Глава 10.

Рози и все остальные слуги рассказывали о том, какими трудными были мои роды и беременность. Как граф, опасаясь за мое хрупкое здоровье, никого ко мне не пускал, и как же он был рад своему будущему наследнику.

Будь я замужем за кем-то другим, я бы действительно списала все это на излишнюю заботу. Ведь мужчинам не понять материнства, а любой крупный лорд, жаждущий наследника, действительно мог бы волноваться из-за пустяков, проявляя чрезмерную осторожность.

Любой, но не граф.

Я была его женой, но он никогда не был по-настоящему моим мужем. Холодный и жесткий, он вызывал у меня возбуждение, страх и зависимость, но не чувство надежности. Да и желания позаботиться хоть о ком-то прежде никогда не появлялось в его дьявольских глазах. Похоть, жажда власти... но не забота.

Однако я молчала. Разве был какой-то смысл спорить с тем, что граф волновался за меня? К тому же, я слышала это так часто, что даже стала сомневаться в том, что все действительно было так легко, как я помню.

Может я просто забыла все неприятные моменты, как прежде забывала всякие мелочи?

В любом случае, я ни с кем не делилась своими сомнениями. Викторий после рождения Раймунда отдалился еще сильнее, но не считая этого, у меня просто не было времени поговорить с ним. Когда же появлялась свободная минутка, то я не могла его найти.

Впрочем, в один из тех раз, когда мне удалось перекинуться с ним парой слов, он сказал то, что меня совершенно не порадовало.

– Ты действительно дорога мне, хотя и не знаешь о графе даже десятой части того, что знаю я. И сейчас мне больно смотреть на твое счастье, потому что оно неминуемо закончится. Граф прежде не выглядел столь нежным, но эта нежность будет иметь для тебя свою цену, – Викторий был серьезен, но увидев страх в моих глазах натянуто улыбнулся. – Впрочем, возможно во мне говорит лишь зависть, и ты смогла изменить его.

После этого мое желание поделиться с ним своими чувствами немного поутихло.

С графом же я и прежде никогда не откровенничала, и не была близка. Хотя появление наследника и изменило его, я бы все равно не решилась заговорить с ним об этом. Еще бы, ведь не хватало только испортить его непривычную ласковость своими странными разговорами.

Даже не знаю, чему я радовалась больше – своему новорожденному сыну, или тому, что граф ведет себя как настоящий, заботливый муж.

Нет, он приходил ко мне каждую ночь, как и прежде. И ребенок с кормилицей, спящие в соседней комнате, ему не мешали и не смущали.

И, как и прежде, он заставлял меня делать то, чего я бы никогда не сделала. Как и прежде, ночью он был моим личным дьяволом, внушая зависимость к его мрамору кожи и твердости мышц, заставляя зарабатывать себе место в аду.

Как и прежде, его глаза полыхали алым, и он был жаден. Как и прежде, я могла говорить ему только «да», какой бы извращенный грех он не предлагал. И мне продолжали сниться мучительные кошмары, несущие в себе кровь и удовольствие. Кошмары, после которых я просыпалась мокрой вовсе не от ужаса.

Но если ночь осталась прежней, неся в себе огонь, похоть и животную страсть, то день изменился.

Ледяную остроту безразличия сменили заинтересованность и участие. Граф всегда был любезен, но теперь в его словах я слышала настоящую теплоту и заботу. И отвечала ему тем же, стараясь изо всех сил удержать в нем это новое и хорошее.

Ребенком граф особо не интересовался, впрочем, это как раз было нормально. Мужчин редко умиляют кричащие розовые младенцы, а граф был суров по натуре, иначе не смог бы завоевать и удержать столько земель.

Я же любила Раймунда так, как любить умеет только мать. Конечно, разве может быть как-то иначе? Однако куда больше времени он проводил со своей кормилицей. Еще бы, ведь у той весьма ловко выходило с ним справляться, а мне же казалось, будто я все делаю не так, как надо, неправильно и нелепо.

Впрочем, мое разочарование в этом плане компенсировалось вниманием со стороны графа. Однако несмотря на изменения в его поведение, моя зависимость к нему никуда не исчезла, равно как и страх, что тенью затаился в уголке моей души.

Только вот теперь я боялась того, что прежний холодный граф вернется.

Как я смогу снова вежливо улыбаться, глотая его пренебрежение, если сейчас я узнала, что значит внимание?

Я захлебывалась своей, все еще больной любовью к графу, увязая в этих странных чувствах все больше и больше. А граф, словно читая мои мысли, заставлял меня тонуть в своих алых глазах, улыбаясь тепло и нежно.

Он был не просто моим мужем и любовником. Он был моим господином и моим богом, ради которого я могла бы сделать все. Он был моей верой и религией.

И я не знала, что же правильно.

Моя привязанность, даже зависимость к мужу, или любовь к сыну.

Странно, откуда у меня вообще могли возникнуть такие мысли, ведь правильно уважать мужа и любить своих детей, так разве стоит задумываться над тем, что приоритетнее?

Однако я задумывалась, и буквально разрывалась между графом и собственным ребенком. Отчего-то это казалось мне двумя несовместимыми вещами, хотя ничего несовместимого в этом, конечно же, не было.

Ведь Раймунд был НАШИМ ребенком.

Я металась, не в силах выбрать, кто же из них двоих мне важнее, хотя никто и не заставлял меня выбирать. Но раз за разом я возвращалась к этому.

Когда я нянчила Раймунда мне казалось, будто своей любовью к сыну я предаю графа. И мне отчаянно хотелось, бросив все, увидеть его.

Когда же я оставалась с графом, то переживала за ребенка, хотя ночами он легко заставлял меня забыть об этом.

Через полгода я поняла, что, кажется, не видела мужа вместе с сыном после того, первого, раза. Впрочем, возможно я просто не заметила, как он навещал его? При желании граф мог становиться бесшумным, словно кошка и первое, после замужества, время я иногда пугалась, увидев его, возникшего словно из ниоткуда, с безразличным лицом, на котором лишь алые глаза сияли усмешкой.

Возможно, я бы так и продолжала мучить себя по совершенно надуманным причинам, которых, как и когда-то моих воображаемых ран, просто не существовало, но граф вновь стал холоден, как прежде.

Я не видела совершенно никаких причин для этого, но была готова отдать все, что угодно, чтобы вернуть обратно его расположение.

Пожалуй, все, кроме Раймунда.

Однако граф никак не реагировал на мои отчаянные, но довольно неуклюжие попытки. Он словно не слышал ласковых слов, которые я говорила ему днем и ночных просьб сделать то, на что прежде я лишь молчаливо соглашалась, завороженная дьявольскими всполохами его глаз.

А я металась и металась, ведь те несколько месяцев позволили мне почувствовать хоть какую-то НОРМАЛЬНОСТЬ моего брака и притупить острый стыд за все то, что мы творили ночью.

Впрочем, граф был непреклонен, а ко мне стали возвращаться мои провалы в памяти и фантомные боли. Выходит, граф был не только моей отчаянной, неправильной болезнью, но и моим лекарством от безумия.

Интересно, кем же я являлась для него? Женой и матерью его ребенка, или просто гостьей в его замке? Очевиднее было бы первое, но сердце подсказывало мне второй вариант.

Растерянность, непонимание и страх. Вот что я тогда чувствовала. И это было еще хуже, чем поначалу, потому что, узнав новое, тяжело возвращаться к старому. Так что же мне было делать?

Однажды, когда Раймунду едва минул год, а граф стал окончательно холоден ко мне, я решилась поговорить с ним.

Не знаю, откуда во мне взялась эта решительность, ведь стоило тьме накрыть замок, как граф полностью завладевал моим сознанием и моими желаниями. Но все же, заглянув в алые озера его глаз, в ту ночь я нашла в себе силы рассказать ему о своих чувствах.

Тогда он, как обычно, вошел в мои покои. Распахнутая рубашка обнажала белый мрамор его кожи, а черные волосы спадали на плечи. В лунном свете он казался дьявольски прекрасным.

– Ты такая наивная, – усмехнувшись сказал он, ломая наше обычное приветствие. – И слабая, хотя в некотором роде ты сильнее многих.

Сильнее?

В отличие от своего брата, я никогда не была сильной. Но сейчас это было не так важно, потому что, как обычно, стоило мне лишь взглянуть на него, как моя воля становилась его.

– У меня сегодня хорошее настроение, – тем временем продолжил он, нависнув надо мной. – Можешь попросить меня о чем-нибудь.

С этими словами он обхватил мои бедра. Грешное желание затуманило разум и мне хотелось, чтобы он продолжал, пробуждая ту часть меня, которой владел только он.

– Хорошая девочка, – прошептал он, нагнувшись так низко, что я чувствовала, как его волосы щекочут мою шею. – Да, ты хочешь этого, чтобы я с тобой ни делал. Но сейчас я имел ввиду другое.

Он провел руками вверх по моему телу, поглаживая живот. Мне бы хотелось, чтобы он меня поцеловал, но делал он это лишь в моих снах.

Словно прочитав мои мысли, граф рассмеялся.

– Нет, не то. Скажи мне то, о чем думаешь днем.

После его слов со мной будто что-то произошло. Страсть и желание отступили, вернув дневной страх перед его алыми глазами и невыносимую смесь чувств от ненависти до зависимости, которую я испытывала, слушая его безразличный тон.

Забота. Я хотела бы той заботы, что испытала сразу после рождения Раймунда.

Не помню, ответила ли я ему вообще, ведь в тот миг мне казалось, будто НЕменя ночную и МЕНЯ дневную на мгновенье поменяли местами. Но кажется, все же мне удалось выдавить пару слов, ведь граф усмехнулся, а его глаза вспыхнули алым, как у кошки.

– Хорошо. У тебя это будет. Запомни свои желания, – проговорил он, крепче обхватив мои бедра и заставив кричать от счастья, позабыв о сыне и кормилице, что спали за соседней стенкой.

Через месяц я узнала, что снова беременна.