5. Нацуно: Уровень L

Дерьмо. Самое дерьмовое дерьмо, в которое я когда-либо вляпывался. Это мудачьё, этот грёбаный пидор! Возомнил себя богом, мразь поганая. Думает, раз деньги есть, то может людей унижать, в грязь втаптывать, в игры свои уродские играть! Убью. Реально же убью. Вот этими вот руками. Выйду отсюда и задушу. Только бы выйти…

Рука сильно саднит. Боль притупила ярость, но в голове всё равно ни одной мысли, только сумбур из эмоций. Не знаю, что делать. Абсолютно не знаю.

И Асакава не знает. Поэтому сидим и молчим. Пидор Юмэхару не выходит на связь, а время идёт. Сколько прошло: десять минут, двадцать или все шестьдесят — не знаю. И мыслей в голове по-прежнему ноль.

Чтобы выйти отсюда, чтобы получить свои долбаные два миллиона, нужно выполнить задание. Нужно сделать это. С Асакавой. С парнем. Сделать!

Отвратительно, уму непостижимо. И другого решения никак не могу придумать. Разве что устроить сидячую забастовку.

— Думаешь, нас всё-таки выпустят, если просидим здесь достаточно долго? — осторожно спрашивает Асакава.

— А у тебя есть какие-то другие предложения? — зыркаю на него я.

— Ну… я могу это сделать.

— Что сделать?

Он молчит. Смотрит на меня и молчит. И я, в общем-то, без слов понимаю, про что он говорит.

— Ты спятил, что ли? Или… — догадка застревает комом в горле. — Ты гомик?

— Би, но это не важно.

Приплыли. Я заперт в одной комнате с гомосеком! Проклятье! А ведь он казался таким славным малым! Что за дерьмо!

— Если для того, чтобы отсюда выйти и получить два миллиона, нужно сделать минет, то я могу.

— Ты серьёзно? — ошарашенно спрашиваю я и непроизвольно отстраняюсь.

— Если относиться ко всему проще, как к игре, то… — Асакава пожимает плечами. — Там, в реальности, я бы сто раз ещё подумал прежде, чем прыгать с тарзанкой, а здесь почти не колебался. К тому же моим партнёром будешь ты, и я могу…

— Я! Я не могу! — вепрем реву я и вскакиваю с дивана.

Что за бред он несёт? Да будь он хоть трижды гомиком, он нормальный пацан, в этом я убеждался на деле не раз, не один час с ним по локациям бегали и головоломки разгадывали. И не может он вот просто так запросто…

— А если бы на моём месте была девушка, ты бы смог? В рамках игры?.. — медленно говорит он, вставая с дивана вслед за мной. — Ведь поначалу и тебя и меня нервировал сам факт того, что за нами наблюдают, но потом, когда мы втянулись в игру, нам стало всё равно на это.

Он прав. Незримое присутствие хозяина сначала сильно смущало, раздражало и даже бесило, но потом, незаметно даже для нас самих, это чувство ушло. Мы просто перестали обращать внимание, мы забыли о наблюдателе, выкинули его из головы. Полностью погрузились в пространство игры. И мы не стеснялись показывать свой страх или делать глупости, потому что были поглощены игрой. И если бы вместо Асакавы здесь, сейчас была бы девушка, с которой я прошёл весь этот путь, то, наверное, да — поначалу было бы неловко, стрёмно, но со временем, особенно если бы девушка подыгрывала, я бы возможно смог «забыть» о наблюдателе.

Но, едрить твою налево, Асакава — не девушка!

— Если проблема только в моём поле, то закрой глаза и представь вместо меня кого хочешь.

Асакава подходит и, положив руки мне на плечи, опускает на диван. В его действиях и словах столько силы и уверенности, что я почему-то не могу сопротивляться.

Относиться ко всему, как к игре. Забыть о наблюдателе. Представить вместо Асакавы девушку. Ведь других вариантов всё равно нет. И деньги нужны позарез. А этот грёбаный пидор заплатит, если выполним задание игры. Это игра. Всего лишь игра. И мне ничего не нужно делать. Просто закрыть глаза и представить девушку.

Девушку… Ни одна девушка не делала мне минета. И вообще по серьёзу я встречался только с одной. И это было почти год назад. С остальными немногочисленными встречи заканчивались первым свиданием, на котором дело ограничивалось максимум поцелуями. Да, почему-то я всегда западал на скромняг, а шалавы, которые на первом же свидании сами тащат в отель, никогда не привлекали внимание, хотя и вешались на меня. Так что представлять я мог только кого-нибудь из порно.

С силой зажмуриваю глаза, вызываю в памяти образ Эйко в её сексуальном костюме горничной и чувствую, как аккуратные руки мягко и осторожно раздвигают полы моей юкаты.

Вжимаюсь в спинку дивана, стискиваю зубы, пытаясь нарисовать в воображении Эйко. Что это она, а не кто-то другой стоит передо мной на коленях. Она раздвигает юкату. Она касается пальцами моего белья.

Но вместо этого перед глазами оживает другая картина.

Школьный туалет, и трое старшеклассников зажимают меня, тянут вниз штаны, ржут. А мне лет десять-одиннадцать, не могу точно вспомнить, и страх сковывает тело. Липкий, холодный страх. И ещё откуда-то из давно заколоченного подвала подсознания, из преисподней памяти лезет что-то смутное, размытое, похожее на тёмную тень…

Что за херня вообще?!

Я дёргаюсь. Отпинываюсь от этой дряни. Но ногу ловят и сжимают в руках.

Открываю глаза.

Передо мной на коленях сидит Асакава. Он держит ногу и прижимает её к щеке. И смотрит на меня с какой-то проникновенной, терпеливой добротой.

Неужели я настолько жалок? Неужели настолько видно, что я боюсь?

— Нацуно, я не знаю, что случилось у тебя, — тихо говорит Асакава. — Не знаю, почему ты так боишься этого. Но поверь мне: я ничего плохого тебе не сделаю. Правда. Просто расслабься. И доверься мне, как я доверился тебе, когда мы прыгали с высоты. Расслабься. Прошу…

Я сглатываю ком и судорожно перевожу дыхание, пытаясь успокоить его. А Асакава скользит щекой вверх по ноге. Когда он останавливается и касается губами внутренней стороны бедра, я вздрагиваю.

— Что… что ты делаешь?

— Ничего, — шепчет он и снова целует мою ногу, с каждым поцелуем подбираясь всё ближе к паху. — Тебе же приятно? Закрой глаза, Нацуно.

Нет. Глаза я закрывать не хочу. Девушку всё равно не получается представлять, так пусть я хотя бы вижу, что это делает Асакава, а не кто-то там из гнусных, непонятных воспоминаний. Но когда Асакава стягивает с меня бельё, я отворачиваюсь. Не могу на это смотреть. Не могу. Хочется провалиться, вдавиться в этот чёртов диван, исчезнуть отсюда.

Кажется, у меня снова учащается дыхание и пульс. Только на сей раз не от страха. Я завожусь. Возбуждаюсь. Возбуждаюсь от того, что руки Асакавы бережно ласкают мой член. Мужские руки. Мужские!

Проклятье!

Когда влажный язык касается головки и начинает вылизывать её, я судорожно глотаю ртом воздух. Это приятно, чертовски приятно. И хочется большего. Неосознанно пихаюсь навстречу, и губы тугим кольцом обхватывают мой член, а язык принимается ласкать с удвоенной силой.

Я откидываюсь на спинку дивана, запрокидываю голову, отдаюсь наслаждению, которое сладким жаром волна за волной растекается по всему телу, затопляет меня, вырывается наружу вместе со стоном…

На смену оргазму приходит расслабленность, а потом осознание, что я кончил. Кончил от того, что мне делал минет парень. Парень!

Сжимаю зубы и закрываю лицо ладонью.

Как мне теперь смотреть на него? Как себя вести? Что вообще делать? В голове полный сумбур и стыд.

Мне стыдно за самого себя. Я себе отвратителен.

— Нацуно?

Асакава заботливо протягивает салфетки. Не глядя на него, я поспешно обтираюсь, натягиваю бельё, запахиваю юкату и, резко вскочив, шагаю к двери.

Не могу смотреть Асакаве в глаза. Просто не могу. Хорошо, что уже всё, выход.

Но выйдя из комнаты, я столбенею. Потому что нас встречает очередная комната. Комната, обставленная под гостиничный номер. Комната с двуспальной кроватью.

Нет. Этого не может быть. Я не верю. Не верю…

— И снова я рад приветствовать вас, мои друзья, — раздаётся из динамиков голос Юмэхару. — Спасибо за чудесное зрелище. Как и вы, я получил поистине удовольствие наблюдая за вами. Смею надеяться, что недопонимание осталось в прошлом, поэтому не буду тянуть со следующим заданием. В комнате есть всё необходимое для того, чтобы подготовить своего партнёра. Пока только подготовить. Ну и раз вы сами распределили свои позиции, то так и продолжаем: Асакава — актив, Нацуно — пассив.

— Постойте, господин Юмэхару!

Голос Асакавы звучит будто бы издалека, сквозь какой-то гул, который буквально заполняет меня.

— Мне кажется, такое распределение неразумным. Пассивом могу быть я.

— Нет, Асакава, моё решение неизменно, поэтому…

Он говорит что-то ещё, но я уже не слышу, ярость прёт из меня прямым напором.

Убить. Разломать здесь всё. Добраться и убить.

Поднимаю тумбочку и шарахаю её об стену, она разваливается у меня в руках. Швыряю обломки на пол и сжимаю кулаки.

— Я разнесу здесь всё, если не выпустишь нас отсюда немедленно. Понял?

В ответ я слышу печальный вздох.

— А я-то думал, что мы друг друга поняли и недоразумений больше не возникнет. Что ж, раз вы продолжаете сопротивляться, то мне придётся пойти на крайние меры. Я не хочу этого делать, но вы не оставляете мне выбора.

Секундная пауза — и Асакава вскрикивает от боли, падает на колено, трясётся.

Я бросаюсь к нему.

Что, чёрт возьми, происходит?!

— Шокер, — говорит Юмэхару, и Асакаву перестаёт конвульсивно трясти. — Он в браслете. Не смертельно, но весьма болезненно.

Браслет? Вот ублюдок!

Я хватаюсь за браслет Асакавы, пытаюсь расстегнуть застёжку, но пальцы пробивает разрядом, и я отдёргиваю руку.

— Даже не пытайтесь снять, — продолжает вещать Юмэхару. — Браслет запрограммирован так, что до окончания квеста снять его невозможно. При любой попытке сломать, он бьёт током.

— Чего ты добиваешься, сволочь? — шиплю я, Асакава часто дышит и, кажется, не в состоянии говорить.

— Вашей благоразумности, — отвечает Юмэхару. — Он будет мучиться до тех пор, пока ты не согласишься со своей ролью.

Асакаву снова скручивает боль. Его трясёт, бьёт током.

Ублюдок Юмэхару. Паразит. Ему же больно! Ему реально больно!

— Хватит! — кричу я. — Прекрати! Я согласен.

И глядя, как боль отпускает Асакаву, как прекращается трясучка, беззвучно повторяю:

— Сог… ласен…