Глава 3

Под удивленными взглядами Агнес и Бастиана Нокте выпила полную чашу воды, затем вторую и, утирая капли с подбородка, посмотрела на моллюсков, качнула головой и ушла к себе.

Повар отбросил очередную пустую раковину в мусорное ведро и тяжело вздохнул:

— Почистили — и хватит, она снова ничего не будет. По глазам видно! — Они со служанкой уже научились различать желания безмолвной госпожи.

Агнес ополоснула нож и ответила:

— Этого следовало ожидать. Ладно, поужинаем вдвоем. — Кряхтя, служанка поднялась, колени хрустнули. Агнес поковыляла из кухни следом за госпожой, но, заглянув к Нокте в спальню, увидела ту лежащей на постели. К девичьим ногам прилип черный песок.

Каждый день Агнес приходилось вытряхивать простыни, но лучше она будет продолжать выполнять свою работу, лишь бы госпожа не слегла с жаром. Каждую болезнь служанка переживала как собственную. Сердце замирало при виде мечущейся в горячечном бреду Нокте.

«Бедняжка. Никто не знает, какую судьбу нам уготовили, не каждому дано жить долго и счастливо». Закрыв дверь, служанка ушла.

Нокте долго смотрела на миску с персиками, пока не приблизилась к ней. Взяла плод и откусила кусочек. Сок растекся по пальцам, аромат фруктов усилился. Отложив недоеденный персик, Нокте склонилась над подоконником, высунула руку, чувствуя, как влажные пальцы обдувает ветерком. Останься магия при ней, волна мгновенно бы дотянулась до ладони.

«Все волшебство ушло. Я отдала его, променяла свою природу на зыбкое счастье». Тоска затопила ее сердце.

Она просидела у окна до глубокой ночи. Холодный свет выглянувшей из-за облаков луны осветил тропинку к горячему источнику. Девушка долго смотрела на то, как знакомый путь обволакивают сверкающие в полумраке волны. Слуги давно спали.

Когда Нокте ступила на тропу, вода умиротворенно затопила ступни, пропуская гостью к чаше. Девушке не нужны были глаза, чтобы видеть: она могла пройти в абсолютной темноте и не оступиться.

От чаши исходило привычное тепло, в воздух поднимался пар, размывая границы между берегом и морем. Бросив платье на камни, Нокте нырнула в согревающий омут.

Из-за камней появились двое. Шевеля ногами-плавниками тритоны наблюдали за изгнанницей. Ее провинность была куда тяжелее, чем их.

— Видишь, за кем приходится следить? — с отвращением отметил первый, недовольно всколыхнув темными волосами, и те, словно водоросли, заструились по его широким, исполосованным белесыми шрамами плечам. Тритон подтянулся на камнях, заскрежетали острые черные ногти. Из локтей и вдоль позвоночника, где полагалось быть гладким плавникам, выступили иглы.

— Отец был у королевы, она вновь ему отказала, — спокойно ответил второй, неотрывно глядя на бледные женские руки, поднимающиеся и опускающиеся в воду чаши. Пар мешал разглядеть ее полностью, но от брата он слышал, что изгнанница ужасающе некрасива даже для человека. «Двуногие отвратительны по своей природе».

— Все бы отдал, чтобы поменяться с Герасом местами и служить в южных водах, но королева запретила нам покидать Черный утес. По воде даже очертили дополнительную защиту. Хаос , ты вовремя успел вернуться, иначе пришлось бы плыть обратно на юг, — тритон невесело усмехнулся.

— Что за вздор, Эфир? Будто мы до этого пытались сбежать. Я подсчитал удачные дни и быстро добрался по течению.

— Досадно, что оно движется лишь в одну сторону. До южных земель добираться около недели, а сюда за сутки-двое можно проплыть без особых усилий.

Та, чье имя было велено забыть и не вспоминать, вышла из воды и поднялась в полный рост. Ветер стянул с нее вуаль пара, обнажив то самое уродство человеческого тела. Тритонов передернуло от отвращения.

— Я видел обнаженных женщин. На южных границах они любят купаться нагишом, и вода там теплая, — отметил Хаос, стараясь не показываться из-за камней.

— Все они не идут ни в какое сравнение с русалками. Ни хвоста с прожилками, чтобы передать спириту, ни чешуи. Даже то, что у людей между ног, напоминает закрытого в раковине моллюска под завитками волос. Эта же — Эфир кивнул в сторону девушки, — похожа больше на бледную ветку мертвого дерева. Слишком светлая и гладкая кожа, а глаза черные, как у тех чудовищ, что плавают подле нее.

Хаос удивленно вскинул брови. По вискам скатились капельки воды.

— Даже утратив магический дар, она по-прежнему привлекает морских тварей. Они вьются рядом с ней, как мурены вокруг хвоста королевы. Если бы не чудовища, я бы с удовольствием вспорол нашу заключенную от паховой раковины до глотки, как мы поступаем с пригодными для ужина монстрами.

— Она знает, что мы здесь? — Волна окатила Хаоса со спины, черные пряди упали на лоб, скрыли темные глаза. На висках проступила чешуя.

Эфир пожал плечами:

— Возможно, но никогда не давала понять это наверняка. Она постоянно находится у воды, даже в ненастье, а потом пропадает и возвращается еще более исхудавшей, бледной и отвратительной. Наблюдать за ней не слишком приятно. Она мечется: то заходит в море, то выходит. Однако стихии не прикажешь, та принимает ее, прогоняет и вновь волнами ластится к ногам. — Тритон сплюнул в воду. — Променять красоту и сущность русалки на подобную жизнь. Лучше смерть.

— Однако девушка по-прежнему жива. И Эрида приставила к ней нас. С чего бы такое внимание к сестре-изгнаннице? — Хаосу захотелось подплыть поближе. Наблюдать за принцессой без хвоста было любопытнее, чем за купанием обнаженных человеческих девушек.

— Спроси у нее, — огрызнулся Эфир. — Поплыли, я увидел достаточно, чтобы написать отчет. Хотя бы здесь водятся осьминоги, чьи чернила не размываются.

Хаос кивнул, но, отплыв подальше, увидел, как принцесса неподвижно стоит и смотрит в их сторону. В ее глазах таилась мгла, мокрые пепельные волосы прилипли к спине, соски высокой груди заострились, а от плоского живота вниз уходили длинные шрамы. Похожие светлели и на внутренней стороне бедер.

«Когда-то эта часть тела была хвостом», — подумал Хаос и нырнул за братом.

Нокте проводила тритонов равнодушным взглядом и погрузилась в воду. Горячие потоки обжигали шрамы на животе. Временами девушке казалось, что сквозь раненую кожу проступает чешуя, но стоило провести пальцами, и она чувствовала обычную неровность швов. Ее последняя беременность длилась пять месяцев — еще немного, и она подарила бы королю заветное дитя, но острая боль пронзила тело. Очнулась Нокте с опустевшим животом, выпуклыми швами и заботливо склонившемся над ней целителем. Он что-то говорил, но девушка не различала слов. Лишь видела шевеление его тонких губ. Осознавала свою бесполезность и ущербность в мире людей. Ее сказка закончилась. Ребенка не удалось спасти.

Нокте вынырнула, и в воздух поднялись клубы пара. Натянув платье на мокрое тело, девушка побрела обратно в замок. Остаток ночи прошел в кошмарах, принесших с собой облик погибшего тритона: из развороченного чрева выползали крабы, щелкающие клешнями. Они пожирали плоть мертвого, а на глаза и рот тритона садились серые мотыльки. Щелканье становилось все громче, пока Нокте не проснулась. За окном светало, громко кричали чайки, о скалы с шумом бились волны. Пахло свежеиспеченным хлебом. Впервые за долгое время Нокте испытала голод.