2.

2.

Этой ночью океан ему не снился. Вместо холодной соленой воды он словно купался в адском пламени. Постельное белье сползло и превратилось в безобразный ком, только добавляя дискомфорта. Том метался по кровати, но раскаленная от жара его тела постель не приносила облегчения. К утру температура уменьшилась, но пары часов почти обморочного сна не хватило на то, чтобы хоть немного отдохнуть. И утром зеркало в ванной отразило ставшую словно еще более тонкой и бледной кожу, и черные полукружья под запавшими глазами. Встав под душ и привычным жестом выкрутив краны, Том зашипел от того, каким чувствительным вдруг стало тело. Каждая капелька, каждая струйка, что сбегала по коже, ласкала и дразнила так, что хотелось выгнуться кошкой. Снова плеснуло жаром внутри, и Том выкрутил кран холодной воды до упора. От контраста вышибло дух, но немного полегчало, и он даже смог закончить водные процедуры.

Расчесаться, одеться, собраться… Том чувствовал себя сонной мухой. Или роботом, выполняющим запрограммированные действия. Выпить сок, взять собранный матерью бутерброд. Они договаривались встретиться с Люком перед школой или нет? Пытаясь вспомнить, Том какое-то время смотрел на свой велосипед, но заставил себя встряхнуться, когда подошедший отец сжал его плечо.

— Как насчет прокатиться на машине? Могу тебя подбросить.

Том задумался, поглядывая на дорогу, и отец все понял правильно:

— Люк проехал минут пятнадцать назад. Садись, сын.

Том кивнул и плюхнулся на переднее сидение отцовского автомобиля, пристегиваясь. Поерзал, когда заломило вдруг бедра и, поймав встревоженный взгляд папы, успокаивающе улыбнулся. Но тот, кажется, еще больше встревожился.

— Похоже, мама была права, — пробормотал он и завел мотор. — По дороге заедем в аптеку. Надеюсь, ты не против?

Том подался вперед, с тревогой заглядывая в его лицо, и отец неожиданно рассмеялся, взъерошив его волосы.

— Не беспокойся, никто не болен. Просто надо.

Том немного успокоился и, включив радио, позволил себе насладиться дорогой. Весь вчерашний вечер он метался по дому, не находя себе места, ночь тоже была откровенно ужасной, и сейчас он чувствовал себя слишком вымотанным, чтобы думать о чем-то еще. Да и о чем тут думать? Крис показал ему свою мечту, и это стало их общей тайной. Понимать это было… сладко. И больно. Если Крис и хотел сохранить свое увлечение в секрете, лучшего «хранителя» найти он бы не смог. Том никогда никому ничего не скажет. Не сболтнет лишнего случайно. Да и вряд ли станет напрягаться, описывая это кому-то на бумаге. А о том, как иногда хочется поделиться с кем-то своей мечтой, Том знал не понаслышке.

…В аптеке отец пробыл совсем недолго. Том только и успел, что рекламу изучить, как дверь открылась, выпуская главу семейства. Правда, потом папа как-то повел себя странно. Замер на пороге, искоса поглядывая на сидящего в машине сына и прижимая к груди небольшой пакетик. Потоптался немного, явно колеблясь, а потом на его лице появилась решимость и уже через пару секунд он устроился на своем месте водителя и протянул Тому пакетик, почему-то смущаясь:

— Вот. Мама сказала купить это для тебя. Приедем в школу… В общем, там сам знаешь, что с этим делать.

Том кинул на отца недоуменный и почти испуганный взгляд, но тот уже выруливал на дорогу, и отвечать явно не собирался. Том пошуршал упаковкой, заглядывая внутрь с любопытством, и невольно хмыкнул, сочувствуя отцу. Будучи бетой, тот мало что понимал в физиологии омег, но так искренне пытался поддержать во всем.

«Спасибо», — Том легко коснулся его запястья, зная, что его благодарность за заботу поймут. Даже если и в этот раз она окажется ненужной. В конце концов, мама не в первый раз ошибается и таких флакончиков с дезодорантами для омег у него уже почти целая коллекция.

— Если понадобится тебя забрать — обязательно сообщи, — отец подвез его почти к крыльцу. Том улыбнулся и кивнул, выбираясь из салона. Сунув пакет из аптеки в карман, он закинул свой рюкзачок на плечо, помахал рукой вслед отъезжающей машине и побрел к корпусу, с тоской думая о том, что сегодня пятница, а на уик-энд опять дождь обещают. А это значит, что накрылось их барбекю. Как спать хочется… И снова бедра ломит. Войдя в класс и вяло поздоровавшись со всеми, Том плюхнулся на стул, закинул рюкзак на парту и с легким выдохом опустил на него голову. Ему показалось, что глаза закрыл он всего на секунду, но когда кто-то с силой потряс его за плечо, и он вскинулся, оказалось, что в классе уже никого нет, а рядом с партой стоит учитель. Том покраснел почти до слез, опустил глаза в пол, в который раз жалея о том, что не может объяснить все и сразу. Хотя… ему нечем оправдываться.

— Том, — но мистер Теренс, кажется, не сердился. И голос у него был на удивление заботливым. — Тебе нужно домой. Я позвонил твоей матери, она обещала, что за тобой приедут минут через пятнадцать. Директору и куратору я сообщу.

Том вскинул на преподавателя удивленный и горящий взгляд, надеясь, что протест хорошо виден в его глазах, но мистер Теренс только нахмурился и покачал головой.

— Домой, Том. Ты выглядишь очень бледным и, кажется, у тебя поднимается температура.

Том поджал губы, жалея, что не может сказать, что с ним все в порядке, а писать это казалось… глупым. Да и взгляд мистера Теренса был непреклонным. Хотя, может, это и к лучшему. Вдруг он снова уснет, а так хоть дома отоспится. Кивнув с угрюмым видом, Том сгреб свой рюкзак и поплелся к выходу из класса, радуясь про себя, что перемена уже закончилась, и он никому на глаза не попадется. Но, как оказалось, радовался зря.

Блондинистый хвост Криса Том заметил, как только вышел на крыльцо. Феррано стоял на верхней ступеньке, сосредоточенно ковыряя носком кроссовка каменную плитку и, казалось, не видел вокруг никого и ничего. Том даже решил, что сможет прошмыгнуть мимо незамеченным, когда за ним приедут, но тут Крис вскинул голову, тряхнул шевелюрой, и… Тому показалось, что из него вышибли весь воздух. Тонкий, еле заметный, кажущийся одновременно знакомым и незнакомым аромат окутал, забрался под кожу, и Том с потрясенным и испуганным выдохом оперся на стену, когда вдруг полыхнуло в бедрах острой болью и возбуждением. На лбу выступила испарина, и даже ладони вдруг повлажнели. Том помотал головой, дыша открытым ртом, и инстинктивно отшатнулся от оказавшегося вдруг рядом Криса.

— Том? — в голосе того так ярко звучала тревога. Том медленно поднял голову и удивленно сморгнул, глядя в посиневшие глаза Криса. Расширенные зрачки, дрожащие ресницы, раздувающиеся крылья носа — все это так странно смотрелось в сочетании с теплой заботливой улыбкой и почти ласковым голосом. — Том, ты как? Тебе плохо?

Том мотнул головой, судорожно сглатывая. Запах… Это от него ему так плохо? И так жарко, что в голове все мутится.

— Том! Том, что с тобой?! — Том чуть не расплакался от облегчения, услышав голос отца. Оттолкнулся от стены, рванулся вперед и тут же попал в крепкие объятия родителя. Уткнулся носом в его плечо, стискивая рубашку, вдохнул знакомый и с детства любимый запах табака и деревянной стружки и чуть-чуть расслабился. И тут же покраснел от смущения, когда до него дошло, как глупо, должно быть, он сейчас выглядит со стороны. Резко отшатнувшись, Том виновато улыбнулся отцу и пошел, почти побежал к машине. Нырнул в салон, захлопнул дверцу и отвернулся с самым независимым видом. Но стоило румянцу немного сойти со щек, как пришел жар, от которого заломило вдруг кости. Том зажмурился, откинул голову на сидение, тяжело сглатывая, и то, как отец сел рядом и тронул автомобиль с места, отметил лишь краем сознания.

…Он никогда раньше не знал такой боли. Такой… сладкой и жесткой одновременно. То тянущей, то резкой. То словно растекающейся по всему телу сразу, то концентрирующейся где-то в солнечном сплетении, в котором, кажется, билось сердце. Но даже не она изматывала так, как жар. Бесконечный, не утихающий жар. Обметанные губы, сорванное дыхание… Том запретил закрывать окна в своей комнате, но даже устроенный сквозняк ничуть не охлаждал тело, словно горящее изнутри. Ни холодный душ, ни ледяной сок — не помогало ничего. И он метался по своей кровати, мечтая о прохладе, хотя бы о секундном облегчении. И шум начавшегося дождя показался вдруг райской музыкой. Манящей и такой восхитительно-холодной.

Том сполз с кровати, и на дрожащих от слабости ногах вышел из комнаты, держась за стенку. Спустился по лестнице, ничего вокруг не замечая, пересек холл и распахнул входную дверь. Ветер кинул в лицо дождевые капли, и Том вдруг рассмеялся, чувствуя, как отступает слабость и появляется эйфория. Как закипает кровь, бурлит в венах, не давая возможности даже устоять на месте. И Том побежал. Просто побежал навстречу ветру, который пронизывал словно до костей. От дождя ресницы слиплись, по лицу и с волос бежали ручьи, но все, что чувствовал Том — это страстное желание… чего-то.

Неосознанное, не понятое — оно просто было. А потом… исчезло вдруг все. Слабость, эйфория. И даже жар отступил куда-то на задний план. Том остановился, удивленно и со страхом прислушиваясь к себе. К тому, что проступало откуда-то из глубины. Поднималось вверх, омывало все тело и концентрировалось ниже поясницы. Том шагнул вперед и замер снова, почувствовав, как стало вдруг влажно меж ягодиц. Совсем по-другому. Не дождь, не… На миг закружилась голова, и Том потряс ею, пытаясь вернуть связность мыслей, но те только все больше тонули в вновь усиливающемся жаре. Том запрокинул голову, дернул ворот домашней рубашки, судорожно дыша.

— Том!!! — Громкий крик показался галлюцинацией. Не мог здесь звучать этот голос. Его обладателю здесь нечего было делать. Но крик повторился, стал громче, и Том закрыл уши ладонями, сжимаясь от того, как отдавался в теле звук этого голоса. Сладкой дрожью, сорванным дыханием. Том шевельнул губами, словно пытаясь произнести имя, и зажмурился, когда вырвался лишь слабый выдох.

— Том! — плечи сжали, рванули, разворачивая, и… стало вдруг тихо. Кажется, даже дождь шуметь перестал. Только дыхание было слышно. Крис — промокший, с потемневшими от влаги волосами, слипшимися ресницами и капельками воды на лице смотрел так странно, так жадно… Он словно забирал душу.

— Том… — выдох на грани слышимости. Крис провел костяшками пальцев по его щеке, а потом вдруг шагнул вперед, вжимая Тома спиной в огромный валун, почти черный от дождя. Горячее тело, напряженное… и пахнет солнцем и свежескошенной травой со склонов гор.

Первое прикосновение губ к губам было почти робким. Почти невинным. Осторожным. И таким недолгим. Когда закончился этот поцелуй, и Крис отстранился, тяжело дыша, Том всхлипнул почти обиженно.

— Том… — казалось, Крис помнил только его имя. Он сжал пальцы в кулаки, зажмурился даже, словно пытаясь удержаться, заставить себя отстраниться. Но ни шага назад так и не сделал… Только вперед. Его выдох был отчаянным, почти злым. От него такого Том отшатнулся, вжимаясь спиной в каменную поверхность, и Крис, словно боясь, что он уйдет, ускользнет, рванулся следом…

…У губ был вкус дождя. Чистый, прохладный. Такой сладкий. Такой манящий. Не оторваться, не отстраниться. Только целовать, целовать, целовать до звездочек перед глазами. Влажные звуки поцелуев стыдливо заглушал шум дождевых капель, но шепот — срывающийся, бессвязный — заглушить не мог.

— Том… Хороший мой… мой… — Крис обнимал его крепко, всем собой. Гладил спину и плечи, ласкал ладонями шею и скулы. Целовал заполошно, голодно, стонал тихо, подставляясь сам под ласку Тома. Ерошил влажные прядки, вдыхал запах, зарываясь лицом в шею. И снова целовал, изучая горячий податливый рот. Рассудок отключился давно. Только сердце да инстинкты вели их сейчас. И, повинуясь им, все крепче прижимались друг к другу тела в слепом желании стать единым целым.

Том вскинулся, выгнулся, выдохнув резко, когда руки Криса — горячие, сильные оказались вдруг под одеждой. Забрались под рубашку, пояс, ногти царапнули поясницу. От этой ласки полыхнуло в груди, и Том прижался к сильному телу, дыша со всхлипами. Горело внутри, жглось. Хотелось стать ближе, еще ближе. Так, как это возможно. Быть рядом, быть с ним, любить его. Том вскинул голову, заглядывая в его лицо. Потемневшие прядки, слипшиеся ресницы, опухшие губы… И голова кружится, кружится… И так мало, его мало. Том сам откинулся на валун, мокрый от дождя. Сам потянул на себя Криса, целуя приоткрытые губы. Хочу быть с тобой… Хочу только тебя…

— Том… Том, нежный мой, — Крис смотрел на него отчаянно, обнимал крепко, ловя его поцелуи. — Не надо… — он просил почти жалобно, умолял почти, так сильно и ярко чувствуя под собой гибкое тело, такое желанное. — Не здесь, — хотел и не мог оторваться. От сладких припухших губ, от податливого рта. Хмельной взгляд потемневших до грозового неба глаз кружил голову, лишал рассудка и остатков самоконтроля. — Том, Том, Том… — Не остановиться, не удержаться.

Том зажмурился, откинул голову, подставляясь, и вздрогнул, когда Крис вжался губами в кожу, оставляя следы. Том заскреб ногтями по плечам, а потом отстранил парня от себя и рванул вверх его рубашку. Провел ладонями по обнаженной коже, и Крис застонал в голос. Опрокинул Тома на валун, сплел пальцы и вжался лицом в шею, целуя, прикусывая кожу. Нетерпеливо рванул верхнюю пуговицу на рубашке. Мокрая ткань слушалась плохо, и Крис дернул полы в стороны. Том выдохнул резко, вцепившись в его плечи и подставив пылающее лицо каплям дождя, а потом всхлипнул, сжался, замотал головой, когда Крис накрыл губами его торчащий сосок. Подразнил языком, втянул в рот, лаская. Том бы кричал, если бы мог. Захлебывался криком, выстанывал свое удовольствие. Горячий плен рта Криса и холодные капли дождя, ласкающие болезненно и сладко напряженную вершинку другого соска. Пытка… боже, какая же это пытка… И Крис, оставивший одну свою игрушку, чтоб заняться другой… Том бился под ним, выгибался, проклиная ставшее таким чувствительным вдруг тело. Каждой клеточкой Том чувствовал жар Криса, холод дождя. Каждое касание и каждую каплю. И все равно было мало, так мало. И поэтому когда Крис навис над ним и потянулся к пряжке ремня, Том лишь всхлипнул от облегчения.

Наверное, должно было быть стыдно. Наверное, так нельзя. Этот парк никогда не был пустынным и их мог кто-нибудь увидеть. Но Том сам помог стянуть с себя мокрые джинсы. Сам снял белье. Улыбнулся криво, когда от усилившегося многократно запаха зарычал низко Крис, и подался вперед, впиваясь в его влажные губы со вкусом дождя. Обнял ногами бедра Криса, раскрываясь, отдаваясь ему до конца. И всхлипнул, взвился, скребя ногтями по каменной поверхности, на которую опирался, чувствуя, как входит в его тело чужая плоть. Горячая, напряженная. Раздвигая мышцы, проникает до самого конца, заполняя собой. Больно… Крис слишком большой. Но, боже, как же хорошо. Как… сладко. Горит тело, плавится. А сердце бьется заполошно. Это же он, это Крис. Обнимает, целует, смотрит сияющими глазами.

Первый толчок, пока еще осторожный и аккуратный — и Том подается навстречу со всем своим жаром. Обнимает сильно, раскрывается. Отдается так, что только бесчувственный не поймет. Бери… Я твой. И хочется выть и плакать от того, что не сказать словами…

От второго толчка начинает печь под веками. Хорошо, что дождь. Хорошо, что смоет соль со щек. Не оставляй меня…

Так сладко чувствовать его в себе. Еще, еще и еще… Разливается удовольствие по телу, заполняет до краев. Крис уже хрипит, вколачиваясь в Тома и все сильнее стискивая бедра в попытке удержать, просто удержать на месте. Но Том рвется, рвется и рвется навстречу, а потом просто выгибается так, что ближе уже некуда, совсем некуда. Его ногти почти обломаны, болят губы, но утихающий дождь смывает с его тела белесые капли, и Том горит, горит в своем удовольствии и ликовании, все сильнее стискивая бедра, словно не желая отпускать своего стонущего от оргазма любовника.

… Том с трудом помнил, как попал домой. Кажется, Крис нес его на руках, потом Том шел сам, а потом снова оказался в сильных объятиях. Он помнил крыльцо с распахнутой входной дверью, тепло комнаты. Он помнил, как вокруг снова была вода, но она была горячей, приятной и воздух пах гелем для душа. А потом исчезли все звуки, ощущения и другие запахи. Был только Крис. Крис, который ласкал невесомо, очень нежно все его тело, проводил кончиками пальцев по рукам, плечам, словно рисовал контуры скул и изгибы талии и бедер. И Том млел, плавился под его касаниями. Сходил с ума от любви и невозможности сказать о ней. И писал простое «Я тебя люблю» на загорелой коже, лаская взглядом тонкое лицо и золотистые ресницы. В первый раз в жизни он был абсолютно, безоговорочно счастлив. И засыпал — измотанный любовью, бесконечной лаской и неторопливым сексом со спокойной душой.

Вот только утро встретило его пустой половиной кровати и родителями, прячущими взгляд…