Глава 6

Воду даже нагрели и добавили в нее какие-то травы с сильным запахом пряностей и ванили. У меня этот аромат ассоциировался с восточными сладостями, которые я никогда не любила. Но все же это было в десятки тысяч раз лучше, чем вонь в фургоне и от моей же грязной одежды. Я натиралась мылом, скребла по своей коже, яростно натирала волосы, отмываясь от невыносимого смрада, который сам по себе вызывал панику и неприятные ощущения. Еще никогда в жизни я не испытывала столько удовольствия, как сегодня в этой теплой воде. За последние несколько суток это было самое лучшее, что со мной произошло. Ощущение, что я здесь целую вечность, не покидало ни на секунду. Мне было страшно представить, что происходит дома, как меня ищут, и что сейчас испытывает моя мама. У нее больное сердце, и ей может стать плохо. Как же я хотела домой. От этой мысли у меня тут же начинало першить в горле и печь глаза. Потому что я в миг осиротела и превратилась в полузабитое существо, не имеющее ни прошлого, ни будущего, и это по-настоящему страшно. Как и отсутствие ощущения времени, часов, любого намека на цивилизацию. Иногда я все еще надеялась, что это сон. Он вот-вот закончится, и я проснусь в своей мягкой постели дома от криков брата с сестрой и собственных воплей, чтоб они заткнулись и не будили отца. Оказывается, в этом было счастье. Вот в этих повседневных перебранках, ругани младших, ворчания папы с газетой в руках, запахе яичницы и чая с корицей. Мамочкааа, как же я хочу домой. К тебе.

Но вместо этого в нос забивался совсем иной запах, снаружи раздавались голоса на чужом языке, и ржали лошади. Перед тем как в шатре поставили алюминиевое корыто с водой, мне принесли поесть. Я больше не отказывалась от еды, я твердо решила выжить, чтобы сбежать. А для этого нужны силы. Если я не буду есть, то не смогу даже сопротивляться, не то что бегать по пескам. Завтрак оказался вкусным – сладкая лепешка, сыр и крепкий чай. Мой желудок покалывало от блаженства, а я сама злилась на себя за то, что мне понравилась их еда. После того как голод утих, и я согрелась в теплой воде, в голове начали возникать мысли о побеге. Если попытаться и сбежать ночью, то я могу вернуться к КПП. Может, у меня на это уйдут не сутки, а несколько суток, но если спрятать немного еды, украсть флягу с водой, то есть все шансы спастись, потому что оставаться здесь нельзя. Я до смерти боялась ибн Кадира. До суеверной дрожи в кончиках пальцев. Мне было жутко даже подумать – на что он способен, какие жуткие вещи он может творить с женщинами. Когда я даже мельком думала об этом, меня начинало лихорадить. Я опасливо прислушалась к тому, что происходит за палаткой, и быстро вылезла из корыта. Одежды рядом не оказалось. Она лежала на тюфяке, аккуратно сложенная вчетверо. На полу валялась лишь прозрачная ткань, которой меня прикрывали после обработки ожогов. Я схватила ее, вытерлась ею и кое-как обмотала влажное тело. Бросила опасливый взгляд на полог палатки и мигом кинулась к одежде. В ту же секунду край полога отодвинулся, и ибн Кадир занял собой все свободное пространство палатки. Казалось, в ней тут же исчезло свободное место вместе с кислородом и дневным светом. Этот человек словно поглощал собой жизнь, поглощал каждую радостную мысль и будил лишь ужас перед неизбежностью. Я знала, что рано или поздно он предъявит свои права хозяина, и нисколько не обманывалась насчет того, что именно он захочет со мной сделать.

Я застыла с расширенными от страха глазами в прилипшей к телу тряпке, судорожно стискивая черную джалабею. Ярко-зеленые глаза араба тут же вспыхнули и окатили меня кипятком… он жадно осмотрел меня с ног до головы, а я мелко задрожала, понимая, что вот эта мокрая материя ничего не прикрывает, и араб видит меня почти голую. Прижала к себе одежду.

Ибн Кадир сделал ко мне несколько шагов, а я попятилась назад. Он стал тяжелее дышать, или мне кажется? И этот взгляд… таким взглядом смотрят на еду, а не на людей. Может, в их племенах есть людоеды?… От собственных мыслей начало подташнивать, и я невольно зажмурилась. Несмотря на всю мощь и исполинский рост, он передвигался совершенно бесшумно. И я не услышала, как ибн Кадир вдруг оказался позади меня. Только бы не прикасался ко мне, не причинял мне боли. Мне страшно… мне так страшно.

– Это моя одежда, а не твоя.

От голоса прямо в затылок щекотно шевелились волосы. Но я продолжала крепко сжимать в руках джалабею и прижимать ее к груди.

– Ты замерзла? Или я настолько тебя пугаю?

– Пугаешь, – тихо ответила и решилась открыть глаза – и напрасно, потому что теперь араб стоял прямо передо мной. Я ощущала себя совершенно беспомощной и голой. Что ему стоит сорвать с меня тряпку и…

– Мне нравится страх. Он внушает уважение тому, кто его испытывает. Но ты боишься совсем по-другому. Ты боишься не Аднана – своего Господина. Ты боишься Аднана – мужчину. Верно?

Опустила веки, глядя только на его босые ноги с кольцами на больших пальцах и татуировкой-браслетом на щиколотке.

– Мне здесь страшно, и я хочу домой. Просто хочу к своей семье.

– Я задал тебе вопрос, АльшитА, но ты на него не ответила. А меня ужасно злит, когда игнорируют мои вопросы.

– Избавься от меня, и я перестану тебя злить!

Нужно было прикусить язык, не говорить таких вещей, не злить его, но я не удержалась.

– Избавлюсь, когда сочту нужным. В твой мир ты уже не вернешься. Ты для всех там умерла. Положи мою одежду на место – я принес тебе новую. Давай! Открой глаза. Хватит морщиться, как сморчок, подашь мне одежду после того, как я помоюсь. Пора начинать выполнять свои обязанности и отрабатывать каждый глоток воды и кусок хлеба.

– Ты можешь меня не кормить и не поить!

– Ошибаешься! Это ты не можешь отказываться есть и пить, иначе я затолкаю тебе в горло каждый кусок еды и залью водой насильно. Ты будешь давиться и есть вместе с соусом из собственной крови. Не зли меня и открой глаза!

Я открыла глаза и тут же об этом пожалела, потому что ибн Кадир стащил джалабею через голову и оказался голым по пояс. Он стоял прямо передо мной. Огромный, блестящий от пота, темный, как бронзовая статуя. Каждая мышца рельефно выступает под кожей, кажется живой и перекатывающейся, словно жидкое железо. Мощный торс, широкие плечи. На груди татуировка. Непонятная, состоящая из хаотичного орнамента и сплетения букв, как латинских, так и арабских. Я никогда в жизни не видела такого красивого мужского тела, притом вживую и так близко. Накачанный, сильный, привыкший к нагрузкам, словно каждая пора источает бешеную звериную энергию. Идеальное до каждого изгиба. Я такие тела видела только в журналах. Кажется, что его кожа покрыта краской и чуть поблескивает, особенно на выпуклой груди с маленькими коричневыми сосками, и на кубиках пресса, где чуть ниже пупка за кромку штанов убегала тонкая полоска черных волос. Я пялилась на него и ничего не могла с собой поделать… мне кажется, у меня даже приоткрылся рот в немом восхищении. Его тело излучало секс, настолько сильно, что даже я, далекая от всего такого, вдруг почувствовала тяжесть внизу живота… впервые в жизни. Даже в горле пересохло.

Если бы он жил в моем мире, женщины сходили бы по нему с ума, они бы резали из-за него вены, ползали на коленях у его ног. Но я была уверена, что и их женщины сходят по нему с ума точно так же. Потому что он слишком красив.

Я сделала еще один глубокий вдох, когда он снял куфию и пригладил рукой короткие черные волосы.

А дальше, я чуть не закричала – он стянул штаны и, нисколько не смущаясь, залез в корыто. Едва его шаровары упали к его ногам, и он сделал несколько шагов к алюминиевой лохани, я зажмурилась с такой силой, что перед глазами запрыгали мушки. Но ничто не помогало забыть вид его голых ягодиц, сильных и округлых, сжимающихся при каждом шаге. Я стояла с закрытыми глазами, а он смеялся. В голос.

– Ты знаешь, что нашим женщинам запрещено так рассматривать своего Господина? Тебя бы могли избить за это палками. Тебе понравилось то, что ты увидела, Альшита? Я страшный или красивый в твоих глазах?

У меня пылали щеки, их, кажется, как ошпарило, и в горле резко пересохло.

– Отвечай, когда я задаю вопросы – тебе понравилось?

– Нет! – и вздернула подбородок. Не хватало еще показать ему, что мне понравилось смотреть на его тело. Он принялся растирать себя мочалкой, расплескивая воду в разные стороны, а я смотрела куда угодно, только не на него.

– Твои «нет» оставь для твоих русских мальчиков в далеком прошлом. Здесь женщины говорят своим мужчинам только «да, мой Господин».

Он намылил волосы и, смыв с них пену, тряхнул головой, брызги долетели даже до меня.

– Подойди ко мне, Альшита.

– Меня зову…

– Плевать! Слышишь? Мне плевать, как там тебя звали твои неверные. Здесь я буду тебя называть так, как я захочу. Сюда подойди, я сказал.

Я медленно подошла и даже не поняла, что тащила за собой его чистые вещи.

– Положи их и иди ко мне.

Судорожно сглотнув, я отрицательно качнула головой.

– Я притащу тебя силой.

Медленно положила вещи и осторожно подошла.

– Стань на колени.

Едва я успела опомниться, как он дернул меня за руку, и я упала перед корытом. Он стиснул пятерней мои волосы на затылке, удерживая возле себя. Повел рукой по моему подбородку вниз к груди. Пальцы на затылке причиняли боль, а другая рука касалась едва-едва, очерчивая контуры соска, потирая его ногтем, заставляя сжаться в тугой комок. На каждое касание под кожей паутинкой разбегались электрические нити, они тянулись куда-то между ног, где вдруг все стало быстро пульсировать. Это напугало еще сильнее, чем его близость.

– Страшно? – спросил шепотом, и именно он прозвучал не просто страшно, а до дикости неожиданно окатил дрожью все тело. – А вот так?

Пальцы сжали вершинку, и я всхлипнула, пытаясь вырваться. Слишком остро и слишком чувствительно. Пульсация между ног сменилась покалыванием, словно все опухло и стало мокрым.

– Не надо, – прозвучало прерывисто и очень жалобно.

– Надо…, – эхом мне в губы, – хочу тебя взять! Сейчас!

В то же мгновение он развернул меня спиной к себе и, выплескивая воду из корыта, поднялся в нем во весь рост. Но я его не видела, я дико и судорожно пыталась вырваться, удерживаемая одной рукой за волосы, а другой под ребрами. Еще один рывок – опять лицом к себе, приподнял, тяжело дыша через оскаленный рот мне в губы. Ужас и что-то еще первобытно неконтролируемое, панически сильное накрыло меня с головой, лишая рассудка. Его дыхание жжет и сплетается с моим, и я смотрю на его губы – такие выпуклые, такие влажные и темные, порочные… и представляю, как они вгрызутся в мой рот… и в тот же момент до истерики не хочу этого.

И вдруг снаружи послышался голос Рифата.

– Аднан, брат, мы засекли людей Асада. Рыскают по нашему следу.

– Кууууусохтак… я зубббииии*1!. Бери людей, отловим ублюдков. Подай мне полотенце и чистые вещи. Быстро!

Я не сразу поняла, что он говорит это мне. Подняла с растянутых на полу овечьих шкур вещи и подала ему, стараясь не смотреть вниз, потому что ибн Кадир стоял передо мной совершенно голый. И со мной происходило что-то невероятное, когда я смотрела на его смуглое накачанное тело, покрытое черными татуировками.

– Сначала полотенце. Что ж ты такая медлительная?

Подала полотенце и все же глянула вниз, пока он вытирался, щеки тут же вспыхнули с такой силой, что кажется, сейчас взорвется лицо. Его член, покрытый черной порослью волос вокруг, полустоял и показался мне просто огромным даже в таком состоянии. Я тут же отвела взгляд, чувствуя, как сильно пересохло в горле… Араб быстро вытерся и натянул шаровары, а у меня сердце колотилось как бешеное – он бы точно разодрал меня на части этой штукой, она бы никогда в меня не поместилась. Я судорожно куталась в мокрую тряпку, сжимая ее дрожащими руками на груди, пока он быстро, по-солдатски собирался, натягивая джалабею и головной убор. Потом в два шага преодолел расстояние между нами, поднял с пола веревку и, затянув у меня на шее, привязал меня к балке каким-то замысловатым крученым узлом, который я бы не развязала никогда в жизни. Его, наверное, не развязал бы даже мой отец.

– Нееет, – взмолилась, цепенея от ужаса, – не надо, пожалуйста. Я никуда не сбегу. Не надо меня, как животное… я прошу.

– Я это делаю для тебя. Ты будешь сидеть в палатке, не высовываясь. Здесь женщины не разгуливают снаружи и ждут своего хозяина. Твоя безопасность зависит от твоего поведения. В мой шатер никто не посмеет войти и взять мое. А доверять тебе я не намерен, ты слишком строптивая.

– И что мне здесь делать?

– Можешь прибраться.

Сказал и громко рассмеялся, а мне захотелось вцепиться ему в лицо ногтями за то, что издевается, за то, что смотрит, как на ничтожество.

– Или поспи, тебе нужно отдохнуть перед дорогой. К ночи отправимся в путь, пыльная буря как раз полностью прекратится.

Пока он говорил, вошли два бедуина и унесли корыто. Потом я узнаю, что после меня и Аднана в нем будет мыться весь отряд.

Когда он скрылся за пологом палатки, я с облегчением выдохнула и прижала руки к пылающим щекам. Меня всю трясло от понимания, что это могло произойти прямо сейчас, и никто и ничто не остановило бы это животное. Возможно, потом он бы вышвырнул меня в пески на съедение шакалам, потому что я бы умерла от боли и ужаса. Чем больше думала о том, что меня ждет, тем страшнее мне становилось. Приходило понимание, что, скорее всего, я никогда не смогу от него сбежать. Я мечтала и думала только об одном, что мои родные ищут меня, особенно Лиза, она очень умная, пробивная. Она точно не сидит сложа руки. Когда стих вдали топот копыт, я легла на тюфяк и прикрыла глаза, мне даже удалось задремать, и во сне я увидела, как над барханами летят вертолеты спецподразделения, и они ищут меня, а я бегу по пескам и размахиваю им обеими руками и кричу… кричу, что я здесь. Но мне не дают бежать, меня тянут назад за ошейник, и я хриплю от удушья.

Открыв глаза я, и правда, задыхалась, потому что меня тянули за веревку. Бедуин в такой же белой джалабее, как у ибн Кадира. Он расхохотался, когда я схватилась обеими руками за петлю.

– Какая упрямая кобылка, тебя еще не успели объездить? Аднан не покатался на тебе сегодня ночью?

Он хотя и был широким в плечах и чуть полноватым, но в отличие от Аднана, не казался мощным и огромным. Его глаза чуть навыкате смотрели на меня с нескрываемой похотью, и мясистые губы двигались сами по себе, в уголках рта собралась слюна.

– Уходи, – сказала по-арабски, и он оскалился, с каким-то неестественным удовольствиям дергая меня к себе все сильнее так, что я упала на колени и была вынуждена проползти вперед.

– Надо попробовать покататься на тебе осторожно и незаметно, пока хозяина нет…. хотя раньше он всегда отдавал нам своих кобылок.

Приподнял джалабею спереди и принялся развязывать одной рукой шнурок, а второй наматывать на руку веревку, заставляя меня задыхаться и продолжать ползти, хватаясь за шкуры, чтобы удержаться.

– Хочу трахнуть русскую шармуту. Давно у меня не было белобрысых шлюшек. Чистеньких, нежных, сочных. Я бы отодрал тебя во все твои дырки. Уверен, ты тугая и маленькая везде.

Я набрала в легкие побольше воздуха. Если заору, может, кто-то придет мне на помощь, хотя вряд ли они посмеют войти сюда. Но ведь этот посмел? Может, он приближенный моего хозяина и ему можно. Скорее всего, именно так и есть.

Он дернул меня вверх за петлю, заставляя встать на ноги и впиться в веревку пальцами, чтобы не задохнуться.

– Он тебя вымыл для себя. Как ты сладко пахнешь.

Огромная лапа потянула на мне мокрую накидку, задирая ее вверх, но я впилась в нее пальцами, не давая себя раздеть.

– Снимай тряпки и становись на четвереньки, сучка. Я буду тебя трахать – великий и могучий Максуд ибн Назар отымеет маленькую русскую шлюшку.

Я плюнула ему в лицо, а он наотмашь ударил меня по губам, разбив их в кровь.

– Ах ты ж тварь! Раздевайся, соска! Не хочешь по-хорошему, я тебя раздеру на части и мясо выкину шакалам.

– Я принадлежу ибн Кадиру. Ты уверен, что имеешь право трогать то, что принадлежит ему?

Я искренне надеялась, что это отрезвит озверевшего от похоти араба или даст мне хоть какую-то отсрочку. Паника накатывала волнами и становилась нестерпимой. Если он притронется ко мне, я умру.

– Мы с ним братья. Все, что мое – его, а то, что принадлежит ему, является и моим. Тем более какая-то шармута. Все равно я прирежу тебя потом и вышвырну в пески, а ему скажу, что ты меня оскорбила и заслужила смерти. Такие, как ты, здесь дохнут как мухи. Ценности в тебе никакой, разве что дырка твоя.

Он схватил меня за волосы и начал насильно опускать на пол, а я впивалась ногтями ему в лицо, царапала его щеки и глаза. Но ублюдок ударил меня кулаком в живот, и я упала на колени, поползла вперед, пытаясь вырваться, но он снова схватился за верёвку и силой дернул к себе, потащил по полу. Бедуин развернул меня на живот, навалился сверху, задирая мокрую материю мне на поясницу, и в этот момент я вдруг услышала его нечеловеческий вопль. Веревка перестала давить горло, и вместе с дикими криками Максуда раздалось низкое утробное рычание. В бок бедуину впилась клыками огромная собака или волк. Я застыла от ужаса, меня словно парализовало. Я вообще впервые видела такую огромную тварь с черной шерстью и вздыбленной холкой, и такой невероятно большой головой. Араб вопил и бил зверя в ребра и живот кулаками, пытался его отцепить от себя и лишь сильнее орал от боли. Пес держал бедуина намертво, и когда тот брыкался, зверь начинал его трепать, а бедуин от боли закатывал глаза и дико выл. Пока вдруг в его руке не сверкнул нож, и он не ударил пса в плечо, но тот вдруг разжал челюсти и перехватил руку Максуда, хрустнули кости, и от бешеного крика я зажмурилась и закрыла уши руками. В ту же секунду раздался голос ибн Кадира.

– Что здесь происходит? Ты как посмел войти в мой шатер, Максуд?!

– Твоя псинаааа откусит мне руку… пусть отпустит, браааат!

– Держать, Анмар!

– Аааааа, брат, больнооо… ты чтооо?!

Ибн Кадир повернулся ко мне. Быстрый взгляд по моему лицу, по моему телу, и глаза из зеленых стали темнее бездны, с каким-то утробным рыком он повернулся к Максуду, который корчился на полу.

– Ты посмел тронуть мою вещь? Ты… посмел… это сделать, Максуд? Анмар охранял ее. Ты проигнорировал мой приказ?

Максуд стонал и дергался на полу, по его щекам текли слезы, а меня тошнило от одной мысли, что он испытывает адскую боль.

– Она же грязная русская шлюха. Я бы просто трахнул ее, и все… вещь, Аднан. Всего лишь вещь. Я всегда делился с тобой… а ты со мной!

– Когда я этого хотел! Сейчас я ясно дал понять, чего хочу! Ты нарушил мой приказ… и ты знаешь, что тебя за это ждет!

Максуд быстро затряс головой и зарыдал.

– Не надо, Аднан… не надооо. Я же брат тебе, а она – никто. Она всего лишь шармутааа. Меня из-за нее?

– Нет, Максуд. Не из-за нее, брат, а из-за тебя. Ты ослушался моего приказа. Приказа твоего Господина.

– И чтооо? Я же член твоей семьи? Я же не какой-то там солдат. Ты что – будешь меня наказывать, как простого смертного?

– Нет! – голос ибн Кадира доносился глухо и хрипло, а я зажмурилась и не смотрела туда, потому что не могла видеть, как Максуд стонет от боли, и как его кровь стекает из пасти пса. – Я тебя накажу, как брата, который обманул мое доверие.

– Пожалуйстаааа, – простонала я, – не надо. Пощади его… прошу тебя!

Но мой голос потонул в воплях Максуда.

– Анмар! Да!

– Неееет!

Вслед за этим послышался оглушительный крик такой силы, что, казалось, я оглохну. После этого возня и крики со стонами раздавались теперь где-то за палаткой, как и голос Аднана, а меня трясло и скручивало пополам, я держалась обеими руками за живот и, едва открыв глаза, снова их зажмурила – на полу валялась кисть Максуда. Меня чуть не вывернуло на пол. Задыхаясь, я так и стояла на коленях.

– Пусть Икрам прижжет культю и обработает. Скажи всем, что их ждет кара еще страшнее, если посмеют тронуть мое.

Когда Аднан вернулся, я все еще сидела на полу, закрыв уши руками, зажмурившись и раскачиваясь из стороны в сторону, когда вдруг меня подняли за волосы вверх, и мой хозяин проревел мне прямо в лицо:

– Ты – жалкая русская подстилка, недостойная лизать Максуду ботинки. Он остался из-за тебя без руки, как самый поганый вор. Пошла вон с глаз моих, пока я не оторвал тебе голову.

_____________________________________________

Кууууусохтак… я зубббииии *1 матерные слова на арабском.