8 глава Часть 8

Как только я вышла из кухни, в дверь постучали.

— Миииилоооош!!! — накинулся с порога Радеуш.

Я подхватила его на руки и закружила в коридоре.

— Я соскучился!!! — Рад прижимался ко мне изо всех силенок.

— Милош, спасибо тебе! Ты так выручил меня! — Люсий зашел в коридор и захлопнул дверь.

— Проходите в кухню, сейчас выпьем чаю, — я так и держала малыша на руках, хоть он был тяжеловат для меня — после выматывающей ночи я все еще была без сил.

— Нет-нет, мы на минуточку, нас там машина ждет. Мы уезжаем, — омега был бледен, но собран и деловит. — Все оказалось так, как люди говорили. Муж жил на две семьи и его все устраивало. Он не собирался ничего менять, если бы я не припер его к стенке своим приездом. Но я успел развестись за эту неделю и теперь я свободный омега.

— Что теперь будешь делать? — я поцеловала в щечку малыша, и он засмущался, забрыкался, стараясь слезть с рук.

Я опустила его на пол, он перехватил Заю поудобнее и посмотрел снизу вверх на меня:

— Ты помнишь, что я возьму тебя замуж?

Внезапно чья-то рука обвила мою талию, запахло ватрушкой, и меня прижали к себе, кладя голову на макушку.

— Привет, Люсий, привет, Радеуш. Зайдете?

— Эй! — Радеуш потянулся сбросить руки мужа с моей талии. — Отпусти его! Это мой жених!

Но Люсий тут же оттянул малыша и прижал спиной к себе.

— Это мой муж. А ты себе другого найдешь, — ухмыльнулся Тори, сильнее вжимая меня в себя.

— Сам найди себе дррругого, — вырывался из объятий малыш, возмущенно сопя, — а я вырррасту и заберрру его! — он агрессивно выкрикивал, смешно хмуря лобик и набычившись. — И никому не дам обижать! И хворрростиной бить!

— Радеуш! Веди себя прилично! Иначе тебя не будут принимать в гостях, — Люсий хмурился и старался как-то выйти из этой неприятной ситуации.

Я постаралась незаметно расцепить руки мужа, но меня прижали плотнее и внезапный предупреждающий укус в мочку уха бросил горсть мурашек на шею. Тори удовлетворенно хмыкнул мне в шею, и теплое дыхание заставило мурашки расползтись до плеча.

Я поморщилась, и это не ускользнуло от внимательного, но смущенного взгляда Люсия.

— А где Петрррык? — тут же переключился на другую тему, как и все дети, любознательный малыш. — У него уже вырррос хвост? А дашь мне перрро на память? Там в кррружке на кухне я видел.

Муж отодвинулся от моих ягодиц, видимо, не желая показывать интерес, проснувшийся в его теле, случайно задев бугорком, и отстранился, развернув меня к себе лицом.

— Что за дела? Кто такой Петрык и что с его хвостом? — он говорил, как будто не было недавно того разговора на кухне, как будто мы были женаты много лет, и у нас нормальная семья, в которой друг к другу постоянно проявляют такое внимание к мелочам.

Суслик во мне удивился актерскому мастерству и поведению мужа, но внешне, я надеюсь, это не проявилось.

«А казачок-то засланный! Ты видела, видела, как он реагирует на твое тело? При всем презрении, а? Ревность, желание, ненависть… Совпадение? Не думаю! — Васятка довольно потирал лапки. — С этим можно работать, если ты планируешь с ним дальше жить, а не рвануть от него подальше!»

«Да ладно тебе натягивать события на канву желаемого, не презерватив, чай. Может это просто альфьи инстинкты на зад любого омеги».

— Вот черт! Петрык! Дед же кур не кормил! — обернувшись к вешалке, я схватила дедов будний затрапезный кожух и ключ от сарая, и коротко бросила мужу, — Потом объясню. Дай Радеушу перья, они на подоконнике в кухне. Радость, сходи с Ториниусом и выбери себе самое лучшее перо, — я ласково улыбнулась малышу и перевела взгляд на его папу, — Люсий, помоги мне, пожалуйста, я не разбираюсь в этом и прошлый раз чуть не отравил Петрыка.

Люсий намек понял и молча вышел за мной на крыльцо.

Конечно же, я знала, где зерно, чем кормить курей и что делать. Мне просто хотелось поговорить наедине с омегой.

— Что будешь делать, Люсий? — я бросала курам зерно, а Петрык командовал парадом, звучно подзывая к себе своих курочек.

— Я нашел квартиру, маленькую и потрепанную, но по моим деньгам. Планирую найти работу — любую пока, посудомоем или официантом, только не знаю, что делать с сыном. Я твой должник, Милош — без тебя этого всего бы не было, поэтому если тебе когда-нибудь нужна будет помощь, неважно какая — хоть даже просто выговориться — обращайся в любой момент. Я надеюсь, мы теперь друзья? — Люсий несмело улыбнулся, поймал мою ответную улыбку, оглянулся, убедившись, что нас из сарая не видно в открытую дверь, и сунул мне в руку подготовленную заранее сложенную бумажку, — Тут адрес и телефон. Да, там теперь у нас будет нормальный телефон, интернет и свобода.

— Спасибо! Люсий, у тебя будет к кому обратиться за помощью? Потому что у меня нет ни денег, ни покровителей, ни адреса — я даже не знаю, где буду в ближайшее время.

— Денег на первое время хватит, муж дал, мы справимся.

— Петрррык! Папа! Смотрррри, какое у меня перррро! Самое кррррасивое! — Радеуш размахивал черным с красным отливом пером, зажатым в кулаке, стоя у двери, а за ним возвышался Тори, с недоумением глядя на гологузого Петрыка.

Мы тепло распрощались с семейством Пришта и заверте…

Поток посетителей хлынул в поместье нескончаемой вереницей. Альдис привез сухонького бету-врача и его помощника медбрата, к деду они не пускали, оккупировав его комнату. Альдис традиционно бросал на меня тайком странные взгляды, особо задерживаясь на скуле, и переводил недоуменный взгляд на Тори, но спрашивать при мне не пытался.

Я перенесла вещи в угловую комнату, упаковав все в два чемодана — розовый, и второй, который собирал кто-то по просьбе мужа, оставила только пижаму и то, в чем сюда прилетела: бирюзовые брюки и белый свитер на утро, чтобы одежда не была мятой.

Жители посёлка, прослышав о приезде Ториниуса, потянулись повидать местную знаменитость — мало у кого в знакомых ходит миллионер, да еще занимающийся поставкой космических ракет для правительства — с просьбами и жалобами.

«Хе-хе, представь себе, что они о тебе насплетничают, Тася. Тут даже лопатой не отмашешься. Так что готовься, ночка будет жаркой».

За ними приходилось мыть пол, отвечать неискренне на приветствия, кивать головой, хоть я никого из них не знала. Деревенские цепко выхватывали первым делом синяк на скуле, и я даже собиралась убежать в ванную и замазать его хоть чем-нибудь, чтобы не доставлять радости этим ходокам, мол, молодец мужик, показал своему шлюшонку его место, а потом подумала — это не мое дело, пусть муж мучается, выкручиваясь, выслушивая похвальбы, какой он крутой мачо — бить омегу, который спасал деда.

«Ну, рассмешила, — сусел упал на спину и задрыгал всеми четырьмя лапками, — Ты правда думаешь, что он раскаивается и будет этим мучиться? Это же альфа. А у них рефлексии на тему воспитания омег нет: украл, выпил, в тюрьму! Ой! То есть, виновен — получил. Лучше готовься вечером получить еще порцию за то, что о тебе насочиняют эти неутомимые в своем сказительстве правдорубы!»

«Ой, всё! Не нагнетай! Без тебя хреново! — шикнула я на Васятку, и тот обиженно повернулся ко мне спиной и сложил лапки на груди. — И только попробуй вечером сказать — я же говорил. Прибью на месте!»

Весь день я провела на кухне, и несметное количество чужих людей жутко раздражало. В морозилке нашла курицу, судя по синюшности — домашнюю, разморозила и долго варила, чтобы деду приготовить бульончик.

Когда я принесла ему тарелку с бульоном, помощник доктора взял ее у меня из рук и попытался выпроводить. Дед выглядел значительно лучше, он полусидел на подушках и изредка глухо покашливал. Ашиус грозно свел брови и рыкнул на медбрата:

— Выйди! — и тот, не сказав ни слова, вышел.

Дед кивнул мне головой на стул:

— Присаживайся.

Мне стало интересно, и я устало присела на стул, смело глядя ему в глаза.

— Милош, ты хороший мальчик, — он смущенно отвел на секунду глаза, но тут же вернулся и продолжил, — прости меня, что я так неласково тебя принял.

Суслик упал в обморок и нервно подрагивал правой задней лапой:

«Предупреждать же надо. Так и окочуриться недолго».

— Открой сервант, там справа посмотри, в шкатулке, — командным голосом произнес он. — Тори лишил тебя всех денег, я знаю, и хочу дать тебе немного, потому что он относится к тебе предвзято.

Я достала деньги — толстую пачку, перевязанную резиночкой, и с интересом покрутила ее в руках. Афы. Хмм. Явно название произошло от слова «альфа». Интересно — копейки у них будут от слова «бета» или «омега»?

«Васятка, ты на кого ставишь? Я на бет. Беты здесь выше омег — омеги никто и звать их никак, им это не положено».

«А я на омег. Деньги-то небось не сейчас придумали, а когда омеги имели важность. Наверное, — ожил сусл и заинтересованно приподнялся на задние лапки. — А давай забьемся? На желание?»

«А давай!» — я всегда была азартной и иногда это меня подводило под монастырь. Чаще под мужской.

Васятка захлопал в ладоши.

— Бери всю пачку, только внуку не говори. Это я тебе приготовил, только передать не успел, — дед снова закашлялся.

«Вась! Брать — не брать?»

«Дура, что ли? — Вася покрутил у виска тоненьким суставчатым пальчиком с коготком. — Конечно бери! Тут твое смущение неуместно!»

— Спасибо, Ашиус. Возьму. Раньше я бы отказался, но сейчас я не в том положении.

— Бери, бери. И зови меня дедом.

Васятка повторно бухнулся на спину, почувствовав слабость в ногах:

«Тася, Тася! Нам срочно нужно отсюда делать ноги, а то все местное поголовье слонов погибнет!»

— Ты только к внуку присмотрись, — продолжил хрипло дед. — Он неплохой мальчик, просто запутался. Я в ваши отношения лезть не буду, но если у вас что и получится, то только потому, что ты этого добьешься. Так что на тебя вся надежда, Милош. А теперь иди, иди и помни, что ты единственная надежда старого деда на счастье единственного внука.

Перемыв тарелки, я почувствовала себя такой уставшей, что готова была уснуть прямо на табуретке. Обслуживать и кормить никого я не собиралась, поэтому ползла к комнате мужа из последних сил.

— …к чужим детям так относиться не будет. И не перечь! — донеслось из комнаты деда. Медбрат стоял поодаль, сложив руки на груди, бесстрастно глядя в окно. Профессионализмом от него несло за километр. Интересно, сколько муж отвалил за их услуги?

Очень хотелось остановиться и послушать, как дед чехвостит мужа, но при медбрате это сделать было проблематично. Поэтому я с той же скоростью прошла мимо и ввалилась в угловую комнату. Кровать там была полуторная — для одного нормально, но для двоих просто мучение, если не спать в обнимку, конечно. И какого хрена, я вас внимательно спрашиваю? Собственничество, ревность, или надежды на спонтанный секс? Ведь можно было открыть любую свободную комнату на втором этаже!

Но даже на злость не было сил. Переодевшись в пижаму, легла спать, сразу же проваливаясь в сон.

Пробуждение было приятным, меня целовали в шею, обнимали, гладя по груди руками, и чем-то твердым ерзая между «холмов любви», как было написано в той сопливой книге про любовь.

Я повернула голову, чтобы убедиться, что это муж, хотя это было лишним — запах ватрушки, расслаивавшийся на ваниль и выпечку, обволакивал и забивал ноздри, будоража все рецепторы, наполняя негой тело.

Тори что-то неразборчиво бормотал, выцеловывая позвонки на шее. Голос его был обиженным, а движения рук — раскоординированными и дерганными. Запах алкоголя примешивался к его запаху одеколона и ванили.

— Да вы, батенька, набубенились, как сапожник! — протянула я, обрадовавшись, что «минет меня чаша сия» с разбором полетов деревенских наговоров. В таком состоянии говорить он был не способен. А вот трахаться — пожалуйста. Парадокс какой-то. Вот уж воистину — при опьянении организм считает, что близок к смерти и инстинктивно стремится к продолжению рода… Попытавшись развернуться в кольце его рук, чтобы узреть насколько все плохо, столкнулась с непреложным заклятием: хоть он и был сильно пьян, но стояк и руки были все еще сильными. В полной мере прочувствовала себя слабым омегой и не знала — пугаться мне или радоваться. Тело предавало меня — напитавшись ванильными нотами, опаляемая дыханием шея рассылала мурашки по стандартным маршрутам, как в метро вагоны по рельсам. Равномерные толчки сзади заставляли увлажняться задницу, и пижамные штаны прилипли, подталкиваемые неугомонным солдатом любви.

— Эй, эй! Это что еще за детский сад?

Тори зарылся носом в волосы на затылке, и я разобрала, наконец-то, в его обиженной интонации парочку слов: «ты никогда не давал мне без течки», «… дай мне» и это «дай» было таким жалобным, что я не удержалась:

— Приезжай ко мне на БАМ, я тебе на рельсах дам, — вырвавшаяся частушка была сказана на русском и прозвучала донельзя странно.

— Ты суккуб, — пробормотал мне в шею, вылизывая ее, как собачка, и тут же ускорился, толкаясь, видя, что ему не отказывают.

А как тут откажешь, если зажали в тиски, гладят то место, которое выросло у меня вместо совести, задница радостно хлюпает, сжимаясь, шею покусывают, выцеловывая, и тело согласно с тем, что с ним делают. Только я с сусликом против, но нас не спрашивали.

Ториниус дернулся последний раз и вцепился зубами мне в плечо, сжав руку на моей напряженной «совести» и содрогнулся, глухо постанывая.

— С-с-с-шоп ты… — начала я почти на парселтанге, но тут вспомнила Петрыка и его коронный номер «сдох» и передумала, — шоп ты мне был здоров, сссскотина!

Мне оставалось до разрядки всего ничего, она где-то рядом уже плавала, неуловимая, и на тебе — этот кармодрочер кончил и сопит мне в плечо, а меня обслюнявили, покусали, облапали и бросили, не доведя до оргазма. Динамо хренов. Капитан команды «Динамо», папу его за ногу! И, главное, из рук не выпускает.

Я поерзала, вырываясь, поняла, что он намного сильнее, и пнула его по лодыжке пяткой.

Муж глухо охнул и расцепил руки.

Пришлось накинуть халат, доплестись до ванны, умыться холодной, остывшей за ночь в кране водой и лечь обратно в кровать совершенно голым, потому что все вещи были сложены в чемоданы, и найти их было сродни одному из подвигов Геракла.

Ториниус, не открывая глаз, подгреб меня к себе, складывая, как пазл, и оставшиеся пару часов до утра я кемарила в жестких тисках супруга. Было дико неудобно, затекла шея, рука, было жарко и мляво.

«Лучше бы на стуле переночевала», — пискнул злой, невыспавшийся сусел и мы вдвоем с ним потянулись, разминая затекшие плечи.

О! Меня уже не держат мертвой хваткой и не сопят в макушку? Пора посмотреть на спектакль, как этот альфа справится с ситуацией.

Я развернулась на спину, приподняла подушку, усевшись поудобнее и внимательно посмотрела на просыпающегося супруга.

«Улыбку спрячь», — просвистел Васятка. — Сделай безэмоциональную морду лица».

Василий, несомненно, был прав. Но до чего же было смешно видеть, когда обычно невозмутимый альфа вначале схватился за голову, потом за… солдата любви, присохшего к высохшей субстанции, потом вскинул взгляд на мой обнаженный торс, откинул одеяло, убеждаясь, что мы спали голыми и секс был, а он ничего не помнит. Синяки на моем теле россыпью горошин красноречиво говорили о проведенной ночи, а безумный, растерянный взгляд стал недоуменным и сожалеющим — Кот из Шрека нервно курит в стороне.

Я бесстрастно смотрела на метания Тори, с трудом сдерживая эмоции. Если бы я не помнила презрительный взгляд, оплеуху, обидные слова, которые он мне говорил при каждой встрече, мне стало бы его жалко — столько разочарования и обиды плескалось в его взгляде.

«Это как отобрать конфетку у большого ребенка. Кто молодец? Тася молодец! — тоненько захихикал суслик. — А теперь — контрольный в голову: вставай и покажись во всей красе. Со всеми синяками».

«Хм, Васятка, а ты гений! Пуркуа бы и не да?»

Я молча встала с кровати, скромно присела у чемоданов, развернувшись спиной к мужу и услышала, как сбилось его дыхание и стало шумным. При свете дня трусы и ненужная теперь пижама нашлись быстро. Достав белые трусы, я напялила их на себя, в полном молчании натягивая сразу приготовленные вчера свитер и брюки. Спину прожигал взгляд мужа.

Я повернулась лицом к сидящему на кровати всё ещё голому мужу, прикрывшему причиндалы одеялом. Он был растерян и раздавлен похмельем и содеянным.

— Милош, расскажи, что было ночью? Я ничего не помню, — хрипло спросил он.

— Всё. Всё было. Но больше не повторится, Ториниус. Я не допущу. Кстати, что скажут юристы, увидев синяки?

— Не надо, Милош. Такое действительно больше не повторится. Тебе нужна помощь медика? — он виновато посмотрел мне в глаза.

— Разве суккубу бывает больно? — я развернулась и вышла из комнаты, намереваясь выпить кофе.

«Сет: пятнадцать — ноль, ты ведёшь!» — суслик во мне удовлетворенно улыбнулся.