Глава 11

Феано разобралась с содержимым свитков сама. Спросить совета у кого-нибудь еще здесь, в такой глуши, не было никакой возможности. Брат был недосягаем до самого возвращения.

Верная Елена ни слова не говорила об ученых занятиях хозяйки патрикию - а отец, вероятно, думал, что это она корпит над письмами жениху... Что и говорить, порой ее посещала безумная мысль - рассказать обо всем Варде Мартинаку! Но она писала ему очень изобретательно, мешая правду с выдумкой. Надо полагать, Варда отвечал невесте в таком же духе.

Молодой Мартинак сообщал Феано столичные новости, поведал несколько забавных случаев, произошедших в Большом дворце: это были конфузы с варварскими послами, не знавшими правил поведения, принятых при дворе василевса, и вообще не имевшими никаких приличных манер. О себе Варда рассказывал мало, зато к историческим изысканиям Феоктиста выказал весьма живой интерес. "Не удивлюсь, если ваш брат однажды займет видное место среди ученых, - писал ее жених в первом ответном письме. - Меня радует, что и вы по натуре столь же любознательны, и ваш интерес глубже обычного девичьего любопытства, которое перепархивает, как пчела, с цветка на цветок. Чрезвычайно жаль, что я не могу присоединиться к вам с отцом на Рождество. Быть может, мы бы вместе сделали какое-нибудь открытие?"

Это могло быть обыкновенной вежливостью - а могло быть угрожающим намеком... Византийцы рано учились видеть во всем двойной смысл. Но Феано постаралась выбросить из головы то, что было ей неподвластно.

Когда она вчиталась в послание из глубины веков, она позабыла обо всем остальном. Она сама сделала несколько важнейших открытий.

Первое - этот сундук действительно зарыл здесь сам Леонид Мелит. Он оттиснул внизу свитков свою печать, ту самую, которая передавалась в семье Мелитов уже четвертое поколение, и сейчас принадлежала отцу Феано. Второе - Леонид Мелит утверждал именно то, что предположили они с Эйриком: будто род Мелитов начался от царицы Артемисии, Артемисии Карийской!..

На прочном пергаменте был приведен целый перечень предков Мелитов, самый первый из которых, некто Антиох Перекрест, был полуперсом-полусирийцем и, перейдя из зороастризма в христианство, служил при дворе императора Валента*. Леонид Мелит пояснял это отдельно, на особом листке. Антиох Перекрест сохранил грамоту, полученную его предком Пиксодаром от царя Лигдамида Второго, сына Артемисии. Это был указ о назначении Пиксодара тираном города Миласа, подтверждавший, помимо прочего, тот факт, что он был племянником царя Лигдамида и внучатым племянником самой Артемисии...

Потомки Пиксодара были вскоре свергнуты с престола, но Антиох вернулся на трон с приходом римлян.

Сама грамота, подтверждавшая права и происхождение Пиксодара, среди свитков отсутствовала. Город Милас, как знала Феано, до сих пор существовал и был известен под своим древним названием, как и река Меандр, отграничивавшая их земли. И в Миласе, конечно же, имелись собственные архивы. Но Феано не представляла, кто в их семье мог бы заняться такими изысканиями - а главное, зачем... Леонид Мелит так и не воспользовался своим царским происхождением, даже если все это соответствовало истине. Но он позаботился сохранить то, что случайно попало ему в руки, для потомков.

И, более того: если верить пергаментам и папирусам в футляре, в сундуке находились доспехи того самого Антиоха Перекреста; и содержались более веские доказательства древности их рода...

Феано вновь набралась отваги и подошла к Эйрику. Он как раз отдыхал после своих упражнений и встретил ее в благодушном настроении.

- Опять, хозяйка?

Феано кивнула.

- Да. И на сей раз нужно непременно вдвоем.

- Как скажешь.

Эйрик сразу посерьезнел, готовый ей служить.

Они выбрались в эту же ночь. Феано было страшно и стыдно не только перед отцом, но и перед Еленой за нарушенное обещание; однако бросить такое дело на полдороге она не могла. Феано захватила плотные холщовые рукавицы, и еще одну пару для Эйрика, хотя тот со своими намозоленными руками обычно обходился без всякой защиты. Оба надели темные плащи с капюшонами. Луна пошла на убыль; и все равно Феано каждый миг боялась, что они попадутся.

Яму разрыли очень быстро. И теперь уже Феано попросила викинга посветить ей, пока сама исследовала содержимое сундука.

Трепеща от возбуждения, она руками в рукавицах осторожно перекладывала панцири с золотой чеканкой, рваные кольчуги и большие круглые щиты, давным-давно залитые вражеской кровью, порубленные и истыканные копьями. И вдруг пальцы ее наткнулись на мягкий кожаный сверток, в котором что-то звякнуло!

Феано проворно вытащила сверток и развернула. Она так и ахнула.

Печати, старинные царские печати!.. И старинные серебряные деньги. И золотые монеты. На серебряных кругляшах угадывался суровый профиль женщины, на золотых - изображение царя, натянувшего лук. А еще на нескольких серебряных монетах было изображение мужчины в оливковом венке, с какой-то эллинской надписью.

- Так, - дрожащим голосом сказала Феано. Она торопливо собрала деньги и печати, чуть не разроняв их от волнения. Она чувствовала, что эти сокровища много дороже золота и серебра, из которых они изготовлены.

Эйрик спустился вниз и, подав ей руку, вытащил наружу из раскопа.

- Что это значит?..

Заметно было, что и он едва владеет собой.

- Я думаю, это деньги, которые были в ходу во времена Артемисии... И позднее. Отчеканенные самим Антиохом Перекрестом! - сказала Феано. - Мой предок, как тиран... то есть правитель города... имел право чеканить собственные деньги! И печать, должно быть, его!

Эйрик покачал головой.

- Ничего себе, - сказал он пораженно. - Это и вправду должно много значить, если возьмешься что-то доказывать.

Они быстро уничтожили следы своей работы. Яма зияла по-прежнему; но до сих пор на нее никто не обратил внимания. И сейчас все равно было не успеть.

Вернувшись домой, при свете лампы Феано разобрала надпись на серебряных драхмах с изображением мужчины: там отчетливо читалось имя "Антиох".

***

Наступил и прошел рождественский пост, за ним - сочельник. На другой день после Рождества к Мелитам приехали на праздничный обед Андроники. Феано была весь день в хлопотах; наготовили всевозможных мясных блюд, сладостей, слоеных пирогов и печений. К счастью, ей не пришлось сидеть за столом с гостями - они были малознакомые люди, хоть и соседи. И на ужин осталось много всякой всячины.

Вечером, когда гости уехали, Феано вышла в сад. Снега этой зимой она не видела: здесь, на юге, он почти никогда не выпадал, хотя и в Константинополе был редкостью. Девушка остановилась, дыша холодным воздухом. Деревья в честь праздника украсили фонариками: хотя еще не наступил час ужина, было темно как ночью.

Феано ничуть не удивилась, услышав позади себя знакомые тяжелые шаги. Повернулась и улыбнулась, хотя сердце сразу убыстрило свой бег.

- Тебе хоть печенья с праздника досталось? - спросила она.

Эйрик улыбнулся.

- Досталось. У вас всегда богато и вкусно угощают. Спасибо.

Он приоделся в честь христианского торжества и своего датского Йоля - праздника середины зимы. Сегодня вэринг вместо обычной кожаной куртки надел лазурную рубашку с алой вышивкой и очень красивый пояс, с филигранью и бирюзой. Поверх рубашки на нем была опушенная соболем кожаная безрукавка, и руки украшали серебряные браслеты с чеканкой. Как-то Феано спросила наемника, что значит это украшение: и Эйрик ответил, что такие браслеты воины Скандинавии получают от своих ярлов, как награду за верность и боевые заслуги.

Какое-то время они молча стояли рядом, очарованные этим вечером и друг другом. Потом Феано сказала:

- Ты знаешь, если бы все это подтвердилось... Ну, если бы наша родословная оказалась столь древней... Мой муж или муж Анны мог бы сам притязать на трон Византии! Хотя власть императоров у нас считается священной, у нас часто бывают смуты и перевороты...

Она наполовину была серьезна, наполовину дразнила его - никогда еще не вела себя так с мужчиной. Может, было виновато вино, которое она выпила за обедом... Или этот праздник, который никогда больше не повторится?

Но тут она поняла, что Эйрик смотрит на нее с пронзительной, звериной серьезностью.

- Правда? У вас муж женщины царской крови может сам стать императором?

Феано, смеясь, замотала головой.

- Не слушай меня... Это все тени и загадки моих предков, никакой я не царской крови! Но будь я царицей, - тут она снова улыбнулась, - я бы только тебя хотела видеть моим василевсом!

Его тяжелые руки вдруг легли ей на плечи, он повернул ее к себе. У Феано занялось дыхание, когда она ощутила его жар и силу; а хватка его глаз была еще сильнее.

- Ты для меня царица, кто бы ни были твои предки! Я не встречал девы, подобной тебе, ни у нас, ни у христиан! И никогда уже не встречу!

- Эйрик...

Она подалась к нему, вдохнув запах кожи, железа и его собственный запах. Закрыла глаза и в следующий миг ощутила его поцелуй.

Нет, не так: викинг ворвался в ее душу, наполнил все ее существо собой. Большая горячая рука сжала ее затылок, приподнимая ее голову; он жадно прильнул к ее губам, раскрывая их своими и проникая языком в рот, заставляя отвечать ему. И она отвечала, забыв о стыде и обо всем на свете. Руки Феано сами поднялись и обвились вокруг его крепкой шеи. Прервав поцелуй, они вновь взглянули друг на друга - в голубых глазах викинга было упоение, торжество победителя, но не над нею. Эйрик приглашал ее разделить его торжество; и, отдав себя ему, вознестись еще выше...

Их губы опять слились, руки Эйрика ненасытно блуждали по ее телу, лаская и запоминая изгиб спины и ягодиц, маленькую девичью грудь. Колени у Феано подгибались; вэринг сжал ее в объятиях, не давая упасть. А потом вдруг отпустил так резко, что она едва устояла на ногах.

Феано отшатнулась к дереву, больно наткнувшись на сучья. А в ее сознание ворвался гневный голос:

- Что тут происходит?!

К ним стремительно направлялся патрикий Мелит. Ноздри его тонкого породистого носа раздувались, черные глаза сверкали: он казался воплощением божьего гнева.

- Говорили мне, остерегали... Я не хотел верить!

Эйрик, оправившись от первого потрясения, шагнул к господину.

- Патрикий, позволь мне сказать!

Роман Мелит, не отвечая и даже не глядя на него, повернулся к дочери. Он крикнул слугам в доме:

- Фарид! Прокл! Отведите молодую госпожу наверх и заприте покрепче!..

Эйрик стоял и смотрел, в полном бессилии, как его Феано уводят. Проводив глазами дочь, хозяин дома наконец взглянул на него.

- А ты иди за мной!

Они проследовали в триклиний. Слуги там накрывали стол к ужину, но Роман Мелит крикнул, чтобы они выметались. Тотчас большая, убранная свечами и деревянными корабликами* столовая опустела.

Эйрик снова попытался что-то сказать. Но патрикий смотрел на него как на ядовитую гадину. Он обошел потухший камин, который разделял их, и приблизился вплотную.

- Я столько лет кормил тебя, давал тебе кров, защищал тебя моим именем... Я доверил тебе моих детей! А ты как отплатил мне? За спиной у меня обольстил мою невинную дочь!

- Господин, - Эйрик наконец заговорил с твердостью, расправив плечи. - Я давно полюбил твою прекрасную дочь. Тот, кого ты предназначил в мужья Феано, ее недостоин! А я мог бы совершить для нее...

Роман Мелит перебил викинга смехом.

- Ты уже взялся решать, кто ее достоин?

Эйрик Бьернсон побледнел, глядя на хозяина; только глаза горели.

- Ты совсем не знаешь своей дочери, патрикий!

- Да, похоже, я не знал ее. Как и тебя. Я, конечно, понимал, что ты в душе никакой не христианин. Но я думал, что хоть кому-то из вашего разбойничьего племени можно доверять!..

Гнев алой пеленой застлал глаза викинга. Он шагнул к господину, не помня себя... Но тот даже не сделал попытки защититься: лишь приглашающе раскрыл руки. Это был такой христианский вызов: мол, бей, чего от тебя еще ждать!

И это немного утишило ярость воина. И мысль о том, что бы сказала Феано, если...

Эйрик отступил от бывшего хозяина, высоко подняв голову.

- Я достоин твоего доверия, патрикий Мелит, - произнес он. - И я сейчас уйду. Но мы еще встретимся с тобой, клянусь.

Он круто развернулся и вышел.

***

Утром патрикию доложили, что вэринг переночевал в его деревне и покинул владения Мелитов, ускакав в сторону Константинополя.

Феано вышла из своей комнаты только вечером. Она спустилась в триклиний - бледная, будто неживая; глаза опухли от слез. Но девушка твердо посмотрела в лицо отцу.

- Ты прогнал его?..

- Да, - только и ответил Роман Мелит.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза.

- Дочь, скажи мне правду. Было ли между вами что-то, кроме того, что я наблюдал сам?

Феано вспыхнула; но мотнула головой.

- Ничего больше. Только поцелуй.

- Очень хорошо.

Патрикий подошел к дочери и привлек в объятия, поцеловав в лоб. Она не противилась.

- Он ушел сам. Так будет лучше для всех нас.

Отец и дочь сели за стол вдвоем: Анна с няней оставалась у себя. Весь день Феано ничего не ела, только плакала; но сейчас принялась за еду.

- Так будет лучше для всех, - повторил Роман Мелит.

- Да, - эхом отозвалась Феано, - лучше.

Она съела совсем немного пшеничной каши с медом. После чего, не сказав больше ни слова, опять ушла к себе.

* Флавий Юлий Валент - римский император IV в.н.э., еще до развала империи и выделения Византии как самостоятельного государства.

* Обычай украшать елку довольно поздний и пришел в Грецию с Запада; а во времена Византии на Рождество делали праздничные кораблики, с которыми иногда дети колядовали.