Часть первая: Чередование. Глава 4 - Перерождённая

Около пяти лет назад.

Нью-Йорк.

​

Гром разрывал небо. Молнии пугали всё живое. Стихия лютовала над городом, заставляя носиться толпы жителей в страхе перед неизведанным. Свет во многих районах выключило. И воспитанные на постоянных примерах ежемесячных Концов Света, люди бросались в панику, насилие и мародерство. Синдром толпы уносил жизней больше, чем разрушения от молнии. Разум отступал перед общим мнением и страхи вырывались наружу, сметя всё подобно торнадо.

Но в пентхаусе этого небоскрёба свет горел исправно. Автономные источники электроосвещения работали исправно. И всякий свидетель мог видеть при искусственном свете, как рыжая дева, упала на колени.

Пронзённая сталью, и теряющая с каждой каплей крови саму жизнь, Валерия, схватила Семёна за штаны. Но в глазах Леопарда ни капли сострадания и сочувствия. Глаза зверя с жёлтым отливом белки и кошачьи зрачки. Секира с чмоканьем отвалилась от пронзённой груди и звякнула о мрамор.

Артефакт? Возможно. Но в этот миг он пресытил себя. И это был просто острый кусок железа, напитый кровью и удовлетворённый боем.

Железо, созданное неизвестным кузнецом с одной лишь целью – убивать, отлично справлялось со своей основной задачей – забирать жизнь.

Прекрасное лицо в россыпи веснушек словно очнувшейся от долгого сна Валерии, исказилось непониманием. Она не хотела умирать. Но сделанного не воротишь. И по губам текли алые капли, отчитывая мгновения.

В освобождённых глазах мелькнула человеческая искра. Та самая, которую так тщетно пытался разглядеть Скорпион перед прыжком в окно. Мелькнула и погасла, незамеченная жёлтыми глазами Леопарда.

Мелькнула и погасла, утонув во мраке страха и боли… Обоюдном страхе Семёна и Валерии. Ужасе совершённого.

Леопард хотел отступить на шаг, но не смог. Он больше не смотрел на ту, которая валялась под ногами. Взгляд шёл над Лерой, в окно. На опаленные «метеоритом» небоскрёбы, на чёрные клубни туч и ослепляющие вспышки молний. Там стихия разрывала мир, гоняла по небу безликих бесов. Те как бестии кружили над людьми, играя с их страхами. И от каждого нового громового раската – страхов только прибавлялось.

Но не грома следует бояться. А молнии. А она уже давно пронзила цель.

По щекам Семёна бежали крупные слёзы. Они смешивались с кровоподтёками на скулах, щипали кожу, свисали с подбородка и тяжёлыми каплями падали на застывшее лицо рыжей… уже не бестии, но просто девчушки, которая так не вовремя допустила ошибку.

«Всего одну ошибку, за которую пришлось платить слишком дорогую цену», –промелькнуло в голове карателя, который сам был не против отмотать всё назад.

Но в жизни нет такой опции. Потому заставил себя посмотреть на обречённую. Её лик разгладился, вновь приобретя чуть вздорное, но светлое выражение лица. Спокойное, безгрешное, каким может сделать его только смерть. И если бы не потухшая искра в застывших глазах, можно было подумать, что она просто задумалась, витая в отдалённых мечтах среди далёких, невесомых облаков.

Глаза открыты. Но жизни в них почти нет.

Она, верно, мечтает, забыв о том, что мечты не сбываются. Только намерения возможны, да по ним тебя и осудят. И её намерение так не вовремя совпало с намерением Эмиссара Золо. Зазвучало в унисон с проводником тьмы. И то лишь расслышали. А всё что было до или звучало рядом, но на более низких тонах – отметут.

Тотем леопарда торжествующе забегал по телу, выискивая на предплечье Семёна новое место для ночлега. Зрачки окровавленного блондина посветлели. Моргнув, на мир вновь смотрели голубые, как светлое небо, глаза.

Глаза без радости и жизни. Всё светлое из жизни ушло, когда не дрогнула рука палача.

Опустив взгляд вниз, Сёма, не чувствуя пальцев, провёл рукой по лицу Леры. Веки освобождённой покорно опустились. С ними опустилась и некая завеса на него самого. Чёрная, злая и холодная, как зимняя ночь в лесу.

– Любовь и красота такие же враги человека, как холод и смерть, – не своим голосом обронил Сёма и, подхватив Леру за плечи, поставил на ноги как куклу.

Водрузив её у мраморной вмятины в полу. Той самой, которая оказалась последним шагом Скорпиона, он уже знал, каким будет финал.

«Брат умер – его нет больше в этом мире. Пропали все известные нити связи», – подумал Сёма, и руки отпустили её тело.

Мгновение постояв, тело Валерии наклонилось назад. Чуть распустив руки, освобождено полетело вниз, в трепетный полёт высоты. Как птица, ощутившая свободу за миг до смерти, дева летела на встречу новым мирам.

Молния запечатлела в мозгу Семёна именно этот образ. На всю оставшуюся жизнь он запомнил белое лицо, чуть вздёрнутый носик и капли крови, падающие вниз медленнее тела. Они были легче и не успевали за массивным телом, потому казалось, что падают вверх. Острое зрение запечатлело каждую деталь.

Лера после очередной вспышки молнии растворилась во тьме. Леопард не досмотрел её полёт. Кто-то схватил его за волосы, откидывая от окна, чтобы не шагнул следом, падая с небоскрёба.

Рыжая пропала из виду, отделяясь от Сёмы и прошлого мира. Казалось, навсегда.

Но это был не конец!

Полёт девы продолжался недолго, как и вездесущая тьма.

Толчок! Рывок! И Лера открыла глаза в царстве тепла и света. Чернявый ангел с пронзительно-тёмными очами молча смотрел на неё.

Вначале он показался ей Скорпионом, но у всю жизнь любимого вихрастика, что разучился её слышать в последнее время, волосы были длиннее и вьющимися, а глаза зелёными. И лицо запоминалось. Лик же тёмного ангела запомнить она не могла, сколько на него не смотрела. Стоило прикрыть глаза, и на разум находила пелена забвения.

Вот он – есть. Опустишь веки – и не можешь запомнить ни одной черты.

Невозможно определить настроение спасителя. То ли рад, то ли горд, то ли добр, то ли зол. Он был всем и ничем. Существовал и нет. В глазах его невозможно прочесть ничего.

Совсем ничего! Живой и мёртвый одновременно. Ровно, как и она, но лишь внутри.

Ничего не выражало лицо, которое, порой расплываясь в дымке или лёгком тумане, исчезало, появлялось вновь.

«Что за быстро сменяющий картинки мир? Кто ускорил время?» – подумала Валерия, но ответов не было.

Зато была боль!

Агония терзала тело, выворачивая наизнанку. Нестерпимые муки в груди прекращались лишь на тот миг, когда холодная длань ангела касалась лба, давая передышку. Тогда боль в спешке отступала, и разум прояснялся. Чтобы вновь захламиться вопросами.

В краткие моменты вразумления, периферийным зрением Валерия отмечала, что этот мир не похож на рай. Что свет вокруг – лишь свет солнца. Он разливается по всей белой комнате сквозь большие стёкла-двери и чуть затемнённые стёкла под потолком. А тепло – это тепло окружающего мира и пары белоснежных одеял.

Чернявый ангел ненадолго исчезал. И вновь – агония.

Проходили минуты, а может часы, и он вновь возвращался. Каждая минута казалась ей вечностью. Сражение с болью, битва один на один. Горький коктейль ужаса и безнадёжности, печали и муки.

Вот она – вездесущая боль выздоровления для тех, кто жить не должен.

Её утробные стоны и крики вряд ли кто слышал. Пустая просторная комната, залитая светом, лишь отражала её эхо, возвращала безнадёжный, бессмысленный плач. Но молчаливый ангел возвращался, клал холодную руку на лоб, и мир вновь обретал краски. Он вновь наполнялся для неё жизнью и смыслом.

Спаситель или мучитель, в зависимости от того, был он рядом или уходил, ничего не говорил. Она ничего не спрашивала. Ад – он персональный для всех и каждого.

После произошедшего всё казалось бессмыслицей, наполненной пустотой. Лишь долгие дуэли взглядов со спасителем.

Сквозь чёрные глаза на неё смотрели тысячи лет истории, тысячи жизней и целый океан боли, в котором её боль растворялась жалкой каплей. Этот бессловесный диалог продолжался всю жизнь, вечность и снова только миг, прерываясь на краткие мгновения тьмы сна без сновидений и бесконечных часов боли, что укладывались в минуты его отсутствия.

Никакого больше мира нет. Ничего нового долгое время. Только последнее желание ещё и ещё раз увидеть его глаза.

Час за часом, день за днём, она мечтала, чтобы он был рядом.

– Иштар, – обронил он однажды. – Я не согласен с твоей новой смертью. Ты будешь жить. Ты пробудишься вновь.

«Иштар? Я не Иштар. Я – Лера», – хотела сказать Валерия, но не могла даже пошевелить губами.

И она поняла, что для него будет и Иштар и той, кем только пожелает. Только бы был рядом. И смотрел, пронзал, брал взглядом за саму душу.

Его голос словно музыка для сердца, прикосновения – лекарство для души. Когда он двигал губами, она жила. Она обретала вторую жизнь. Но стоило голосу замолчать, как он забывался, стирался из памяти. Ни бас, ни баритон, ни фальцет.

Что это был за звук? Какого диапазона? Отдать вновь обретённую жизнь, только чтобы вспомнить. Но что с памятью? Почему не остаётся и образа? Это же невозможно! Так не должно быть!

– С тобой я жива, мой ангел, – ответила она однажды, собрав все свои силы и волю. И не узнала своего голоса. Тонкий писк, за который стало стыдно так, что щёки налились красным. Но что толку? Смущение перед ангелом скрыть невозможно. Он всё видит, он вездесущ!

– Ан-гел, – по слогам обронил он в тот день, впервые отведя от неё взгляд. Спаситель словно задумался, перебирая осколки в неизмеримом океане воспоминаний. Спустя некоторое время ответил. – Это слово ново. И давно потеряло свой истинный смысл. – Рабы Велеса с некоторых пор. Не более.

– Архан-гел? – вновь теряя голос, спросила она, только бы продолжить разговор, только бы он не молчал и говорил. Неважно что. Просто говорил. И смотрел. Не отводил глаз. Этой пары чёрных глубоких провалов хватало для вечности.

«Будь здесь, не уходи! Молю же тебя!», – говорила она одними глазами, и он прекрасно понимал.

– Рабы более высокого плана, пойманные на обещании. Оставь попытки домыслов, Валери, – с ударением на последнем слога сказал тогда он. – Я сам тебе все расскажу. Я родился не гелом, я родился легом. И давно стал Арлегом. Это слово, в противовес новому, почти забыто и точно перевёрнуто с ног на голову со времён нового Велеса. Страшный бог пугает не только ликом своим, но и делами. Он должен уйти. Природа не терпит ужаса. Хаос структурируется со временем, попадая в поле зрение Творца. Всё взаимосвязано. И разрывающий связь покидает мир. Потому я пришёл ему на погибель.

– Но… ты же ангел! – неизвестно почему, но по щекам Леры вдруг потекли слёзы. Обидные, горькие слёзы. Не хотелось верить, что спаситель не ангел! А карающий палач. Пусть не тот, с глазами с жёлтым отливом. Но всё же – антипод.

– Гелы – падшие, низвергающие, тюремщики, смотрители. Контрактники душ, - охотно перечислил безликий. – Ангелы смерти, карающие, единоличные хранители, собиратели и мучители. В твоём понимании это – демоны. Но я помню истинное значение слов, корень. У меня были хорошие учителя: опыт и боль.

Он говорил медленно, весомо. Слова свободно витали по комнате и бились о блоки в голове, в которой упорно не укладывались многие вещи.

Ангел и всё тут! Другого быть не может!

– Тогда… Тогда научи и меня…

– Твой разум в агонии, как и тело.

– Научи через боль!

Лера, забыв про слёзы и эту самую боль, рванулась к нему, пытаясь обхватить, обнять. До смерти захотелось ощутить тепло.

Хоть чьё-то тепло! Его так не хватало внутри. Что-то должно заткнуть ту холодную дыру в груди, через которую всё это тепло исчезло, вытекло, растаяло, испарилось!

Но стоило сделать рывок и в грудь как будто снова воткнули секиру. Хрустнуло, рот наполнился солоноватым и по щеке, вместе со слезами, потекла кровь. Сердце сжалось в приступе боли. Лера ощутила, как теряет сознание.

– Жизнь и боль – мои учителя. Самые лучшие и настоящие, – повторил Меченый, впервые за тысячу лет нахмурившись. – Они и тебя научат. Если хочешь видеть, как есть, а не как показывают. В первую очередь, прозреть должен твой разум.

Глаза Арлега закрылись вслед за её глазами и руки нависли над её ранами. Предстояло отказаться от части себя, чтобы вспомнить, что значит лечить, восстанавливать, отдавать, оживлять. На ум пришло одно из древнейших своих имён – «Савитар».

Живитель душ.

За двенадцать тысяч лет с момента воплощения предстояло взять в ученики третьего. Третьего после Иштар и Волха. И по странным условиям Игры, душа одного из своих учеников отчасти вернулась вновь.

«Чего же хотела добиться в посмертии Иштар? – промелькнуло в голове Меченого.Ей позволили, что самое странное. Значит, не всё в порядке в высших мирах. Они прогибаются под волей полновесных душ».