Мой мальчик (часть 2)

Пришла Надя. Учительница биологии в нашей школе и моя подруга. Увидев, стоящего в дверях Ольшанского, она всплеснула руками:

- Алёшка, а ты что здесь делаешь? Я за две недели тебя впервые вижу.

- Надежда Владимировна, я к ЦТ по истории готовлюсь, - быстро соврал он, уже берясь за ручку двери.

Я почувствовала как мои щёки зарделись, словно помидоры. Как хорошо, что в прихожей был полумрак. Свет я не включила, открывая двери Наде.

Алёша попрощался и ушёл.

- Это же надо! Не глупый парень, а учиться не хочет. Ты, как классная, там ему мозги повставляй.

- Мгу, - промычала я, закрывая двери.

Наши глаза мельком встретились на площадке и по моему телу пробежали мурашки. Чтобы было, если бы Надя не пришла? Он поцеловал меня? А я? Как бы я отреагировала на это. Мне оставалось только гадать и благодать Надю, что пришла в гости без приглашения.

Ещё одна бессонная ночь. Я тысячи раз прокручивала сцену на кухне и хотела понять имею ли я право так хотеть своего ученика.

Я люблю свою работу. Может быть, я трудоголик и меня ждёт участь всех учителей?

Вот сижу в учительской. Проверяю тетради с контрольными тестированиями и пью кофе. Ночь же не спала. Жесть, если бы не новейшие ВВ-кремы и консильеры свежего личика я бы не увидела в зеркале. Пью кофе и думаю: до линейки осталось две недели. Так мало. В учительской шумно. Пятница.

Кто обсуждает планы на выходные. Хотя, знаю я их планы. Сама проваляюсь за телеком или компом, зависая в соц. сетях. А потом в воскресенье, кинусь писать планы или переписывать их из-за скуки.

Кто сплетничает. А сплетен, ох, как много! Физрук с поварихой из столовой спит! Это же надо, среди такого выбора интеллигентных и образованных женщин выбрал ПТУшницу из общепита. Обидно-то как. Особенно, Алевтине Яковлевне, нашему социальному педагогу. Пришла к нам в учительскую. От тоски и одиночества чуть не воет в своём кабинете на четвёртом этаже. Стоит уже полчаса у зеркала и расчесывает три волосины, вставляя в каждый разговор своё привычное: «Ой, там такая сложная ситуация», или «Ой, жалко деток». Она не злая, просто до ужаса одинокая. Живёт с псом той-терьерчиком Фоней. А чем я лучше? Я живу с котом Васей. Через пятнадцать лет мне будет, как и ей за сорок. Буду такая же старая ворчливая дева.

Сотни раз прислушиваюсь к разговорам в учительской и ничего нового не слышу. Одна школа и жизнь в ней. Я поставила чашку и посмотрела на своих коллег. Счастливы ли они? Варятся из года в год в одних годовых планах, тетрадках, мероприятиях, бесконечных проверках и конкурсах, нескончаемых линейках. Они большую часть своей жизни проводят в школьных стенах. В этой одной учительской можно написать докторскую под названием «Психологический портрет учителя».

И так в школе лидируют разведёнки. Где-то процентов шестьдесят. А как не развестись с женой, которая все двадцать четыре часа в сутки думает и говорит о школе. Ещё и пропадает в ней. Планы, уроки, тетрадки – бесконечный круговорот. Совмещать семью и школу очень сложно и труд не благодарный ни там ни там. Знаю по маме. Отец бросил нас, когда мне было семь лет. Мама от горя ушла полностью в работу. В семьях учителей часто вырастают неблагополучные дети. Тратя время и нервы на чужих, на своих у них уже ничего не остаётся. От нехватки родительской любви учительское чадо бросается во все тяжкие. Наркомания, курение, алкоголизм, проституция, приводы в милицию и всё в таком духе. Наверно, и я бы пополнила их ряды, если бы мама не сплавила меня бабушке. Бабушка тоже была педагог, но на пенсии. Смешно, но моя бабушка была разведёнкой, как и мама. Прям династия разведёнок в нашей семье. Правда, на мне это династия прекратится. Я буду старой девой. Мне же двадцать семь и я не замужем. На личную жизнь времени нет. Работа, мать твою! Работа, которую я люблю.

И вот мы дошли до второго места. Это старые девы. Ряды которых пополню я. Уже пополнила. Замуж в институте не вышла, а теперь и некогда. В нашей школе старых дев десять. Я пока себя к ним не отношу. Рано ещё. Временные рамки для женщин в XI веке немного сдвинули, и я буду старой девой после тридцати пяти лет. А пока в соц.сети стоит статус «в активном поиске». Смешно. Боже, как смешно. Я так активно ищу, лёжа на диване и ли качая попу в шейпенг клубе для девушек, то с таким темпом никогда не выйду замуж.

Третье место – это учителя замужем за учителями. Вот эти крепкие семьи. Им же есть о чём поговорить по ночам, проверяя тетрадки за одним столом. Иванов – тупица. Петров - идиот. Сидоров – прогульщик. Не жизнь, а идиллия. Они даже ругаются из-за школы и новых стандартов обучения. Скукота! Нет за учителя я замуж не хочу. Да и мужчин – педагогов в нашей школе раз - два и обчёлся. В основном женский контингент. Физрук занят поварихой. Физик – старичок для меня. Ему сорок пять лет и его обхаживает(по слухам, уже десять лет), Мария Александровна - учительница русского языка и литературы. Дальше поцелуя в день учителя они не дошли. Вот и обхаживаются до сих пор. Мой коллега историк. Он похоже, вообще, тронутый на танках. Виртуальный зависала. Ему ничего не надо, кроме компа. Каждую свободную минуту бегает в класс информатики к такому же дурачку. Наш информатик тоже сидит за монитором по двадцать четыре часа в сутки. Там у него целый город и империя выстроена. Он в другой реальности Император, а тут всего лишь учитель Валентин Дмитриевич Крошкин. О, как Крошкин! С таким каши не сваришь.

Четвёртое место – молодые девчонки после института. Замужем или вот-вот замуж или с пузиками. Они долго не задерживаются. Счастливицы. Эх!

Пятое место – пенсионеры. Их и палкой из школы не выгонишь. Вся жизнь за стенами любимой работы прошла. Другой они не знают. Таких либо с уроков сразу вперёд ногами выносят либо после года на пенсии. Не успел человек освободиться от засилья тетрадок, как профсоюз уже собирает деньги на похороны.

Вот они учителя. Какая-то особая каста населения.

- Нет, ну это уже наглость! – вбегая, кричит Аделаида Владимировна, учительница математики. – Девочки, наглость! Не прикрытая наглость!

Девочки. Хотя в учительской сидит физик. Но он давно не обижается. Девочек же больше, чем мальчиков. Привык.

- Что? что? – понеслось ото всех углов.

- Наглость, говорю! – кидая журнал и тетради на стол, повторяет Аделаида Владимировна. – Леонтева, прогуливала всю четверть. Ни одной контрольной не написала. Я ей говорю, поставлю два бала за четверть и за год четыре. А она мне говорит! И знаете, так ехидно говорит: «Вы мне меньше четырёх за четверть поставить не имеете право. Вас за это на педсовете отчитают. И за чётвёрку за год тоже получите. Не научили меня, значит. Вы плохой учитель!». Я плохой учитель! Я порчу статистику своим оценками школе, - она заплакала, грузно шлёпнувшись на стул.

Все кинулись успокаивать.

- Ой, там у Леонтевой такая сложная ситуация, - свои пять вставила социальный педагог, не отрываясь от зеркала. – У Оленьки мать, укатила с любовником в санаторий. А отец из рейсов не вылазит. Девочку совсем забросили. Бедняжка.

- Да, что вы такое говорите, Алевтина Яковлевна! – это уже вступается наш физик. – Леонтева совсем от рук отбилась. Не жалеть её надо, а наказывать. Она только в девятом, а дальше что?

- Родителей в школу! – предложила Раиса Игнатьевна, учительница белорусского.

- А как их вызовешь, когда нет на месте и на телефонные звонки не отвечают? – плакала Аделаида Владимировна.

Ей уже пихали успокоительные капли.

- Ой, ну что вы мне даёте! За годы работы у меня на неё выработался иммунитет. Не помогает, - отнекивалась, а выпила залпом.

Потом высморкавшись, собрала разбросанные по столу тетрадки и ушла в свою лаборантскую. Там у Аделаиды Владимировны успокоительное покрепче. Коньяк. А что, конец рабочего дня. Можно себе и позволить.

Эти требования по оцениванию полный бред. Десятибалльная система, а ставить меньше четырёх нельзя. Четыре это три, на старый лад. Дети пронюхали эту фишку и стали ещё наглее. Могут ничего не делать, а просто сидеть в носу ковыряться и ты должен поставить ему четыре. А не поставишь, тебя на педсовете отчитают, как девочку за плохую работу. Пойдёшь на принципы и поставишь обнаглевшему ученику неуд, тебя не только на педсовете оттянут, так ещё и на ковёр в отдел образования вызовут. И поимеют во всех позах. Работаешь плохо. Нас перестали уважать. И правило существовавшее десятилетиями «учитель всегда прав», сменило «учитель никто». Вот и получаем от начальства, гонящегося за галочками в статистике, и от родителей, забросивших своих детей, и от самих деток, обнаглевших от вседозволенности. Учи тех, кому знания совсем не нужны и заставить их не возможно. Права не имеешь. Нарушение прав ребёнка. В задницу только имеешь право целовать и по головке гладить. Хотя и за это тоже отчитают.

За Алевтиной Владимировной, зашла моя подруга. Только с урока она пришла на подъёме. С улыбкой на всё лицо.

- Я поражаюсь современным детям! – смеялась Надя. – Я урок в 8 «Б» никогда не забуду.

- А там, то что? – закидывая ногу на ногу, спросила я.

- Там?! О! – она поставила журнал на полку. – Дала контрольную годовую. Пашкевич Даша сидит на первой парте, за ней Юра Дмитриевский. Он тыкает, ей в спину ручкой и просит: «Даш, а Даш? Ты мне дашь или не дашь? Всем дала, а мне, что не хочешь?». Я сначала не обращала внимания. всё –таки, Дмитриевский с биологией не дружит. Пусть хоть на шесть спишет. Но, он уже в наглую, громко спрашивает у Дашки «Дай, мне, а то всем скажу». Ну, я не выдержала и говорю: «Даша, ничего ему не давай! Пусть сам справляется!». Девчата, смех. Такой смех по классу прошёлся! Они все не просто смеются, а ржут! А я стою и ничего не понимаю, что такого смешного сказала. А тут Ильинский вот такой жест показывает, - она сложила в кулак ладонь и подвигала ею вверх вниз, - и говорит: «слышь, Дмитриевский сам справляйся!». И это восьмой класс! Восьмой!

Мы все засмеялись. Особенно, молодое поколение учителей. Старшие жеста не поняли.

- Горазды они списывать, - проснулась пенсионерка Мария Казимировна, - у меня вот не спишешь. Я в оба гляжу, когда контрольную даю.

И тут засмеялись уже все. Мария Казимировна, учитель английского, любит поспать на солнышке. И дети у неё вообще могут по классу ходить. Работает на замене. Если кто из англичан заболел, Мария Казимировна тут, как тут. Не выгонишь и не откажешь заслуженному педагогу СССР.

Вот на такой весёлой нотке, я пошла, проверять, как убрали класс перед выходными дежурные. В школе в основном убирались уборщицы, но было принято решение приобщать учеников к общественному труду и классы оставили за детьми. Исключение составили только младшеклассники.

Я открываю двери и вижу. Алексей сидит на учительском столе и копается в телефоне. Никого в классе больше нет. Моё сердце бешено заколотилось. Стараюсь, вести себя естественно и, закрывая двери, спрашиваю, оглядывая класс:

- А где дежурные?

Помнится, сегодня должны были дежурить Анжелика Ларкина и Милана Осипова.

Ольшанский убирает в рюкзак телефон и спрыгивает со стола.

- Уже ушли, я сказал, что дождусь вас и сдам класс, - улыбается.

Ах, хитрый мальчишка! Значит, девочек отпустил, а сам меня решил дождаться.

- А вам, Алексей, не говорили, что на столе не прилично сидеть, - начала я с замечания, всё-таки учительница и это отвлекает от его играющих мышц под натянутой футболкой.

- Стулья все на партах стоят, Виктория Павловна, - он подходит ближе.

Я отступаю, как каракатица пячусь назад к дверям. О, только не подходи! Только не смотри на меня этими карими глазками!

Моя спина вжимается в закрытые двери. Я судорожно ищу рукою ручку, чтобы открыть дверь и убежать. Я могу поставить на место любого ученика. Не раз приходилось в старших классах корректно объяснять разницу между учительницей и учеником. Особенно, часто это было в первые два года.

И вот я стою вжатая в двери и ничего не могу найти в своей голове, чтобы остановить наступающего на меня рослого мальчишку. Ну, почему они такие большие вырастают? Маленькие, бегают по классу, дерутся между собой, разбивая носы, дергают девочек за косички. Уходят на каникулы в восьмом классе. В девятый приходят на голову выше тебя, а в десятом уже смотрят, глазами мужчин. Так быстро взрослеют. Но мои мальчики выросли на моих глазах незаметно, и я отношусь к ним, как моим детям. К Ольшанскому я почему-то так относиться не могу. Не получается.

- Вчера вы говорили мне «ты», - напоминает он, а ладонь тянется ко мне.

Я отвожу лицо в сторону, от его почти коснувшихся меня пальцев. Горячие. Они такие горячие, что их жар я ощущаю на расстоянии.

- Алесей, прекрати, - единственное, что смогла я выдавить из себя.

- А если я не хочу? – спрашивает он и наклоняется.

Его рука поворачивает мое лицо, а губы касаются моих. Такие нежные. Он даже ещё не бреется толком. Щетина, что пух не царапает мою кожу, а нежно щекочет. Я на мгновение забыла, кто я и кто он. Вот так забыла и всё. А когда мои губы сами открылись, впуская его язык внутрь, я ощутила лёгкое головокружение. Боже мой, такого со мной никогда не было. Те пять мужчин, до этого мальчика, не вызывали во мне столько эмоций. Я отдавалась семнадцатилетнему мальчику в классе. Его руки обняли меня и прижали к крепкому телу. Какое же у него тело. Я терялась в нём. Это не правильно! Господи, как это не правильно. Но я ничего не могу собой поделать. Я сама уже прильнула к Алёше, отвечая на поцелуй поцелуем. Его горячая ладонь, ползёт мне под кофточку. Я почти растворилась, во внезапно охватившем меня желании. Почти, но не совсем. То, что потом упёрлось мне в живот привело в чувства. Я испугалась. Как же близко я была к падению. Ненавижу себя. Ненавижу и хочу. Хочу… очень хочу его. Хочу этого мальчика. И стыдно. До одурения стыдно за эти противоестественные желания. Он ещё мальчик. Господи! Какой мальчик?! У него в штанах точно не мальчик! И этот не мальчик уже знавал девочек. Но, я же не девочка! Я женщина. Взрослая женщина. Я его классный руководитель. Я не имею на это право. Эти желания уголовно наказуемы. Я не извращенка! Не педофилка! Мне не привлекают дети! И он на ребёнка не тянет. Молодой и горячий. Он совращает меня. Он сам! Сам всё это затеял. Это он! А я пошла на поводу его и своих страстей. Я не должна так поступать. Ладно, он. Алёша юная не вполне сформировавшаяся личность. Семнадцать лет! Ну, я – то куда кидаюсь! Я взрослая женщина. Мужика давно не было! На ребёнка покусилась! Дура!

Резко отстранившись, я влепила Алексею пощечину.

- Ведёшь себя, как взрослый, вот и получай, как взрослый! – чуть не плача, прошептала я и выскочила за двери.

Он за мной.

- Виктория Павловна! Подождите! Виктория Павловна! – кричит он.

На повороте я чуть не сношу директрису, проверяющую свои владения. Быстро извиняюсь и, не поднимая глаз, убегаю дальше.

Ещё одна бессонная ночь. Быстрей бы линейка, чтобы этот желанный мальчик ушёл из моей жизни. И снова наступили мои скучные школьные будни.

На работе меня вызвала к себе в кабинет Зинаида Сергеевна.

- Виктория Павловна, ваше поведение меня настораживает, - начинает она отчитывать меня. – У нас элитная школа, а вы не вполне адекватно себя ведёте в последнее время. Особенно, в отношении к новенькому Алексею Ольшанскому.

- Простите, - скукожилась я в кресле, нервно дергая ногою, - я не понимаю, о чём идёт речь? Какое не адекватное поведение?

Лучше всё отрицать. Свидетелей не было.

- А как же вчерашний случай? Вы чуть не снесли меня, убегая от своего ученика. А он бежал за вами. Это всё походило на ссору. Я даже не знаю, как правильно это всё назвать, - она вздохнула, поправляя очки. – Я давно за вами наблюдаю. И мне кажется, что вас с Ольшанским связывают интимные отношения.

Вот так в лоб. Не уже ли мои чувства так бросаются в глаза. Я снова краснею. Отвожу взгляд.

- Меня оскорбляют ваши гнусные подозрения, - лучшая защита – это нападение. – Я вчера убегала от Ольшанского, потому что он меня оскорбил и я не сдержалась, ударила его.

Зинаида Сергеевна покачала головой, будто понимает.

- Да, дети сейчас не самые послушные, но это не повод распускать руки. А если сегодня придёт его отец с жалобой на вас, что тогда? Это скандал, Виктория Павловна. У нас самая лучшая школа и мы не можем рисковать её репутацией. Вы понимаете, меня.

Конечно, понимаю! А как не понимать. Если, что пиши заявление на увольнение. В эту школу очередь из учителей. Место пустовать не будет.

- Не придёт, Зинаида Сергеевна, - заверила я её.

- Хорошо, вы свободны, Виктория Павловна.

И я ушла. Весь день был испорчен. После ковра у директора, мне словно в душу нагадили. Как же здесь быстро до всего додумываются. Я ещё сама не разобралась в своих чувствах к Алёше, а директриса уже нас в койку запихнула. Мерзко. Очень мерзко. И Алёша этот тоже хорош. Весь классный час, раздевал глазами. Я даже несколько раз запнулась. Забыла всё. В голове всплывали картины нашего поцелуя в классе. А когда глаза мои невольно падали в сторону дверей, у меня и вовсе давление скакало. Уши залаживало, и сердце, замирая, останавливалось. Двадцать семь лет и уже тахикардию заработала на любовно-нервной почве.

Сижу в лаборантской и сопли на кулак наматываю. Жалею себя и ненавижу за слабость к своему ученику. В мой мир покаяния врывается Надя. Увидев меня в слезах, присвистнула.

- Эка тебя наша злыдня отчитала! – вынимая из кармана пиджака пачку сигарет, говорит она.

- Да не особо и отчитала, - вытираюсь я платочком, - просто мерзко слушать было.

- Ага, мерзко, когда в трахе с учеником подозревают! – открывает она форточку.

- Чего? Ты – то откуда знаешь? – слёзы высохли в раз от шокирующей новости.

- Как откуда? Вся учительская жужжит. Анна Тимофеевна сказала, - говорит Надя и закуривает сигарету, выдыхая в форточку.

Курить в школе нельзя, но все курят по лаборантским. Главное не попадаться на глаза администрации в лице директора и завуча.

Ясно. Анна Гавриловна лучшая подруга Зинаиды Сергеевны. Они бухают вместе, обсерая мужиков. Причины у них на это есть. Завуч - разведёнка с двумя детьми от разных мужей. Директор – старая дева, с десятком не удачных романов в юности. Короче, жизнь у них не сложилась, а виноваты всё они – мужчины. Козлы, одним словом. Вчера побухали и посплетничали. И вот результат. Я теперь и в глазах школьной общественности аморальная извращенка педофилка. Глаз теперь с пола не подымешь, все заклюют.

Я ещё больше зарыдала.

- Да, ладно тебе, не реви! – успокаивала меня Надя.

- Как не реветь, - давилась я соплями, - я не сплю с Ольшанским. Это не правда!

- А я грешным делом подумала, что есть между вами огонёк, - затягиваясь, сказала Надя. – Он же у тебя был вечером.

- Дура! Тебе же ясно сказали, занимались историей! – врала я.

Даже подруге было стыдно рассказать о своих чувствах.

- Да хоть и трахались, и что?! Он парнишка ничего такой, - чуть не облизываясь, сказала учительница биологии. – И там, уже в четырнадцать всё работает ого-го как! А ему не четырнадцать. Семнадцать, твою мать, стукнуло. Эх, сама бы с молоденьким закрутила. Надоели эти мужики за тридцать. Пока не приласкаешь, ничего не встанет. А хочется горячего! Ух, как хочется! Чтоб он тебя, а не ты его, - закатила глазки, полувозбуждённая Надька.

Я даже заикала от такого откровения.

- Ты, что такое говоришь? Это не правильно, - платок мокрый, утираюсь, по - детки рукавом.

- Правильно - не правильно. Да ну эти границы! Секса хочу. Давно не было, - она выбрасывает окурок в форточку и подсаживается ко мне на соседний стул. – Слышишь, а давай сегодня в ночной клуб сгоняем. Мужиков снимем. Оторвёмся, как в универе, помнишь? Что разве старые? Всего –то двадцать семь!

Мы с Надей учились на разных курсах, но дружились ещё на вступительных экзаменах.

- А если там наши ученики будут? – почти соглашаюсь я.

Чем чёрт не шутит! Может и кого встречу. И может и не на одну ночь. Надоело одиночество.

- А мы туда пойдём, где малолеток точно не пускают, - улыбается она.

- Где ты такие клубы видела? Сейчас пятнадцатилетняя девочка, такими формами обладает, что тебя с твоей двоечкой за пояс заткнёт.

Мы засмеялись. Легче стало. Всё-таки подруги это всё для нас.

- Вика, я вот, что тебя хотела сказать, - она взяла мою руку. – Мне тут по секрету Раиса Игнатьевна сказала. Племянница нашей директрисы универ в этом году заканчивает. И тоже по специальности история. Так Зинаида Сергеевна на тебя зубы точит. Хочет место освободить для родственницы, а тебя уволить не за что было. И тут такая новость. Ты и Ольшанский. Она за это дело всеми конечностями ухватилась. Выживет тебя из школы.

С этой правдой мне стало понятно, почему в последний год так много придирок по работе от директрисы в мой адрес прилетало. Место для племяшки готовит.

- Теперь точно выгонит! – я погрустнела.

- Ты об интиме с Алёшенькой? – подмигнула Надя. – Это не доказуемо. Но нервишки тебе попортят.

- Нет выгонит. Сплетни на престиже школы могут сказаться.

- Да какой престиж школы? Я тут с некоторыми учителями долгожилами общалась. Тут престижем и не пахнет. Та ещё школка. Тайн, как блох на бродячей собаке.

- Ты о чём? – впервые слышала подобные речи.

Я не особо общительная, в отличие от подруги.

- Помнишь физика Леонида Инокентича?

Я кивнула головой. Кто его не помнит. Когда мы пришли работать, он на пенсию среди учебного года ушёл. Милый такой старикашечка был.

- Этот старичок девочек любил за коленки лапать. Кто давал полапать, тому оценки хорошие. Кто не давал, того на пересдачу оставлял. Дети жаловались. Мимо ушей пропускали. Это престижная шкала! Такого здесь быть не может. Наша директриса покрывала его. Он же приносил школе каждый год грамоты по призовым местам в олимпиадах. И несколько раз был учителем года. И так бы ещё долго длилось, если бы не пришла одна мамаша с жалобой на физика-педофила и с угрозой в милицию с заявление пойти. Долго тянулись переговоры с разгневанной мамашкой. Физика на пенсию, пострадавшей бесплатно по всем предметам репетиторство. И это не все тайны. Здесь и учителя алкоголики, и наркоманы были. И ученицы от учителей беременели. Только такие тайны на публику не выносят. По-тихому решают или пока всех всё устраивает, предпочитают не замечать.

Я ужасалась услышанным. Пять лет работаю и ничего не знала. Наверное, Надя права, пока всех всё устраивает - в глаза не бросается. Это мои метания бросились в глаза потому, что место понадобилось. Гадко стало. Я сижу себя корю за слабость, проявленную в классе с учеником. И я не сама к нему полезла! А тут такие дела творились. Жесть!

- Ладно! Пойдём в клуб, - согласилась я.

Надоело всё. Развлечься захотелось и напиться, если честно.

Не успели мы с Надюшкой за барную стойку сесть и наклюкаться для начала, как к нам подсели два видных мужчины. Слово за слово и мы уже за их столиком сидим. Продолжаем пить, смеяться. Потом вроде танцевать? А утром я просыпаюсь в своей постели, с головной болью, без одежды и без памяти. Рядом в постели никого нет. Вроде была не одна. Кто-то домой привёз. Ничего не помню.

В последний раз я так пила, когда жениха на чистую воду вывела. Отменила свадьбу и напилась до потери пульса с Надькой. Мы ещё тогда на лимузине, арендованном на свадьбу, ездили по городу. Надя шофёра совратила и напоила. Как тогда нас гайцы не остановили. Не знаю. Во общем весело было. А вчера как было? Не помню.

Лежу и прихожу в себя. На кухне кто-то есть. Гремит кастрюлями. Мама. Больше не кому. Будет читать нотации, как всегда.

- Мамуль! – зову я. – Мамуличка! Принеси своей непутёвой доченьке водички!

Сушняк.