3.

… Криса не было в школе целую неделю. Целую неделю Том не спускал взгляда с входной двери и искал глазами светловолосую макушку. Но Крис как в воду канул. В классе говорили, что он приболел, и Том, уже отчаявшись дозвониться до альфы, начал по-настоящему нервничать. Внезапно жизнь этого парня стала важнее всего на свете. Выпускного, танцев и всего остального. Даже собственные переживания по поводу того, что теперь он, наверное, может считаться повязанной омегой, отошли куда-то на задний план. Как и странно-сочувствующие взгляды родителей. Даже Люк отчаялся до него достучаться и вызвать на откровенность. Только сказал, что если что, он — рядом и отстал, позволив Тому вариться в собственных эмоциях самостоятельно. Впрочем, он всегда был очень тактичным.

…Крис появился в классе, как обычно — за пару минут до звонка. Привычно поздоровался, улыбнулся приятелям, перекинулся парой шуточек и, скользнув по Тому ничего не значащим взглядом, направился к своей парте. И первым вышел из класса, как только прозвенел звонок. Пару раз Том пытался подойти, но, наткнувшись на взгляд, полный только вежливого внимания, отступал, смешавшись. Но ведь ему не показалось! Это Крис был рядом тогда. Это с ним Том занимался любовью во время течки. Или… в этом все и дело? В течке? Свободная омега, чистая — «лакомство» для любой альфы. А он об этом забыл. Надежда — глупое чувство. Зачем самому классному парню школы немая омега? Незачем. Том сжался на своей постели, зажмурившись. И теперь стало понятно, почему родители прятали глаза после. Как глупо-то… Давно не ребенок, а в чудеса верит. А они только в сказках бывают.

— Том?.. — в дверь деликатно постучали, и Том поспешно потянулся к книге у изголовья. Незачем маме еще и за это беспокоиться. — Я принесла тебе сок, — дверь открылась, и мама переступила через порог, держа в руках стакан. — Врач говорит, что тебе нужны витамины.

Том слабо улыбнулся и благодарно кивнул, принимая у мамы стакан. Который это за день? Пятый, кажется. Не то, чтобы чрезмерная забота не утомляла, просто он не хотел, чтобы мама переживала. Ей и так досталось. После той аварии, когда у него отнялся язык, она чуть не поседела в попытках вернуть ему способность к речи, но все оказалось напрасным. Голосовые связки словно парализовало, а тело забыло, что значит разговаривать. Они с матерью были даже у психиатра, но после этих сеансов Том только заимел стойкую к ним неприязнь. А вот речь так и не вернулась. Иногда Том чувствовал себя виноватым за то, что доставляет родителям столько проблем, и старался поменьше тревожить их. И не расстраивать по пустякам вроде не выпитого стакана сока, жалобы на головную боль или проблем в личной жизни, которая закончилась, так и не начавшись.

— Том, — мать забрала у него пустой стакан и присела на край постели, теребя край фартука. — Может, тебе прогуляться? Сегодня выходной, а ты который день взаперти сидишь. И на репетиции не ходишь. Что-то случилось?

Том помотал головой, поджав губы. Улыбнулся и развел руками, радуясь про себя, что разговаривает не с отцом. Тот, несмотря на свою рассеянность, был отличным физиономистом. И эмоции считывал безошибочно и очень быстро. Зато мама волновалась чаще. Том потянулся к ней, неловко поцеловал, словно клюнул в щеку и слез с кровати. В конце концов, ему действительно стоит прогуляться. Проветрить мозги, попинать камушки или сделать еще что-нибудь, чтобы оставила его эта глухая боль и разочарование. Ну хоть что-нибудь…

…Отсюда было хорошо видно горное озеро. Небольшое, сейчас не скрытое туманом, оно искрилось на солнце, и было таким прозрачным, что Тому казалось, что он видит камни на его дне. Когда-то он очень любил сбегать из дома и смотреть на закат, сидя на его берегу. Заходящее солнце дарило воде фантастические цвета, и маленький Том завороженно наблюдал за тем, как сменяют друг друга оттенки. Родители даже думали, что он станет художником, но Тома неожиданно увлекли танцы, а потом он и вовсе заболел океаном, и озеро больше не казалось таким уж волшебным. Но сейчас Тому снова захотелось стать маленьким. Чтобы снова сидеть на берегу и, не зная никаких забот, смотреть и смотреть на кристально чистую воду.

Том пнул попавшийся камушек и, сунув руки поглубже в карманы, развернулся и пошел дальше вдоль дороги, уходящей выше в гору. Может, к Люку наведаться? Хотя тогда ему надо было свернуть парой развилок ниже. Несколько мгновений Том добросовестно раздумывал, а потом, решив, что не хочет никого видеть, пошел дальше. Мимо пропылил грузовичок Мартинсона-старшего, и Том помахал рукой в ответ на приветственное бибиканье. И все-таки ему повезло. В городке к нему не относятся, как… к больному. Или прокаженному. Иллюзий на счет себя Том никогда не питал и очень боялся того, большого мира там, за горами. Здесь было тихо и все знакомо, а там… Интернет и фильмы не давали зародиться иллюзиям: его жизнь началась и закончится здесь. Выпускной класс, пора думать о том, что делать дальше со своей взрослой жизнью, но думать об этом было страшно. Он хотел танцевать, но чтобы делать это профессионально — нужно учиться. А это значит — уехать. Будь он… нормальным, он бы, наверное, даже не сомневался, но немота все меняла.

Порыв ветра заставил поежиться и остановиться, чтобы осмотреться. Кажется, здесь он еще не был. В детстве родители запрещали подниматься выше особняка Фергюсонов, а он остался далеко за спиной. Странно… И почему они с Люком не навестили эти места, когда подросли и родительский контроль был уже не страшен? Том с любопытством огляделся. Здесь лес был гораздо чаще, и деревья были выше, чем те, которые росли у подножия. А еще здесь было гораздо холоднее. Только на солнце было хорошо. Том поежился и шагнул в сторону такой «солнечной» лужицы, встал под лучи и, вскинув голову, улыбнулся небу. Такому голубому-голубому. Как глаза Криса. Черт… Только не снова.

Руку пронзила мгновенная боль, и Том шарахнулся в сторону, краем глаза заметив, как колышется трава там, где он только что был. Сердце захолонуло от страха, и Том поднес руку к глазам. Пару долгих мгновений смотрел на начавшие стремительно темнеть две точки-дырочки на коже, и инстинктивно сжал пальцами запястье, чтобы замедлить ток отравленной крови. А потом ноги задрожали от навалившейся то ли от страха, то ли от яда слабости, и Том рухнул на землю, в последнюю секунду думая о том, что надо позвонить родителям.

…Ему было жарко. Жарко и немного странно. Ему то казалось, что он спит, то — что бодрствует. Вокруг ходили люди, пахло какими-то травами, но лица были незнакомы, а запах трав казался таким далеким. И только когда чьи-то пальцы стиснули его плечо, он вскинулся, вздохнул судорожно и… проснулся.

— Открыл глаза? Вот и молодец, — женщина в старом полинявшем платье деловито вытерла его лоб, обнаженную грудь и отстранилась. — Долго ты лежал без сознания, я уж думала, что до ночи не придешь в себя. Хотя знаешь, малыш, что я скажу? Что тебе очень повезло, — она неторопливо ходила по незнакомой Тому комнате, складывая в мешочек пучки каких-то трав. — Укус зеленого гремучника — не самая приятная вещь на свете, но тебя очень быстро нашли. Так что как встанешь — скажи спасибо нашим парням. И как только тебя занесло-то сюда… — она замолчала, явно ожидая ответа или хоть какой-нибудь реакции, а Том только сильнее стиснул покрывало, на котором лежал. Удивленная и встревоженная его молчанием, женщина подошла и склонилась ниже. Заглянула в глаза и, встретив его ясный взгляд, нахмурилась:

— Не можешь говорить?

Он помотал головой, и лицо женщины потемнело.

— А раньше мог?

Том снова поджал губы, а потом отвернулся, отстраненно удивляясь тому, какой болью и глухой тоской отозвалось сердце на этот вопрос.

— Ох, ребенок… — женщина вздохнула, накинула на него какой-то плед и вышла тихонько.

Когда дверь за ней закрылась, Том свернулся в клубок, натянув почти до макушки плед, пропахший пылью и… чем-то еще. Рука тут же заныла, но сквозь тугую повязку разглядеть что-либо было невозможно, и Том осторожно устроил ее на худой подушке, прислушиваясь к себе и стараясь меньше думать. Той слабости, что уложила его на землю, больше не было, но зато он чувствовал себя разбитым и очень усталым. Интересно, сколько сейчас времени? Стараясь не делать резких движений, Том мазнул ладонью по карману и тут же взвился с места, не найдя искомое. Откинув плед и сев, он принялся охлопывать себя, чувствуя, как закрадывается в сердце страх. Он неизвестно где, неизвестно у кого, телефона нет, родители, наверное, с ума от беспокойства сходят… А потом… вдруг все отошло куда-то на край сознания. И тело, беспокойное тело само развернулось к выходу, когда окутал его вдруг запах. Знакомый и такой любимый запах солнца и скошенной травы. Крис…

— …да-да, все будет хорошо, я провожу его до развилки, не беспокойтесь, — голос за дверью заставил Тома сначала податься вперед, а потом — вжаться в стену. Альфа. Течка. Дождь. И неделя игнора. Том отвернулся, когда открылась дверь. Спустил ноги на пол и снова замер. Что дальше?

— Вот твой телефон, возьми, — перед лицом возник серебристый корпус, и Том стиснул его, стараясь не задумываться над тем, почему вдруг вздрогнул Крис, когда их пальцы на мгновение соприкоснулись. — Я позвонил твоим родителям, отец встретит тебя у нижней развилки.

Том только кивнул, поднимаясь. Все верно, все логично и донельзя сухо.

— Тогда собирайся и выходи, я буду ждать тебя на крыльце.

Том снова кивнул, и Крис вышел, прикрыв за собой дверь. Пару мгновений Том еще прислушивался к шагам за дверью, а потом, не сдержав любопытства, огляделся. Бревенчатый дом, вытертые дорожки на полу, белые занавески на окнах. Все донельзя просто и функционально. Стол, стул, кровать и платяной шкаф. Идеальный порядок и чистота, ничего лишнего или того, чтобы хоть что-то рассказало о том, кто живет здесь. Ни книг, ни музыкальных дисков, ни коробочек с ДВД. Собственно, музыкального центра или телевизора здесь тоже не было. Удивленный, Том встал с кровати, неловко надел висящую рядышком на стуле рубашку и подошел к окну, из которого была видна часть большого двора с гордо гуляющим петухом и бельем, сушащимся на веревке. Высокий забор, какие-то хозяйственные постройки — этот дом ничуть не походил на те, что были в городке, и сначала Том даже опешил от такой простоты. Нет, он не видел в этом ничего плохого, просто слишком… чужеродным здесь казался Крис. Крис, играющий рок-баллады и таскающий супер навороченный телефон.

Том в последний раз оглядел двор и вышел из комнаты. Не рискнул сунуть свой любопытный нос в остальные и просто выбрался наружу, скрипнув входной дверью. Крис действительно ждал его у крыльца. Крис и мужчина, чем-то неуловимо схожий с Крисом. Те же голубые глаза, тот же нос. Разве что волосы седые, да взгляд колючий.

— Ну, здравствуй, мальчик, — он оглядел Тома с головы до ног, и тот невольно поежился от такого пристального внимания. Но на приветствие кивнул, искренне надеясь, что этот странный мужчина, от которого буквально в дрожь бросает, не примет за оскорбление его молчание. — Старая Салли сказала, что ты не можешь говорить.

Это был не вопрос, а просто констатация факта, поэтому Том решил ограничиться коротким кивком. Судя по всему, мужчине этого хватило, потому что последовал следующий вопрос.

— Вы с Крисом учитесь в одном классе? Он сказал, что знает тебя. Вызвался проводить.

Том скользнул взглядом по стоящему рядом с самым невозмутимым видом Крису и отвернулся, снова кивнув.

— Вот и хорошо. Салли говорит, что яд она убрала, но рука заживет не сразу. А так все с тобой будет хорошо. Так что ты можешь возвращаться домой.

Том с благодарностью кивнул и спустился с крыльца. Улыбнулся слабо, огляделся, ища выход, и направился к калитке в заборе, стискивая телефон в кармане. Быстрей и быстрей. Только чтобы не чувствовать Криса рядом, не слышать его дыхания. Но тот догнал его почти сразу и пошел рядом, почти рядом. В двух шагах и позади. Вместе они обошли дом, и Том, заметив накатанную дорогу, начинающуюся от больших ворот, направился к ней, убыстрив шаг. Какое-то время они шли молча, но, стоило дому скрыться за поворотом, как Крис оказался вдруг рядом. Слегка коснулся плеча, но Том шарахнулся в сторону, облив его злым и тоскливым взглядом. Поджал губы, отвернулся резко и заторопился вниз по дороге, спеша дойти до развилки.

— Том! Том, стой! — Крис пыхтел сзади, но больше не лез, и Том только передернул плечами. — Да подожди же ты!

Том чуть не взвыл от желания и невозможности послать альфу к черту, дьяволу или еще куда-нибудь. Развернулся, готовый хорошенько врезать и осекся, увидев глаза Криса, полные тоски.

— Прости, — Крис остановился, попытался улыбнуться, но ничего у него не вышло. Только губы побелели, когда он их сжал. — Прости, что ушел тогда. И что потом не разговаривал. Но у деда в школе есть свои «уши», а я не хочу для тебя неприятностей.

Том недоуменно вскинул бровь, и Крис заторопился, боясь, что его остановят.

— Мой дед — Эдвард Джеймс. Думаю, нет необходимости объяснять тебе, кто это такой.

Том только кивнул, ошарашенный, почти шокированный. Эдвард Джеймс был главой общины, не приемлющей современный мир с его развитыми технологиями, свободными отношениями и всем тем, что нарушает, как считали ее члены, гармонию. Самая примитивная связь, лошадиные упряжки, натуральное хозяйство и соблюдение всех традиций. В городе общину не любили, но ее членов старались не задевать и вообще не замечать: слишком свежа была память о том, как пришедший в ярость старик Эдвард прострелил одному парню ногу за то, что тот посмел положить глаз на одну из омег общины. Свободную формально и официально, но уже «сосватанную» альфе из общины еще при рождении. Впрочем, там такими были все альфы и омеги, еще не достигшие нужного возраста или ожидающие первую течку. Но подождите-ка… Значит, у Криса тоже есть омега?!

Том вскинул голову, и Крис, следивший за его лицом, лишь скривился.

— Да, есть. И если кто-то узнает о нас с тобой… Дед всегда был скор на расправу. А я не хочу, чтобы что-то с тобой случилось. Том…

Но тот только потряс головой, призывая к молчанию и, вытянув блокнотик, поспешно накарябал несколько строк. «Телефон? Гитара? Ты же Феррано».

Крис только поджал губы и пнул камушек, попавший под ноги.

— Это мой отец. Это его фамилию я ношу. Он музыкант — мой альфа-отец. Колесил по городам, играл в клубах и на вечеринках-праздниках, а сюда приехал, как он всегда рассказывал, к нашему озеру. Тогда же и повстречал моего папу. Не мне тебе рассказывать, как это бывает, и все было бы у них хорошо, но мой омега-отец был сыном Эдварда Джеймса. И когда тот узнал, что его сын спутался с «проходимцем»… Он взялся за ружье. Папа с отцом сбежали в соседний штат, официально зарегистрировались, и дед уже не мог вернуть его насильно. А когда родился я… Отец никогда не говорит на эту тему, но другие рассказывали, что никакой это был не несчастный случай. Просто дед наконец нашел их. Просто папа закрыл собой отца в последний момент. А дед, как увидел, что убил собственного сына, просто обезумел. С тех пор много времени прошло, но мне кажется, что он так и не оправился. Отец какое-то время пил, и его лишили родительских прав. Он уехал, но лет десять назад вернулся. Сменил фамилию, купил домик на другом конце городка. И нашел меня. С тех пор я бываю у него по три раза в неделю. Мы слушаем музыку, он учит играть меня на гитаре. Это он подарил мне телефон, но в школе я им практически не пользуюсь, а перед тем, как идти домой, оставляю в шкафчике. Том, — Крис снова повернулся к нему, шагнул вперед. — Я боюсь за тебя. Я так боюсь за тебя… Дед может сотворить что угодно, а меня не будет рядом, чтобы защитить. Он… был вынужден отправить меня в школу, но я не имею права участвовать в кружках или вступать в клубы. Я не могу иметь друзей. Я не должен ни с кем встречаться. Я вообще ничего не могу, — он со злостью пнул следующий камушек, и Том качнулся вперед, сжал его запястье.

И вот что делать теперь? Что думать? Наверное… ничего. В конце концов, они ведь могут остаться друзьями, ведь так? Крис все объяснил и, хоть и никуда не делась обида, его видимое безразличие теперь хотя бы можно было объяснить. И не думать, не думать о том, как живется Крису. Феррано ненавидел жалость. И Том его не жалел.

«Все в порядке», — беззвучно выдохнул Том, улыбнулся слабо и, развернувшись, побрел по дорожке, предчувствуя бессонную ночь. Как же больно. Как… тоскливо.

— Том! — Крис вдруг налетел вихрем, закрутил, стиснул плечи. Заглянул в глаза и со стоном обнял, крепко прижимая к себе. — И все равно ты мой, Том. Мой, слышишь? — шептал горячо, лихорадочно. — Мой, мой, мой… Не хочу никого другого, никто мне больше не нужен. Ты один, Том. Только ты, — отстранил и впился в губы поцелуем.

Сильным, голодным, тоскливо-горьким. Жадно терзал рот, ласкал губы и только сильнее обнимал, словно боялся отпустить. А Том отвечал также жадно, принимая этот поцелуй, разделяя его. Ерошил светлые волосы, постанывая от навалившихся ощущений. И когда Крис закончил этот поцелуй — вскрикнул безмолвно от разочарования и навалившегося вдруг холода. Обхватил себя за плечи и отступил. Крис стиснул кулаки, глядя в его глаза, а потом лицо его исказилось, будто сломалось, и он, обласкав Тома взглядом в последний раз, развернулся и пошел, почти побежал прочь, оставив на губах привкус горечи, глухого отчаяния и мягкой, сладкой нотки желания.