Глава седьмая, в которой царевна принимает важное решение

Царевна рыдала, обливаясь слезами столь горькими, что ни одно сердце, коли оно не вовсе каменное, не смогло бы вынести того плача, не разорвавшись от сострадания. Увы – у единственного свидетеля неизбывного царевнина горя сердце было именно что каменным, и свидетель этот только хитро посматривал на Алю, продолжая невозмутимо и размеренно работать ножом.

Со двора доносился мерный стук топора – Светик рубил дрова для вечерней бани. Колдун, как обычно, заперся в своей пристройке – то ли ворожил, то ли еще какое злодейство чинил. Кто его, лиходея, разберет.

И лишь один бессердечный Савелий наблюдал за бесславным поединком прекрасной девы и полной миски лука.

Мясо он царевне не доверил, и пластал его крупными кусками сам. Сегодня прилетала с весточкой почтовая птица – к вечеру отряд вернется из похода с победой, так что жаркое готовили на всех.

За минувшие три дня Алевтине строго-настрого было заказано – для ее же блага! – множество самых разных вещей. Например, к курятнику подходить. К козе, опять же. И к печи, из которой буквально сами собой кидались на царевну горящие угольки, а то и котлы с кипящим варевом. И посуду мыть (мисок в избе все же оказалось маловато для такого случая). И стирать (хотя порвала она от злости на прямо-таки заколдованные неоттирающиеся пятна всего-то одну рубаху, да и то собственную. Зато уж воду мыльную разлила по всему полу, и сама же на ней и оскользнулась). И даже пол подметать. Последнее – исключительно на всякий случай и совершенно несправедливо. Кто же знал, что этот веник был не для пола и даже не для бани, а для волшбы лечебно-чудодейственной, а Ратмир (уверявший, что и вовсе это был не веник даже) его на просушку вешал!

Алька искренне старалась и ее ужасно расстраивало, что ничего не выходит. А пуще того – что дальше пробовать ей не дают. Ведь не могло же у нее все сразу получиться!

– Ты пойми, царевна, – вздыхал Савелий. – Мы ведь за твою безопасность отвечаем. А тебе, выходит, небезопасно…

– Что? – обижалась Алька. – Веники брать? Что они, на месте меня испепелят да под коврик заметут?

– Веники – вряд ли, – влез Светик, – а Ратмир – может! Если ты его травки еще разок угробишь…

Колдун, поджав губы, каждый вечер залечивал царевне свежие синяки, ожоги и ссадины – над мелкими царапинками просто проводил рукой, и они исчезали без следа, для иных делал примочки, к синякам же давал прикладывать мазь. Примочки и мази немилосердно щипались, а то и пекли, но Алька стискивала зубы и терпела.

А еще как-то вечером, укладываясь спать, она слышала, как Савелий с Ратмиром шепотом обсуждали, что могло бы сравниться с разрушительной силой одной царевны – десяток Горынычей али ураган? И не следует ли сокрушительность ураганов измерять в царевнах? Богатыри при этом тихонько смеялись. Надо же, колдун, оказывается, и шутить, и смеяться умеет! Уж лучше бы не умел. Алька в своем углу, слушая, только молча глотала бессильные злые слезы.

Готовить самостоятельно она, конечно, и не пробовала. Точнее, ей не позволяли. Ратмир чуть высокомерно объявил, что “он, конечно, специализировался некогда на ядах и противоядиях, однако в данном случае его искусство может оказаться бессильно”. Алька на это только фыркнула. Ее собственному мнению о колдуне, между прочим, тоже ниже падать было некуда! Еще и отравитель он, оказывается, вон как!

А вот помогать в готовке под своим присмотром Савелий ей все же разрешил. Например, лук вот порезать.

– А оно и полезно поплакать иногда, – со знанием дела говорил он. – Особливо девице-то.

Девица невоспитанно шмыгнула носом – потому что платка под рукой не было, а вытирать нос рукавом было бы еще хуже.

– А ты молодец, царевна, – неожиданно похвалил ее богатырь.

Алька изумленно вскинула голову. Похвалы она не ожидала. Собственно, за все время, что жила на лесной заставе, она еще не видела ни одного вполне одобрительного взгляда. Конечно, никто ее не посмел бы отчитывать ни за битые миски, ни за разлитую кашу. Зато она вдруг обнаружила, что взгляды порой случаются выразительнее всяких слов. Ратмир так вовсе, кажется, мог бы одним взглядом убить ее без всякой магии, причем по меньшей мере пятнадцатью разными способами – например, разрезав на кусочки и испепелив. Это тебе не дома, где пришла с прогулки в саду в порванном грязном платье, а няньки хором восхищенно ахают, какой у царевны “живой непоседливый нрав”.

Алевтина недоуменно посмотрела на лук под своим ножом. Упрямая луковица разползалась на слои и скользила, а потому куски у царевны получались крупные, неровные, будто топором рубленые. А еще она стыдливо поджимала мизинец, чтобы не показать, что снова порезалась.

– Молодец? – осторожно переспросила она.

– Еще какая, – серьезно ответил Савелий. – Потому что от решения, верно принятого, не отступаешь. Не выходит, из рук валится, больно, обидно – а не сдаешься. Упрямство да упорство – оно тоже разное бывает. Случается дурное, когда от юности, когда от дурости. А бывает полезное, нужное. Чтобы на полпути дела не бросать. Вижу ведь, как трудно тебе. И не жалуешься. Молодец. Настоящий богатырь!

И прозвучало это так неожиданно, что царевна покраснела до корней волос. И отчего-то эта похвала оказалась много важнее и приятнее всех ничего не значащих лестных слов от нянек.

Алька снова шмыгнула носом и поморгала, отложив нож. Вкривь, вкось и как придется, а лук все же был готов (а местами и полит царственной кровью!).

– Савелий, а как богатырями становятся?

– По-разному, – пожал тот плечами, ссыпая мясо в котел и присыпая солью. – Кто-то с детства об этом мечтает, а кто-то и вовсе почти по случайности… Чтоб на обучение в отряд попасть, каждый должен прежде испытание пройти и доказать, что достоин. После обучение. На учебу одному года-другого хватит, другому несколько лет понадобится. А уж коли с честью учебу пройдет да в бою доблесть и умение докажет, тогда и к присяге приходит и возвращается в отряд уже богатырем.

– Надо же, – удивленно протянула Алька. – Как в академии, почитай… А какое испытание?

– Для каждого свое, – Савелий накрыл котел крышкой и поднял его, чтобы отнести к печи. Повозился, громыхая заслонкой. Царевна же терпеливо ждала, сложив руки на столе, пока он не вернулся. – У каждого ведь свои стороны сильные и слабые. И то и другое равно важно. И как свою силу используешь, и как сумеешь слабость противника найти, а свою не показать…

Савелий отошел в закут за печью и вышел оттуда с большой глубокой миской, которую поставил на стол, а затем прошел в сени. Оттуда был ход в подпол, где хранились съестные припасы. Опару на тесто ставить будет, догадалась царевна и подперла щеку рукой. Ходить за Савелием следом, пытаясь помочь и подхватить, не стоит, это она уж выучила. Один он и управится быстрее, и не обольется ничем.

А когда он, нагруженный какими-то сосудами и с зажатым под мышкой кулем вернулся, задумчиво вздохнула.

– А я вот тут догадалась, – протянула вдруг она. – Просто домашнее хозяйство – не моя сильная сторона.

К счастью, Савелий успел сгрузить большую часть своей ноши на стол и быстро зажал рот рукой, лишь сдавленно кашлянув и дрогнув плечами.

– Кх-кхм! Пожалуй…

– Зато я на лошади скакать умею, – похвалилась Алька. – А еще в детстве я с мальчишками играла и из рогатки стреляла. Так вот, я из рогатины аж с тридцати шагов послу из Двунадесятого в прическу попадала! Ну, у них, знаешь, такие прически дурацкие, вроде башен, даже у мужчин! А уж снежками!..

Савелий снова весело хмыкнул.

– Стало быть, и на тебя бы верное испытание нашлось! – пошутил он.

– А что! – вскинулась вдруг царевна. – Я хочу пройти испытание!

*

– Я хочу пройти испытание! – Алька стояла перед богатырями, сложив руки на груди, с видом самым одухотворенным.

Прибывших с очередной победой героев она огорошила с порога, так что сейчас они, не успевшие и переодеться с дороги, лишь озадаченно переглядывались. Кое-кто неуверенно улыбался (а Анжей так и вовсе, не скрываясь, хихикал, паршивец!), но вот Михайла смотрел неожиданно серьезно. И Альке отчего-то думалось, что именно его и надо ей убедить. Его да еще Савелия, к чьему мнению старшой, несомненно, прислушивается.

С Савелием ей сегодня уже пришлось выдержать словесную битву, доказывая заодно, что ни белены, ни сушеных мухоморов из Ратмировых запасов не ела. Так бы он ее и пустил в свою комору! Интересно, колдуну-то зачем такие запасы? Ядами да прочими злокозненными зельями небось приторговывает! Ну да не о нем сейчас.

За время споров и уговоров Алька лишь все больше убеждалась в верности столь неожиданно принятого решения. Идея пришла ей в голову, как обычно, внезапно, однако захватила целиком, и теперь царевна больше не сомневалась.

– И зачем тебе это? – поинтересовался Михайла, неторопливо отстегивая пояс с ножнами.

– Как – зачем? Богатырем хочу стать! – теперь уж ухмылялись почти все мужчины – кто украдкой, а кто и явно. Но царевна не дала сбить себя с толку. Она успела хорошо все обдумать – и найти те самые, верные слова, услышав которые, даже Савелий примолк озадаченно. – Как мой батюшка. До женитьбы на матушке он ведь тоже богатырем был. И всегда говорил, что правитель должен быть готов, коли понадобится, лично войско возглавить и за страну свою встать. Царь и царица вместе правят, и один из них главнокомандующим войска должен быть.

– Обычно все-таки царь, – с усмешкой влез Анжей.

– Ну и что? Ни в одном законе это не записано. Царь с царицей должны дополнять друг друга. А мой жених… – несмотря на всю влюбленность, кое в чем Алька Елисея вполне трезво оценивала. Можно сколько угодно воображать героические подвиги в его исполнении, но вот представить его во главе войска было решительно невозможно. Ну и что! Не всем же воинами быть. Зато он и в академии учился, и еще стихи пишет. В стихах царевна не очень-то понимала, но звучало вроде бы складно. И все про нее и ее красоту неземную! Приятно же. – Елисей не воин. Значит, воином в нашей семье буду я.

Анжей отчетливо хрюкнул.

А вот Олешек неожиданно поддержал Алевтину.

– А чего, – нахмурился он. – Вот моя тетушка в пятнадцать лет своего первого дракона заборола. Так она в наших краях и по сей день первая среди воинов.

– Ну вот! – обрадовалась Алевтина. – Выходит, и среди дев бывают воины…

Савелий крякнул.

– Видела бы ты ту тетушку…

– А чего? – удивилась царевна.

– Тетушка – красавица у меня, – сообщил Олешек больше для Савелия, будто продолжая некий давний разговор. – А что замуж по сей день не вышла – так то потому что все достойного ищет. А кто ж ее достоин-то будет?

Однако Алька продолжала выжидательно смотреть на Савелия. Тот ухмыльнулся.

– Так я ведь и не спорю, что красавица. Мне разок довелось повидать. Тетушка у него… Видишь вот Олешека нашего? – царевна кивнула. Чего б она его не видела? Не слепая ведь. – А вот представь его без бороды…

Алька широко распахнула глаза и попыталась вообразить.

– Что – прямо… – она очертила руками в воздухе размах плеч и рост, а Савелий лишь невозмутимо кивнул. Представить женщину таких габаритов удавалось с трудом.

– Стати у нас семейные, – скромно подтвердил и сам Олешек, и царевна сглотнула.

– Ну… не все ведь от силы зависит, верно? Многое и от умения…

– Верно, – кивнул Михайла. – А чтобы умение было, надобно очень много трудиться. Готова ли ты, царевна, в самом деле и учиться, и трудиться?

– Готова, – твердо кивнула она.

– А подвиг? – вдруг спросил Светик.

– Так ведь ей необязательно потом в отряд вступать… – протянул Акмаль.

– Какой еще подвиг? – нахмурилась Алька. – Савелий говорил, испытание, обучение…

– Это для всех богатырей, – Михайла снова кивнул. – Мы же – особый отряд. Каждый в этом доме однажды в одиночку великий подвиг совершил во благо Тридевятого. Не из долга и не ради славы, в готовности и с собственной жизнью для других расстаться. Кто царя от гибели спас, а кто от целого села беду отвел. А уж потом – и испытание, и обучение…

– Что – и Светик великий подвиг совершил?!

– И Светик.

Сам же юноша почему-то покраснел.

– И… – она перевела взгляд на Ратмира.

– Каждый, – повторил старшой отряда.

Алька повесила голову. Подвиг… разве что побег ее – так едва ли богатыри сочтут это подвигом. Не поединок же с петухом к великим делам причислять!

– Однако цель у тебя добрая, – неожиданно продолжил Михайла. – Что до подвига… может, он и не понадобится. Чай, тебе – не служить, а править. Что ж… готовься к испытанию. Коли желаешь и в намерении тверда.

Царевна сначала радостно взвизгнула и подпрыгнула, но тут же напустила на себя самый решительный и серьезный вид.

– Я не передумаю!

*

Уже вечером, подсев к Олешеку, неторопливо чинившему прохудившийся в дороге сапог, Алька завела разговор.

– А твоя тетушка – она правда в пятнадцать лет целого дракона… того?

– Ну да, – Олешек положил сапог на колено и поставил на стол локоть, подперев рукой щеку.

– А как?

– Ну, завелся в наших краях тогда один дракон… говорили, лавы из вулкана перебрал однажды, да пьяный в поворот не вписался – стукнулся с разгону лбом о скалу. Сам-то и не заметил ничего, упал просто да дрых под той скалой, пока не протрезвел. А с тех пор у него будто в голове помутилось. Стал он от селян требовать себе юных дев на обед и ужин. А иначе грозил вовсе деревни окрестные попалить, а местных жителей пожрать без разбору. Ну, тетушка сама и вызвалась. В жертву, значит. В назначенный час надела белое платье и веночек на голову, явилась к его пещере…

Алька прикрыла глаза, перед которыми будто наяву встала могучая дева-воительница в белом платье.

...Сказывали, в первый миг опешивший дракон и не понял, кто это к нему заявился. То ли баба, то ли мужик. По платью-то вроде баба. Хотяяяяя…

– Ты кто? – поинтересовался ящер, собираясь испепелить наглеца на месте.

– Юная дева! – приятным баритоном жизнерадостно сообщила гостья, уперев руки в боки. – В жертву приноситься пришла! На пожрание тебе, гаду крылатому.

Согласно семейной легенде, после этих слов дева, не давая мерзопакостному ящеру опомниться, схватила его за хвост, выволокла из пещеры, раскрутила вокруг себя, да кааак шмякнет головой о скалу! Искры, сказывают, сыпались такие, что зарево аж от села видели. А дева все размахивалась и стучала об утес драконом, приговаривая что-то там о правильном питании.

– И что? – обмирая, спросила царевна. – Убила?

– Да нет, – Олешек пожал могучими плечами. – Они ж, гады, крепкие. Бронированные. Но вот всякое там помутнение в голове как рукой сняло. Не зря ж говорят, мол, клин клином… никаких с тех пор дев. Он еще извиняться потом прилетал. Говорил, мракобесы попутали, не в себе был. Тетушке за исцеление чудесное в ноги кланялся… И, главное, лавы с тех пор – в рот не берет!

Царевна попыталась вообразить, как кланяется в ноги дракон. Мда…

В сказках, что Наина читала ей на ночь, прекрасные девы, похищенные чудовищами али еще в какую беду попавшие, всегда смирно дожидались, пока их спасут. Потом появлялся герой на белом коне, побеждал чудовищ и на спасенной девице женился. Алька, конечно, с удовольствием воображала всегда себя на ее месте. А теперь вдруг подумалось: а ведь скучно так, наверное – сидеть себе, ждать, спасут, али не спасут…

А еще вот интересно, пришло вдруг ей в голову. Богатыри-то все неженатые. Хотя людей спасать – их служба. Наверняка и дев среди тех спасенных немало. На всех-то не наженишься. Наверное, в реальности герои после подвига сразу быстро-быстро сами от дев спасаются? Не то б давно всех окрутили.

А ведь здорово как – не дожидаться никого, а самой взять и чудище одолеть! Небось тогда никто не скажет, что не доросла она еще царством править. Будут славить ее, спасительницей называть, защитницей… Воображать себя не спасаемой девой, а целой героиней, Альке неожиданно понравилось куда больше. И в самом деле – как же раньше она об этом не думала? Да ведь и сидеть сложа руки, ждать у моря погоды, никогда не было по ней!

Вот бы и ей так – чтоб за хвост супостата хвать и…

Она с тоской посмотрела на свои руки – тонкие, белые. Кожа на кистях за последние дни чуть огрубела, а на пальцах и ладонях кое-где появились и мозоли. Но вот силы в них от этого ничуточки не прибавилось.

Дракон в ее воображении взмахнул хвостом, и вцепившаяся в него царевна полетела об скалу.

Эх…

Ничего! Она выпрямилась, гордо расправив плечи. Вон, даже Михайла сказал, если много трудиться, то и умение будет. Так что мы еще посмотрим, кому об скалу летать!

*

Укладываясь спать в этот вечер, Алька, навострив уши, чутко прислушивалась, пытаясь уловить, о чем говорят мужчины наверху.

Переговаривались богатыри негромко, но если приподняться на кровати, почти упираясь головой в лестницу…

– Очередная блажь капризной девчонки, – голос Ратмира сложно с чьим-то спутать. – Завтра же сдуется.

– Не думаю, – в голосе Савелия слышалась усмешка, но какая-то добродушная. – Упрямая у нас девочка. Михайла, а почему ты согласился? Неужто и впрямь думаешь, что она выйдет за своего Елисея и станет сама войском командовать?

Михайла ответил не сразу. Говорил медленно, будто с трудом подбирая нужные слова.

– Не знаю. Но она… решила наконец сама что-то сделать для того, чтобы стать хорошей царицей. Может, вовсе впервые. А учеба – она никакая лишняя не будет…

Алька улыбнулась в темноте и опустилась обратно на подушку, заодно натягивая к подбородку одеяло.

Завтра… завтра начнется новая жизнь. Жизнь богатырей полна опасностей, приключений и настоящих, каждодневных подвигов. Это тебе не в светелке целый день с решебником сидеть.

От предвкушения сладко пело и бурлило что-то внутри – может, в душе, а может, в желудке. Возможно, все-таки последний пирожок на ночь есть не стоило.