Глава пятая

Дверь скрипнула, закрываясь за Листицей, выскочившей по какой-то надобности во двор, и тут же распахнулась, впуская в дом старосту. При дневном свете дядька Ярополк выглядел и старше, и жалостнее. Видать и впрямь беда с мужиками, коль такого калеку на должности держат.

— Здорово, воин. Отдохнул? — прогудел он с порога. — Ты, ешь, ешь… — и, не задерживаясь в дверях, шагнул к развешанной и разложенной амуниции.

Небрежно мазнул взглядом по одежде из прошлой жизни, но ничего не сказал. В принципе, когда я приезжал на каникулы, мои городские «прикиды» тоже никого особенно не впечатляли. Сельские жители испокон веков придерживаются одного критерия отбора: что в повседневной жизни бесполезно, то и не стоит внимания. Зато вещи из трофейного баула староста оценил по достоинству.

— Ух, хороша кольчужка, — одобрил с видом знатока, любовно поглаживая сплетение колец. — Сразу заметно: на заказ гномами сработана. Небось, с эльфийского принца выкуп стребовал, нет? — и, не дожидаясь ответа, взял в руки меч. — Мог и не спрашивать. Такой клинок в лавке не купишь. Одни защитные руны чего стоят. Ого, да ты, Владислав Твердилыч, я погляжу, не зря сапоги стоптал, до десятника Барсов выслужился! — воскликнул он потрясенно, заметив на моих доспехах нечто, пока недоступное моему разумению. Да и не видимое из-за спины старосты. — А чего ж из Легиона ушел? Ранен, может, тяжело? Не оклемался еще, а я тебя беспокою, на службу зову…

Я только головой мотнуть успел. Не отвечать же с полным ртом. Но Титычу хватило. Вздохнул облегченно.

— Значит, надоело по чужим углам мыкаться… — и сам себе ответил. — Решил своим углом обзавестись, остепенится… Молчу, молчу… Верно, это не мое дело. Захочешь, как-нибудь расскажешь… — и торопливо сменил тему. — А как тебе Листица показалась? Правда, хороша? В самом соку… Так и брызнет, если сжать покрепче. А уж созрела давно, упадет с ветки, только руку протянуть. Покойный Гирь, справный мужик был, да не благословил Создатель. Она ему небось и лежанку согреть толком не успела…

— Спасибо за заботу, дядька… Ярополк, — поблагодарил я деревенского старосту, явно собирающегося пересказывать историю короткого замужества вдовушки. — Мечта, а не хозяйка… Любо дорого поглядеть.

— А чего на нее глядеть-то? — не понял тот, часто заморгав от удивления. — Это ж баба, а не Луна. И совсем не дорого. Общество тебе Листицу даром отдает. С ее полного согласия. Вдовий удел никому не в радость… Хуже псины бездомной. Тут от безысходности каждому, кто приласкает, руки-ноги лизать станешь. К тому же ты и сам, не какой-нибудь калика перехожий, а заслуженный легионер, парень молодой, весь из себя видный. Ей сейчас не одна девка в деревне завидует… Так что не сомневайся, владей по праву. И об оплате не беспокойся. К тому же, если ты насчет моего вчерашнего предложения надумал, то общество еще и в долгу останется. А на службу вернуться надумаешь — сами между собой решайте: ждать ей твоего возвращения или нет.

От такого напора я и сам чуток растерялся. Что-то у меня в голове не умещались вместе — Декларация о правах человека и такая неприкрытая, общественно-рабовладельческая мораль старосты. Но, со своим уставом, как известно в чужой монастырь свинью не подкладывают! И в более продвинутых сообществах, историками и философами за образец демократии почитаемых, у женщин гражданских прав не имелось. Соображу, в процессе… А вот по поводу трудоустройства, стоило кое-что уточнить. Хотя бы о первом задании.

— С той тварью, что у Одноглазой пещеры объявилась, мне самому разбираться, или в помощь кого определишь?

— Что ты, Влад, как можно? — взмахнул руками староста. — Я ж не сумасшедший, чтоб на смерть тебя посылать. Хоть и не десятник, а свои годочки исправно отслужил и понимание имею. Всех до единого мужиков и парней, кто лук удержать сумеет, соберем. Рассадим по деревьям с запасом стрел и дротиков. Ты только вымани зверя из пещеры и приведи в засаду. Или — хотя бы удержи какое-то время на месте, чтобы лучники подбежать успели. В такой справной амуниции и с боевой выучкой «барса», тебе это не в пример ловчее сделать, чем мне — неуклюжему калеке.

— Разумно, — кивнул я.

Староста и в самом деле «понимание имел». Коль уж приманивать неведомую и опасную зверюшку на живца, то лучше на такого, что не даст себя проглотить, сразу. А на случай, неизбежных в море случайностей — в хозяйстве… наименее полезного. То есть — чужака. И кто его за такой подход винить станет? Только не я. А поскольку Титыч не глуп, понимает, что план его весь на виду, то и постелить спешит мягко да сладко.

— Когда пойдем?

— А завтра и пойдем, Влад. Чего тянуть? Сегодня ты отдохни, сколько миль отмахал-то, пока домой добрался. Ноги, небось, до сих пор гудят? Нет, я знаю, что легионера, тем более — «барса», длинным маршем не удивить, — поспешно выставил вперед руки Титыч, думая, что я хочу возразить. — Но в лесу, Владислав Твердилыч, если что не так пойдет, тебе вся быстрота и ловкость понадобятся. А я очень хочу, чтобы ты живым остался. Веришь?

«Извини, Титыч, я хуже о тебе подумал».

— От твари этой неведомой беда большая, но завелось в округе лихо и похуже. И уж там не только попотеть придется. Вся твоя выучка десятник понадобится. Завтрашнюю вылазку считай разминкой. Так что не торопись. Походи по деревне, с товарищами детских игрищ словечком перекинься. Малютка Сыч по-прежнему на пасеке проживает. Рад встрече будет безмерно, я думаю. Ведь многие уже и позабыть тебя успели… из тех, кто жив остался. Листице, колыбельную спой… — Титыч кивнул на входящую в хату вдовушку и ловко ушел от неприятной темы. — Или пускай она сама тебе ее помурлычет…

Поймав неодобрительный взгляд молодицы, староста поперхнулся.

— Гм, и чего это я, старый дурень, вас поучать взялся? Чай, не маленькие, разберетесь с какого краю подушки взбивать. Эх, думал, посидеть с тобой, десятник, за кувшином вина, но правила легиона помню: перед битвой — ни глотка. Вот сдерем со зверюги шкуру, тогда и разговеемся обстоятельно. Попоем наших, походных… Верно?

— И никак иначе, — согласился я. — Только, знаешь, дядь…, тьфу, Ярополк. Скажи-ка ты всем, чтобы не тревожили меня сегодня. Ни знакомцы, ни просто любопытные. Добро? Хочу в тишине побыть. А надо будет чего, Листица поможет.

— Тоже верно, — отнесся с пониманием к моей просьбе староста. — В войске человек никогда не остается один. Всегда кто-то рядом. Товарищи или командиры. А у десятника и хлопот в разы больше. Тем более — старшины «барсов». Отдыхай, Владислав Твердилыч, прослежу, чтобы не беспокоили. Да и Листица… твоя, как овдовела, тоже наловчилась: любого мигом за порог выпроводит. Глянь, как насупилась! Того гляди, меня самого сейчас погонит.

— А и в самом деле, — отозвалась моя хозяюшка, предельно медовым голоском. — Шли бы вы себе, дядька Ярополк. Дел у вас других нет, как человеку голову морочить? Неужто не видите: Владислав Твердилыч с устатку сам не свой. За весь разговор и десяти слов к ряду не сказал. А вы тараторите и тараторите без умолку, как сорока. Глухую бабку Немигу и ту заговорили бы до полного изумления.

— О, а я что сказал! — притворно, а может, искренне восхитился староста, поднимаясь с лавки. — Видишь, Влад, такая женка никому ни хозяина, ни свое хозяйство в обиду не даст. Добро, добро... Не хмурься. Ишь, чего не так, сразу за ухват!.. Как будто в доме полегче вещей не найдется. Тот же веник, к примеру? Ха-ха-ха… — добродушно поддел Листицу Титыч. — Я рад, что и мы, и вы столковались. Вот только обувку твою, Владислав Твердилыч, я возьму с собой. Коль уж ты решил нынче из хаты не выходить… Криворукий какой-то сапожник подковки прилаживал. Как только выдержали такой путь? Поправить надо.

Проговорив все это, староста сунул под мышку мои сапоги и проковылял к выходу. Забавно. Это он и в самом деле починкой обуви озаботился, или арестовал меня таким нехитрым способом? Мол, босой далеко не уйдешь.

Едва дождавшись, пока дверь за старостой закроется, Листица шагнула ближе.

— Обед уже млеет, Владислав Твердилыч. Подать вам кваску испить, или чего другого желаете?

Она по-женски лукаво улыбалась, но при этом изумрудные глаза молоденькой вдовушки глядели на меня снизу вверх с робкой надеждой и недоверием. Мол, неужто все это взаправду, не сниться, и я сейчас не очнусь снова — одна одинешенька, в пустой и холодной постели? И была в этом взгляде такая безысходность, боль и тоска, что я не смог устоять перед ее вызревшей нежностью. Да, собственно, и не собирался. Кто отвергает малые радости — тот и большого не достоин…