и ноги – нужно вызывать подъемный кран, чтобы переместить их с места на место.

– Ладно, сделанного не воротишь. Придется держать ответ перед Марией и Сашкой. Умойся, Марина! Эх, беда мне с тобой! – смягчился Федор.

Девушка смыла мою кровь с алых губ, но мне показалось, что она облизнулась. Кто же она такая?

Сонливость тяжелым прессом сжимала веки, я сам не понял, как упал на скамью. Дом закружился на карусели, центробежная сила вжимала в стену, скамейку, воздух. Ребята не замечали её, о чём-то переговаривались между собой стоя прямо и даже не пошатываясь.

– Я обещал быть в Шуе, так что присмотри за ним. Объясни, что и как. И ни в коем случае до моего прихода не выходи на улицу. Чтобы не произошло! – Федор обнял плачущую девушку.

– Я думала, что больше не увижу тебя! – рыдала девушка на его плече.

– Я ещё живой! – вырвалось из моего рта. – Вызовите «Скорую», твари!

– Ого, он ещё и ругаться может! – грустно улыбнулся Федор. – Значит, жить будет. Дождитесь нашего возвращения!

Сеточка черных вен расползлась по груди. Полосатые листья прикипели к ранами и не выпускали кровь наружу, но с каждым слабым биением сердца паутина захватывала всё большие участки тела. Отрава покрыла руку целиком, на неё страшно смотреть: распухшая, черно-красная, дрожащая, не моя.

Сердце стучало с частотой успокаивающегося маятника, воздух приходилось проталкивать языком, глаза сомкнулись многотонными веками. «Вот как умирают люди!» – сквозь агонию боли продралась тяжелая мысль.

– Парень! Ты дыши! Дыши чаще, как при родах! Тогда будет легче! – откуда-то издалека донесся девичий голос. – Ты извини меня, родной, что я не сдержалась!

На лоб легла прохладная ладошка. Я успокоился – так мама в детстве клала ладонь на больное место и боль сама собой пропадала. Так и сейчас, она уходила в сторону и на её место приходили чудные и странные образы. Я засыпал.