Глава 9.

Мое интересное положение ничего не изменило в наших отношениях. Граф, как и прежде, продолжал каждую ночь навещать мои покои и мой огромный живот ничуть не мешал ему. Казалось, будто он его просто-напросто не замечает.

А когда он снимал свою рубашку, открывая моему взору мрамор идеального тела, замечать его переставала и я. Ведь холодные объятия графа по-прежнему пробуждали другую меня, заставляли забываться в грешном наслаждении и кричать от счастья пополам с болью. Заставляли забывать, что я леди и к тому же, будущая мать.

Быть может от этого моя беременность проходила на удивление легко. У меня не возникло привычных проблем, вроде тошноты и прочего, к чему меня готовила старая служанка графа, которую, в силу ее опыта, мне невольно пришлось приблизить к себе взамен моей милой Рози.

Несмотря на мое хорошее самочувствие, граф настоятельно не рекомендовал мне разгуливать по замку, да и вообще, выходить за пределы своих покоев, едва живот стал заметен окончательно. Впрочем, произошло это только на пятом месяце, когда как раз зачастили дожди и похолодало.

Поэтому мое вынужденное заточение не доставило мне особых неудобств, хотя в течении этого времени я общалась разве что с графом, да со своей старой-новой служанкой.

Рози заглядывала лишь пару раз – ее нагрузили работой в других частях замка, так она объясняла мне свое отсутствие. И я скучала по ее веселому щебетанию.

Так же редко ко мне заходил и Викторий. Он, казалось, не разделял моих восторгов на счет будущего ребенка, а его улыбка выглядела, словно приклеенная, но никак не искренняя.

Мне было несколько обидно от этого, ведь он был моим единственным другом, однако я не стала упрекать его в этом, или пытаться как-то выяснить отношения.

Граф как-то упоминал, что у Виктория никогда не будет жены, потому что в детстве он переболел и теперь не может иметь детей. А лишать какую-либо женщину радости материнства, обрекая ее на бездетное существование, он никак не хотел.

Жалко.

Викторий красивый и, в остальном, здоровый мужчина, добрый и отзывчивый. Из него вышел бы отличный муж и отец.

Пускай его происхождение не столь благородно, как мое, но он смог достичь высокого места благодаря своему уму, и я не раз замечала, какими влюбленными глазами смотрит на него Рози.

Роды начались, когда зима отступила окончательно, и, как и беременность, не причинили мне неудобств. Ребенок, словно стремясь быстрее увидеть белый свет, вышел легко и без осложнений, а схватки были недолгими и не настолько мучительными, как я ожидала.

А может, я просто привыкла к боли?

В конце концов, граф был не самым нежным любовником и зачастую, если не постоянно, оставлял синяки на моих бедрах от своей крепкой хватки (и это, не говоря уже обо всем остальном).

Так что для меня все прошло легко.

Когда мне передали этого маленького человечка, завернутого в чистую пеленку, меня переполнили счастье и нежность. Кажется, я не видела прежде ничего прекрасней, чем это розовое личико с прилипшим пушком темных, как у графа, волос.

И конечно же я была неимоверно признательна своему мужу за это чудо.

– Мальчик, моя госпожа, – сказала повитуха. – Надо бы его к груди приложить.

Я послушно выполнила ее указание, и вскоре ребенок наелся и уснул. Мне не хотелось выпускать его из рук ни на мгновенье, однако все же, его пришлось отдать служанкам, чтобы и самой немного отдохнуть.

Совершенно незаметно для себя я уснула и довольно крепко. Я спала, даже когда меня переносили в покои графа, чтобы, очевидно, поменять у меня простыни и убраться. Проснулась я от его же голоса.

– Нет, графиню будить не стоит. Беременность и роды прошли тяжело. Кажется, я посылал своих людей за кормилицей для ребенка. Отведите ее в детскую и обустройте комнату рядом, – голос графа переливался приятным бархатом, хотя и был прохладен.

«Но разве мне было тяжело? Зачем кормилица?» – хотела возмутиться я, однако не посмела перечить указаниям своего мужа.

Словно почувствовав мое пробуждение, граф обернулся.

– Вы проснулись, графиня? – он улыбнулся, обнажив острые белые зубы. – Лежите, вы хорошо постарались. Крепкий и здоровый мальчик, который вырастет достойным графом.

Голос его звучал тепло, даже ласково. Это было совершенно непохоже на его обычную, дневную холодность или же на ночную, животную, страсть.

Это было нежно и заботливо, и так непривычно, что по коже пробежали мурашки.

Неужели я добилась того, чего желала? Неужели рождение наследника растопило лед его сердца, такого же промерзлого, как и его руки? Неужели теперь на смену моей болезненной привязанности и горячечной похоти придут уважение, дружба и все то, что я видела только у родителей, но ни у себя?

Хотелось бы мне в это верить.

– Мне уже гораздо лучше, – ответила я, приподнявшись на подушках.

Служанка тихой пугливой мышкой поспешила покинуть покои своего лорда, оставив нас наедине.

– Вот как? Что ж, удивительно, что вы так быстро оправились. Я уже начал переживать за ваше здоровье. И все-таки, вам стоит отдохнуть.

И сверкнув своими алыми глазами, он последовал за служанкой.

Я окончательно растерялась. Почему он говорит так, будто я была при смерти? Никогда я не думала, что беременность — это легко, но на практике оказалось, что обещанные муки родов меня миновали.

Ведь, действительно, даже мое безумие отступило на эти месяцы.

Пусть я так же опасалась графа днем и желала ночами. Пусть я так же безоговорочно подчинялась воле его кровавых глаз и мраморного тела. Но зато мои воображаемые раны не появлялись, а провалы в памяти, если и не прекратились полностью, то значительно сократились. Или же я, поглощенная предстоящим, больше не думала о них.

Так почему же все считают, что это было, наоборот, тяжело? Конечно, последние несколько месяцев я не выходила из своих покоев, но вовсе не из-за самочувствия. Зимой по замку гуляют сквозняки и так легко подхватить простуду, а моя спальня, в которой я завесила все стены тканями и гобеленами, хорошо топилась. Да и запрет графа, пускай и выраженный в форме рекомендации, не вызывал желания его нарушать.

Но вот зачем граф нанял кормилицу? Ведь мое молоко никуда не девалось.

Просто решил преодостерчься?

Непроизвольно я прижала руки к груди. Мягкая и совершенно не тяжелая. Но ведь я хорошо помнила, как несколько часов назад кормила малыша. Как же так могло случиться?

С кровати я поднялась действительно с некоторым трудом, и стоило мне только встать на ноги, как голова закружилась и перед глазами запрыгали черные точки. Организм ослаб и сил совсем не осталось, хотя я только что поспала. Похоже, что я себя переоценила.

Одеваться (благо одежду мне предусмотрительно оставили) было трудно, но звать на помощь служанок я не стала. За весь наш брак в покоях графа я была лишь второй раз, ведь обычно это именно он приходил ко мне. Но и тогда, и сейчас мне хотелось поскорее убраться отсюда. Это место, как и сам граф, вызывало во мне странный, иррациональный страх. Здесь я просто не чувствовала себя в безопасности.

Поэтому, с трудом справившись с дурнотой и упадком сил, я торопливо вышла из покоев графа и поспешила в свои.

Мою кровать успели прибрать, да и вообще комната выглядела светло и чисто, но в ней никого не было. Зато из соседней, еще несколько месяцев назад переделанной под детскую, доносились какие-то звуки.

Там-то я и нашла кормилицу с моим сыном на руках.

Это была уже не слишком молодая, лет двадцати семи, женщина в теле, с мозолистыми руками и уставшими, растерянными глазами. Она сидела на кровати, которую принесли, очевидно, специально для нее, пока я спала, и что-то тихо напевала малышу.

– Госпожа, – увидев меня она не стала подниматься, не желая мешать ребенку. – Вам надо лежать. Роды у вас прошли тяжело, да и все мы слышали, как вы кричали.

– Кричала? – я удивилась.

Я, кажется, если и вскрикнула пару раз, то это не было так громко, чтобы услышать могли «все мы». Да и почему она появилась здесь настолько заранее?

– Но теперь все хорошо, и, главное, вы здоровы, да и ребеночек тоже, – продолжила кормилица, не заметив моей растерянности.

– Да, все хорошо, – ответила я, убеждая себя, что все это какие-то глупые мелочи.

Ну подумаешь, граф нашел кормилицу еще до моих родов. Возможно, он просто подстраховался. К тому же, я всегда смогу разобраться с этим позднее, а сейчас важно совершенно другое.

Дождавшись, пока ребенок наестся, я взяла его на руки.

Малыш. Мой малыш. НАШ малыш.

– Раймунд, – прошептала я. – Будущий лорд.

Мое счастье и моя надежда на нормальную жизнь с графом.

Тем временем, будущий лорд, названный так в честь уже покойного деда, расплакался и мне пришлось вернуть его кормилице, у которой, в силу ее возраста, имелось больше опыта, нежели у меня.

– Надо сделать вот так, – пояснила она, похлопав малыша по спинке. – Но вы легко научитесь.

Однако толком успокаивать маленького Раймунда я так и не научилась, хотя следующие несколько месяцев пролетели для меня слишком быстро.