12 глава Часть 12

— И часовню четырнадцатого века тоже я развалил? — с сарказмом сказала я, когда за обедом Тори спросил меня про деревенские россказни.

Аль, как всегда, бросал нечитаемые взгляды, но в разговор не встревал: между альфой и омегой бете делать нечего — это понятно, но отбиваться в одиночку было неприятно.

Тори недоуменно посмотрел на меня:

— Какую часовню? Опять твои шуточки? — он даже отложил приборы, перестав отпиливать стейк. — Еще раз тебя спрашиваю — откуда пошли слухи по деревне? Что ты там натворил?

— Омайгатбл! — тяжело вздохнула я, глотнула компот из бокала и поставила его на стол, сложив кисти рук в замок. — Ты готов верить в любую ересь несусветную кому угодно, только не мне.

— Ересь? А твое пение, кстати, на неизвестном языке? А твоя проявившаяся способность сочинять истории? Это тоже ересь? Так на каком языке ты пел? — оба мужчины уставились на меня в ожидании.

Суслик вскинулся.

«Жопа. Жопа-жопа! Помнишь анек:

Реакция американки, француженки и украинки, когда в спальне появляется муж и застает жену в объятиях любовника. Американка говорит:

— Джон, не мешай мне делать мой маленький бизнес!

Француженка приглашает:

— Жан-Поль, прыгай к нам!

Украинка изумляется:

— Грыцько, це ты? А це хто? (показывая на любовника) Ой! Я така затуркана, така затуркана!»?

Так… ты сегодня украинка. Включай дурочку!»

— В смысле — на каком языке? Ты не знаешь этот язык? — я постаралась натурально вытаращить глаза на Тори, который замер истуканом, купившись на мою игру провинциальной актрисы, и перевела взгляд на Альди, — А ты?

Альди покачал головой, усмехнувшись. А вот он не поверил.

— Вот это номер! Может быть, какой-нибудь плохо известный язык малочисленных народов?

«Да уж, номер! Если б я имел коня, это был бы номер… А если б конь имел меня, я б наверно, помер», — хохотнул Васятка и мне с большим трудом пришлось сдержать на лице удивление.

«Вася! Блин! Не смеши меня! А то провалим всю сцену!»

Альди вскинул брови и сложил губы уточкой, покачав головой:

— Весь интернет восхитился песней и перебрал все языки — ни одного знакомого слова, это неизвестный язык, Милош.

— Глупости! Как я могу знать неизвестный язык? Ерунда какая-то… — я максимально растерянно посмотрела на сидящих напротив мужчин.

— Допустим. А импотенция Виччерри? А заклятия? Куклы? Как ты это объяснишь? — Тори вцепился в меня клещом и буравил взглядом.

Тревога начала расти по экспоненте. Надо было как-то выворачивать из этого состояния, иначе паника накроет меня с головой, и я проколюсь — не хочу к мозгоправам.

«А вдарь-ка им стишочком, Тася!» — засуетился сусел, чувствуя пятой точкой большой провал.

— А-бал-деть! — всплеснув руками, засмеялась я. — А надои у яков не снизились? Куры нестись не перестали? Омеги на омег не полезли? — возведя глаза вверх, продекламировала:

— Заинька родил зайчат, это Милош виноват…

За окошком дождь и град. Это Милош виноват!

Свет погас, упал забор, у авто заглох мотор,

Зуб здоровый удалили, иль залез в квартиру вор,

Не понравилось кино, наступили вы в говно…

У любого катаклизма объяснение одно…

Знает каждый, это факт — это Милош виноват!

Кто вчера в моём подъезде лифт зассал до потолка?

Мне, товарищи, поверьте — это Милоша рука!

Ты поймал по пьяни «белку»? — Это Милоша проделки!

Куча под столом говна. Это Милоша вина!

По ночам бельё ворует, стёкла в нашем доме бьёт.

Пьяным во дворе танцует. Это Милош-обормот!

Холод, ветер, снегопад — снова Милош виноват.

Шторм, цунами, наводненье? — Это Милош, без сомненья!

Ливень, оползень, циклон — виноват, конечно, он

Сель, лавина, камнепад? — Ясно: Милош виноват!

Смерч, тайфун, землетрясенье — нет от Милоша спасенья!

Если верите в такое — это просто паранойя!»

Я переделывала стих на ходу, Васятка мне помогал, а Тори с Альди смотрели на меня растерянно, с удивлением. У Альди сразу начали подрагивать губы от смеха, и к середине он уже смеялся открыто и задорно — первый раз на моей памяти. У него был приятный смех, и расслабленное лицо становилось еще привлекательнее, а вот Тори с каждым моим словом заводился все больше, и Аль даже положил руку на его кисть, успокаивая.

— То есть, ты хочешь сказать, что я тебе и Альдису могу нашаманить половое бессилие, но почему-то этого не делаю? — поиграла бровями я, намекая, и подводя их обоих к правильным мыслям.

«А пусть задумаются и испугаются, — заулыбался Васятка, — другой раз подумают еще — перечить тебе или ты нашлешь на них страшное альфийское проклятье — нестояк!»

Тори был непрошибаем, видимо слишком много у него накопилось ко мне злости и раздражения:

— А как ты объяснишь, что Ашиус, строгий и придирчивый, подозрительный Ашиус воспылал к тебе любовью за неделю? Никогда такого не было! — со злостью хлопнул по столу муж.

— Может он просто в людях хорошо разбирается?

— У тебя на все есть ответ?

— Ты определись, пожалуйста, мне отвечать, или приговор уже вынесен, и ты просто хочешь выплеснуть свою злость?

Ториниус окатил меня холодом взгляда и вернулся к стейку.

Он намазал хлеб чем-то красным, а Альдис — зеленым, то ли соусом, то ли васаби — и я решила пробовать разные блюда, чтобы на всяких раутах и великосветских обедах нормально питаться. Вчера я просто-напросто боялась съесть что-нибудь не то или не так. Мой первый выход в свет и так ознаменовался блеском, а если бы меня вырвало от непереносимости какой-то пищи, Тори бы этого не одобрил, да и мне не хотелось показать свой «внутренний мир» так буквально.

Я намазала эти субстанции с двух сторон на хлеб, и случайно бросила взгляд на мужчин, сидевших за столом — они замерли и смотрели на меня в ожидании, как нашкодившие дети.

Красное оказалось сладковатым соусом к мясу, а зеленое — кислым чем-то настолько, что у меня даже слезы выступили, похоже на лимон, но привкус другой. Я смешала на тарелке обе субстанции, намазала на хлеб и откусила. О! Так вкуснее. Дружный смех внезапно заставил меня вздрогнуть и уронить намазанный тост себе на колени.

«Блядь!» — сказал суслик.

«Спасибо, Василий!» — с чувством поблагодарила суслика, ибо омегам не пристало выражаться, а очень хотелось.

— Ну, и чего так радуемся? — хмуро посмотрела на великовозрастных придурков я, не понимая причины их смеха — честно говоря, не очень уютно быть объектом насмешек, когда причина неочевидна.

— Смех продлевает жизнь, — ответил муж, и они переглянулись с бетой, как заговорщики.

— Это смотря над кем шутить, — басом сказала я и грозно сдвинула брови, но не учла, что выгляжу забавно, а не угрожающе, чем вызвала еще одну волну смеха.

Вытирая салфеткой бурое пятно с брюк, я дождалась, пока веселье закончится — надо было поговорить с Тори наедине, чтобы очертить круг моих обязанностей и прав, например: обсудить пункт в договоре, касающийся моих денег — не для того, чтобы их изымать из бизнеса и тратить, а чтобы знать, где кончаются мои полномочия, и на что я могу рассчитывать. Альдис, как приклеенный, всегда был рядом с Тори, они постоянно обсуждали дела, говорили по телефону, и только на обеде выключили звук, чтобы спокойно поесть. Надеюсь, в туалет они ходят поодиночке и что теперь — занять дежурство под туалетом?

— Шиви, помогите Милошу, пожалуйста! — муж обратился к прислуге, обслуживавшей наш обед, и я внезапно обратила внимание на его губы — четко очерченные, не мягкие и безвольные, а слегка припухшие и… манящие.

«А с чего это у него припухшие губы?» — подозрительность Васятки передалась и мне.

Что удивительно, прислуга в доме состояла сплошь из омег: повар, два горничных, домоправитель — четверо омег в доме, и только садовник, механик и охранники были альфами.

«Не слишком ли много омег на один квадратный метр?» — поддакнул Васятка. — Да и взгляды этот Шиви бросает на Тори слишком заинтересованные».

— Не надо, Шиви, ступайте, — я посмотрела на вышколенного омегу и заметила усмешку на его лице. Убранные в строгую прическу волосы, гладко зачесанные назад, ему шли. Омега был симпатичным, можно даже сказать красивым: карие глаза, черные волосы, неброский макияж, подчеркивающий губы и глаза, строгая униформа на ладной фигуре. Казалось бы, никаких отклонений — профи высшего класса, но что-то неуловимое в его поведении и взглядах подсказывало мне, что он неравнодушен к моему мужу, а со мной не считается ни на оми.

— Так чем ты планируешь заниматься, пока меня не будет? — признание мужа, что он вечером уезжает поездом по делам фирмы меня огорошило, но и обрадовало. — Ты не представляешь, как путаешь мне все планы — мне нужен рядом Альди, но придется оставить его с тобой, — скривился Тори, бросая взгляды то на меня, то на бету.

Альди невозмутимо жевал, вот уж кто безэмоционален и спокоен на все сто сорок шесть процентов — истинный бета.

— Не надо параноить, забирай своего Альди, и работайте на здоровье! Видишь ли, параноики живут на пятнадцать минут дольше, но эти минуты тревожны и безрадостны.

— Это не обсуждается — Альди остается. Так чем думаешь заняться? — голос мужа похолодел на пару градусов.

Я достала из вазы с фруктами яблоко и покрутила его в руках:

— Яблоко Станислав хотел стать космонавтом, но станет, как и его папа, компотом.

«Слишком завуалировано, Тася, с альфами надо прямолинейнее», — хмыкнул Вася.

— Не станет! — муж выхватил яблоко у меня из рук и откусил его, демонстративно похрустывая большим куском.

Ухмылка невольно прорезала мое лицо — ох уж эта любовь к противоречию!

— Будешь? — Тори внезапно протянул яблоко, поднося его ко рту.

Утренний сон надо было перебить — указать место прислуге, показать Альдису, что он тут лишний, да и заинтересованность в штанах подтолкнула к тому, что я сделала. В общем и целом, причин было много и все они оправдывающим приговором пронеслись у меня в мозгу, Васятка даже мякнуть не успел, а я длинно лизнула кисть руки, держащую яблоко, мягко обняла губами кончик большого пальца, втягивая его в рот, и хотела уже укусить за зеленый бок сочный фрукт, как он вдруг вывалился из руки ошарашенного супруга.

«Рот закрой, муха залетит», — довольно хрюкнул Васятка, глядя на приоткрытый рот Тори.

Муж спохватился, взял со стола упавшее яблоко и уже по-другому посмотрел на меня.

А меня окатило желанием, как из ведра водой облили, то ли от запаха ватрушки, шибанувшего в нос, то ли от вкуса его кожи, то ли от публичности моего жеста.

«Васятка, что ж так трахаться хочется, как будто год без секса, а?»

Васятка приподнял вверх указательный палец, вздернув брови, вдохнул, опустил палец и брови и тяжко выдохнул:

«А хер его знает!»

— Ну как, что чувствуешь? — муж дожевал яблоко сам и с любопытством рассматривал мое растерянное лицо.

«Так смешение этих соусов что, пробивают на «динь-динь»?»

«Сомнительно, Тась — ты же вчера не ела этого, а сон вон в руку», — засомневался сусел.

Я задрала бровь и кинула пробный камешек в огород этих мужланов:

— А что я должен чувствовать? Жар чресел?

Мужики переглянулись между собой, Альдис вытер салфеткой рот:

— Благодарю за обед, вынужден покинуть вас, тороплюсь к семье. С днем семьи вас. Милош, — он слегка поклонился и вышел из-за стола, — Тори.

«Охренеть! У Альди семья есть?» — синхронно воскликнули мы с Василием друг другу.

— С днем семьи, муж, — Тори поставил передо мной коробку, перевязанную ленточкой, которую ему подал Шиви.

Мы с Васяткой переглянулись.

— И что это значит? — я не торопилась развязывать коробку, пристально глядя на мужа.

— В смысле — «что это значит»? Праздник семьи, все люди празднуют, обмениваются подарками, отдыхают в этот день, собираются всей семьей. А это — твой подарок.

Надо же. Очередной мой прокол. Я развязывала ленту и открывала коробку, ожидая подвоха. С мужа станется подарить мне хер резиновый и сказать: «Не вздумай потом говорить, что я тебе нихера не дарил».

«Фуууу! Какая безвкусица», — хотела сказать я, включая розовый большой гламурный телефон, но потом вспомнила розовый чемодан, розовые рамочки в «своей» комнате, розовые шмотки, и заткнулась, главное — функционал, а остальное переживу.

— Розовый? С некоторых пор я не люблю розовый. А за телефон спасибо. Только у меня для тебя подарка нет. Хотя есть, есть, я приберег.

Я поднялась со стула, вытерла рот салфеткой, бросив ее на тарелку, подошла к заинтересованному мужу, села к нему на колени, обняв рукой за шею, и поцеловала в верхнюю губу.

Усаживаясь на колени я не нашла никаких подтверждений, что муж меня в эту минуту желает так же, как я его — у меня в штанах было просто ужасно тесно, а у него никаких признаков возбуждения. Что за гадство?

Поэтому я поставила себе цель: добиться такого же эффекта и после пробного первого поцелуя последовал второй, третий, и я сбилась со счета, потому что впала в нирвану яростного желания тела слиться с мужем в одно целое.

Звук разбитой тарелки заставил меня открыть глаза. Лежать на столе с голым задом было неудобно. Мои ноги обнимали мужа за талию, надо мной нависал Тори, торопливо расстегивая на мне рубашку, тяжело дыша, как после долгого бега.

Я поморгала глазами.

«Вася! Твою мать! Ты почему меня не одернул?! Где ты был?!»

Васятка стыдливо прикрывал пах лапками:

— «Где, где! Не нарывайся на рифму!» — смущенно произнес он.

— Так. Стоп. Это уже не подарок, — возмутилась я прямо в губы мужа и он отпрянул, недоверчиво и разочарованно моргая глазами цвета расплавленного меда.

Он положил руку на самое сокровенное, дрогнувшее всем своим напряженным существом и увлажнившееся на конце:

— А это что? Ты же меня хочешь, — провокационно улыбаясь, выдохнул он.

— Это всего лишь рефлекс. Я не хочу, — возмущенно и раздосадовано выдохнула я и вывернулась, вставая со стола и натягивая трусы с брюками. Щеки горели, а сердце билось в горле от душного желания и прерванного контакта.

— А в долг у тебя можно попросить?

— Сколько? — опешила я с Васяткой.

— Да мне б супружеский долг, сколько сможешь, — пожирая меня глазами, не мог угомониться муж.

— Если это плата за телефон, тогда можешь забрать его — я не расплачиваюсь своим телом.

Пуговица не поддавалась, выскальзывая из непослушных пальцев, из-за стояка ставшие тесными брюки не желали застегиваться.

— Ладно. Проехали. Телефон — это подарок. И ты не ответил мне, чем хочешь заняться.

— Ты тоже мне много о чем не говоришь. Например, как насчет моей доли в общем доходе, какими средствами я могу распоряжаться, что мне можно делать…

— Зачем тебе деньги? Опять планируешь побег? — Тори сегодня побил рекорд по американским горкам, его настроение скакало вверх-вниз без переходов, как будто кто-то тумблером щелкал «вкл-выкл».

— Нет, не планирую. Но мне хотелось бы иметь минимум средств хотя бы на булавки, — я старалась говорить спокойно, но краснота от сверкания голым задом среди бела дня и растерянность, с какой быстротой я оказалась, благодаря похотливой заднице на этом обеденном столе, все еще смущала. И злила. Как я могла пропустить процесс разоблачения? Мозги выключаются на раз, стоит мне прикоснуться губами к мужу. И если бы секс сейчас случился, то что было бы дальше? Муж бы решил, что теперь меня можно пользовать по любому его желанию?

«Эх, Вася, Вася… Только я подумаю, что ниже падать некуда, как со дна начинают стучать. И как мне теперь контролировать свою задницу?»

«Заклеить крест-накрест скотчем?» — с серьезной мордой предложил сусел.

«Еще один такой прокол, и, видимо, придется», — невесело улыбнулась я Васятке.

— Если нужны продукты, сообщи Хирси, он закупит, что касается одежды — у тебя пока все есть, все равно без меня ты выходить в свет не будешь. Или Альдису скажи, он позаботится.

— Это что, я две недели твоего отсутствия буду дома, как пришпиленный сидеть? — психанула я.

— Именно — как пришпиленный, как приклеенный, думай, как хочешь, а сейчас иди, собирайся, мы должны показаться в парке на одном мероприятии через два часа — в день семьи все должны видеть, что у нас гармония и крепкая молодая семья, нам еще долго придется убеждать окружающих в том, что у нас все прекрасно из-за той твоей выходки.