Глава 12

"Дорогой папа!

Надеюсь, ты не разминешься с этим моим письмом, и оно застанет тебя дома. Я знаю, ты сочтешь это суеверием, - ты захочешь непременно привезти мне венчальное платье и фату мамы, в память о ней и как дань традиции. И чтобы не вводить семью Гарри в лишние расходы, потому что они уже изрядно на нас потратились. Так вот, я очень прошу тебя не делать этого! Я не хочу в день свадьбы выглядеть как мама, хотя всегда дорожила воспоминаниями о ней и о вашей любви!

Миссис Кэмп меня на удивление хорошо поняла, когда я поделилась своими страхами, и мы с ней уже выбрали в Бойсе атласную материю, кисею и кружева на новый наряд. Не сердись.

Хью написал мне недавно из Нью-Йорка... Он посещает много вечеринок и заводит новые знакомства: это у него, как ты знаешь, получается лучше всего. Брат теперь увлекся любительской съемкой, и делает репортажи и фотографии для "Нью-Йорк Таймс": его взяли внештатным корреспондентом.

Хью мне прислал несколько фотографий в конверте - с показа мод в салоне леди Дафф-Гордон*, очень красиво, и проникнуть на такую выставку совсем нелегко. Ты знаешь, у Хью настоящий талант художника! А на той неделе он выиграл пятьдесят долларов в покер. Только, пожалуйста, папа, не отчитывай его, когда вы встретитесь! Хью как никогда нужна твоя поддержка, ведь я скоро войду в чужую семью..."

Этель прервалась и задумалась, приставив к губам кончик стального пера. Она казалась спокойной и безмятежной, но внутри у нее кипели страсти, неописуемые никакими словами. А главное, подобным нельзя было поделиться даже с самыми близкими людьми. Только Гарри... Гарри, ее жених, который был виновником всего этого, мог стать поверенным ее интимных признаний; но тут требовались не слова. Скоро музыка их душ, которая может звучать для всех окружающих, уступит место более мощной, первобытной силе; и придет черед гармонии тел - существующей только для двоих!

Когда Гарри приезжал домой позавчера, Этель, сама от себя такого не ожидая, бросилась ему на шею, и они долго жадно целовались. И теперь уже Гарри заставил себя и ее остановиться.

"Я бы лишил тебя невинности сейчас... но нельзя это делать наспех, - непривычно смущенный, признался молодой человек, когда они оба немного успокоились. - Пусть все будет как полагается". Ее жених сам был в смятении от собственных чувств.

"Мне кажется, в такие минуты мы оба перестаем быть собой... это какое-то сумасшествие", - призналась она в ответ. Неужели так и должно быть в любви? Как же тогда Хью?.. Хью!

Та, к кому его упорно влекло, вообще не была человеком. Хью за все время в Нью-Йорке ни словечка не написал об Амен-Оту: именно это и тревожило Этель больше всего. Самые сокровенные и сильные чувства не разделишь ни с кем. А молодые люди в таких случаях еще более скрытны, чем девушки!

Она снова обмакнула перо в чернильницу.

"Я уже писала, папочка, каким молодцом Хью был на "Титанике". Сам он тебе в этом ни за что не признается! Случается, в трудную минуту мы видим наших близких с лучшей стороны, и вспоминаем о том, какие они замечательные, - а когда возвращаемся к обычной жизни, опять начинаем перебирать все их недостатки. Я так хочу не повторять больше этой ошибки!"

Этель исписала три страницы, и остановилась, только когда онемела рука. Встряхнула ею, восстанавливая кровообращение, и откинулась на спинку стула. Она медленно оглядела спальню, приводя в порядок мысли.

Скоро ее опять зазнобило. Хотя солнце припекало уже почти по-летнему, эта комната, казалось, никогда не прогревалась, несмотря на камин.

"Хорошо, что скоро будет кому меня согреть", - вдруг подумалось ей. Этель поежилась и стыдливо хихикнула. Неужели они с Гарри проведут брачную ночь под этой крышей?..

Ну разумеется. И проведут здесь первые дни после свадьбы, чтобы сделать его родителям приятное. А потом уедут.

Этель встала и, взяв со спинки стула старую клетчатую шаль, набросила ее на плечи. Она стала кружить по комнате, улыбаясь своим мыслям и немного пугаясь их: придя в возбуждение, девушка опять запылала своим внутренним жаром.

Они с Гарри обсудили свадебное путешествие, и сошлись на том, что в Египет сейчас ехать не лучшая мысль. Они оба никогда еще не бывали в жарких странах; а в Египте в конце весны настоящее пекло. Если Гарри позволят дела, они побывают там осенью.

Если только она не будет к тому времени ждать ребенка.

Этель улыбнулась и вздохнула, краснея. В тот самый последний приезд, когда они чуть не дали волю страсти, Гарри сказал ей, что его мать очень хочет внуков... прежде всего, наследника семейного предприятия. Но лично он считает, что ни к чему так спешить: они с Этель оба молоды, здоровы, и ему бы хотелось пожить с женой вдвоем и получше узнать друг друга. Вдобавок, как оказалось, им обоим до свадьбы нужно было столько всего переделать, что торжество само собой отодвинулось еще на месяц.

Этель была с этим совершенно согласна. Но ведь такие вещи, как рождение ребенка, далеко не всегда удается спланировать!

Тогда Гарри намекнул невесте на способ предохранения, к которому втайне прибегали многие образованные семейные люди, - и добрые пресвитериане, к числу которых принадлежала семья Гарри; хотя у них обоих в предках были ревностные католики-ирландцы, всегда предоставлявшие беременность одной только воле Божией. Этель, будучи дочерью врача, кое-что слышала о таких вещах и раньше. Пусть церковь это не одобряла, но...

"Но ведь мы будем разумными людьми, правда, дорогая? - сказал тогда Гарри. - Наша с тобой судьба в наших руках".

Этель грустно усмехнулась. Если бы!

Как бы то ни было, теперешний план Гарри показался ей самым разумным. После свадьбы они переедут в Бойсе, где поселятся на хорошей съемной квартире. И несколько месяцев поживут обычной жизнью, как все молодые супруги, привыкая делить с друг другом быт; а потом уже можно будет говорить о путешествиях.

Куда сильнее, чем в Египте, Этель сейчас хотелось побывать дома в Англии. Впрочем, они с мужем, конечно, заедут в Хэмпшир первым делом!

Этель внезапно ощутила, что скучает по Гарри. Она уже... ей уже больно было расставаться с ним. Какие разлуки и встречи уготовила судьба ей в будущем?..

Этель бросила взгляд на письмо и нахмурилась: она заставила себя вернуться к столу и, сложив письмо в конверт, запечатала его. В такой "глуши", по выражению Гарри, быстро привыкаешь жить расслабленно, теряешь ощущение времени... Хотя в особняке имелись водопровод, электричество, а в кабинете мистера Кэмпа было установлено целых два телефонных аппарата, в целом складывалось такое впечатление, что этот дом отстал от жизни лет на сорок.

Захватив письмо, Этель покинула спальню. В коридоре она остановилась и вздохнула: сегодня уже поздно было отправлять. Почтальон заберет ее послание отцу и доставит свежие газеты, письма и телеграммы, - если они будут, - завтра утром...

Этель сбежала вниз по парадной лестнице и, распахнув двойные двери, вдохнула полной грудью свежий лесной воздух. Потом спустилась с крыльца и, выйдя за ажурные чугунные ворота, бросила письмо в большой почтовый ящик, торчавший снаружи на столбе.

Обратно она возвращалась медленнее, но бодрым шагом. Ей нравилось как можно больше делать самой.

Миссис Кэмп была занята на кухне, и Этель подождала, пока хозяйка освободится. В этом доме вполне по-английски пили чай, за исключением только завтрака. Мистер Кэмп, приехав на пару дней, опять вернулся в город; и пожилая женщина, коротавшая дни в одиночестве, искренне радовалась обществу гостьи.

Миссис Кэмп кивнула девушке, выходя из кухни и вытирая руки о передник. Она нередко сама принимала участие в готовке. Сняв передник, мать Гарри осталась в цветастом ситцевом платье.

- Написала отцу? Кстати, когда он приезжает?

Этель вздохнула.

- Еще точно не известно, у него большая практика в округе. Но папа телеграфирует, как только освободится.

Хозяйка удовлетворенно кивнула.

- Ну вот и славно.

Они, не сговариваясь, перешли в комнату миссис Кэмп, которая была для для нее и комнатой отдыха, и рабочей. Кэйтлин, выучившая распорядок дня обеих хозяек, уже разожгла там камин; а через минуту после того, как они сели в кресла перед очагом, вошла с вечерним чаем.

Этель улыбнулась. Скоро поспеет ужин... здесь питались обильнее, чем в городе, но она знала, что не располнеет. "На здоровье", как говорила миссис Кэмп. Хотя мать Гарри предпочитала, чтобы будущая невестка называла ее "миссис Оливия".

Они выпили вкусного чаю с вербеной, с домашним печеньем; а потом сели каждая за свое рукоделие. У миссис Кэмп нашлась отличная немецкая швейная машинка, за которую она иногда присаживалась, хотя чаще чинила одежду по старинке - вручную. В городе они купили материи не только на свадебное платье, но и на повседневные наряды, которые приглянулись Этель в модном журнале. Так, конечно, выходило гораздо экономнее, чем заказывать портнихе.

Этель уже давно ничего себе не шила, и поначалу у нее выходило кривовато; но теперь гораздо лучше. Ее "приданое" - хотя это слово казалось девушке старомодным. Стрекот немецкой машинки успокаивал ее и напоминал, что они уже десять лет как живут в двадцатом веке...

Миссис Кэмп вязала, спицы так и мелькали в ее руках. Подняв голову от выкройки, Этель впервые присмотрелась к тому, что она вяжет, - это было голубое детское одеяльце.

Девушка хотела сразу же отвести глаза, но тут миссис Кэмп сама одарила ее коротким понимающим взглядом.

- Человек предполагает, а Бог располагает, деточка, - сказала она.

Этель вспыхнула. Кажется, пожилая леди догадывалась о том, какого рода разговоры ее сын и будущая невестка ведут наедине.

Дальше они работали в молчании; только когда у Этель вдруг что-то заело в машинке, миссис Кэмп поднялась и отложила свое вязание.

- Дай помогу.

Этель поблагодарила. Новая синяя юбка, зауженная книзу по моде, была уже почти готова. С жакетом и блузкой будет смотреться чудо как хорошо!

Ужинали они тоже в комнате миссис Кэмп: теперь, когда их осталось только двое, не хотелось спускаться в большую холодную столовую, которая в этот час казалась наполненной призраками. Потом Этель сразу пожелала хозяйке спокойной ночи и ушла к себе.

Она переоделась в пеньюар и села на кровать. Вытащив шпильки из подобранных кверху волос, девушка расчесала длинные русые пряди и стала переплетать косу. Ее мысли опять вернулись к диковинному происшествию, которое случилось на празднике перед отъездом Хью.

Теперь они точно знали, что у Амен-Оту по меньшей мере один собрат - как бы эти существа ни назывались. И Этель подозревала, что на самом деле таких живых мертвецов гораздо больше... просто они хорошо умеют маскироваться. Наверное, существует какой-нибудь сверхъестественный закон, аналогичный закону природы, в соответствии с которым они множатся... Может быть, благодаря большим человеческим трагедиям, массовым смертям, - таким, как гибель величайшего судна современности?.. Если они не могут "инициировать" простых смертных через кровь, подобно классическим вампирам!

Этель нервно рассмеялась. Бросившись на огромную кровать, она облокотилась на подушки. Интересно, какого мнения был бы отец обо всех этих теориях?..

Этель достала из ящика ночного столика "Человека-невидимку" - эту книгу Хью великодушно оставил ей. Немного почитала при свете свечи, хотя мысли опять разбегались, а тело требовало движения. Завтра она спросит миссис Кэмп, нельзя ли ей снова опробовать старую амазонку, которую Этель удачно подогнала по фигуре, и покататься верхом. Пусть Оуэн или грум ее подстрахуют! Хотя Этель не любила дамское седло почти так же, как корсет: возможно, когда-нибудь она с Гарри попробует ездить на лошади по-мужски, сшив себе широкие штаны... Супруг наверняка будет только рад ее поучить. По крайней мере, вдали от чужих глаз.

Умывшись, девушка задула свечу и легла в постель. И долго еще смотрела на пламя в камине, прежде чем заснула.

***

На другой день, после завтрака, Этель первым делом спустилась проверить почту. И в ящике за воротами, к своей большой радости и тревоге, обнаружила письмо от брата. По форме и величине конверта девушка сразу догадалась, что там снова фотография.

В нетерпении Этель сразу же разорвала конверт. На глянцевой бумаге было изображение молодой женщины в полный рост - ее платье, конечно, представлялось серым, но на деле могло оказаться каким угодно... Это была брюнетка в широкополой шляпе с искусственными цветами; она нагнулась, так что шляпа затенила лицо, но ее черты были вполне различимы.

Этель вскрикнула и выронила портрет.

- О господи... ну почему сейчас, - пробормотала она.

Ноги дрожали, руки не слушались; но через несколько мгновений Этель заставила себя подобрать фотографию и еще раз вгляделась в лицо запечатленной на ней незнакомки. Она угрюмо кивнула: да, ошибки быть не могло. Эти черты она никогда не забудет.

Этель перевернула фотографию - брат бегло написал что-то карандашом на обороте; больше к снимку ничего не прилагалось.

"Как видишь, она больше не боится вспышки и сняла свой траур. Возможно, теперь ее пугает только солнце. Мне кажется, они адаптируются".

Последнее слово Хью жирно подчеркнул.

"Мы с нею еще не встречались: то есть не были представлены друг другу. Но я узнал, как ее зовут, и теперь это непременно случится. Скрести за меня пальцы, сестричка".

* Известный британский модельер, одна из выживших пассажирок "Титаника".