Глава 6. Дороги людей

Колеса арбы мерно поскрипывали, качая повозку и установленный на нее шатер. Иногда под колесо попадался камешек, и тогда арба вздрагивала, а все, что в ней было, шевелилось. Оказалось, что все время править волами не нужно, по прямой ровной дороге они идут сами, подчиняясь общему ритму маленького каравана. Так что Аруджи проводила время за шитьем, соединяя пестрые лоскуты в большое полотно, которое должно было стать стеганым одеялом. Точно такие же одеяла, засаленные и пропитавшиеся густой смесью запахов, она выдала Наргис, Маруди и Марею, а потом кивнула на три узких соломенных матраса, прислоненных к стенке.

— Спать будете на этом. Днем не раскладывать, а то ходи, спотыкайся через вас!

Сама старуха и танцовщица Ирсиль ночевали, как поняла Наргис, на узких откидных кроватях, приделанных прямо к арбе. Днем кровати поднимались и закреплялись большими железными петлями, но Наргис все равно не могла себе представить, как на них можно спать, не боясь падения. Арбу иногда так потряхивает! Нет, на полу гораздо надежнее, вот только была бы постель почище! Наверное, Маруди подумал именно об этом, потому что хмуро оглядел цветастый ворох одеял и спросил:

— Они хоть не блохастые? Поглядеть, так на них весь Пестрый Двор переночевал, забыв перед этим помыться.

— Моя ж ты чистюля! — ехидно умилилась Аруджи, а негодница Ирсиль прыснула в кулак. — Не нравятся мои одеяла, спи под своими! Что, не прихватила? Ай, какая беда! Ничего, сегодня у родника остановимся, можешь эти постирать. Я тебе даже мыла дам, не пожалею для такого случая! Как раз высохнут, пока до Тариссы доедем, а вы пока без одеял поспите. Ночи-то те-е-еплые!

Не по-девичьи хмурое лицо Маруди залила краска. Он беспомощно глянул сначала в сторону Наргис, потом на проклятые одеяла, потом на уже не скрывающую смеха Ирсиль и невозмутимую Аруджи...

— То-то же, — усмехнулась старуха и припечатала: — Побольше молчи, девочка, за умную сойдешь!

— А зачем ей умной быть? — пропела Ирсиль, доставая откуда-то яблоко, которых у нее был изрядный запас. — Она же и без того красавица!

И бросила на высокую, угловатую, все еще неуверенную в движениях девицу, которой стал Маруди, победоносный взгляд. Вот ехидна! Некрасивое лицо фальшивой Лалин залила краска. От корней рыжеватых волос, которые бывший джандар утром неумело заплел в косу, до слишком тяжелого для девушки подбородка. Назвать Маруди-Лалин красавицей мог разве что слепой, а уж когда это сказала томная и сладкая, будто медовая ватрушка, Ирсиль... Трижды ехидна! Будь Маруди и правда девицей, каково ему было бы это слышать?!

Наргис ожидала, что Аруджи одернет ядовитую мерзавку, но старуха промолчала. Сам Маруди прикусил губу и отвернулся. Не успела Наргис сообразить, позволительно ли брату вступиться за сестру в таком споре, как из угла, где расположился фокусник Марей, послышался его размеренный и даже слегка ленивый голос:

— Кажется, поучения уважаемой Аруджи прошли мимо вашего слуха, драгоценная Ирсиль. Раз вы упустили такую прекрасную возможность хотя бы показаться умной.

Ирсиль захлопала ресницами, а старуха хрипло расхохоталась, хлопая себя по бедрам крепкими мозолистыми ладонями. Наргис даже не посчитала нужным спрятать улыбку, губы Маруди тоже дрогнули.

— Что, съела? — хмыкнула Аруджи, а потом разом посерьезнела. — Вот что, детки! Мне тут свары не нужны. Хотите ехать до Тариссы со мной, учитесь держать язык за зубами и не шипеть друг на друга, будто коты помоечные. Да-да, Ирсиль, тебя это тоже касается. Иначе погоню всех четверых, и ищите себе место, где хотите. Это остальным дядюшка Бахавур повозки сдает за плату, а моя арба — она только моя. На мои деньги куплена, и порядки в ней тоже мои.

— Да я-то что... — надула и без того пухлые губки Ирсиль, а из угла фокусника раздалось очень почтительное и церемонное:

— Прошу прощения, госпожа Аруджи. Не хотел потревожить ваш покой!

— Простите, госпожа, — поклонился, вскакивая, Маруди, и Наргис про себя беспомощно покачала головой.

Ну разве девушки так кланяются?!

Джандар и сам, видно, понял, что ошибся, потому что бросил на Наргис тоскливый взгляд, словно ожидая выговора. А она тоже встала от бортика, возле которого пристроилась, и поклонилась старухе, вовремя вспомнив, что надлежит это делать по-мужски.

— Так-то лучше, — смягчилась Аруджи. — Ну что, время к обеду, берите миски да ложки, они во-он в том сундуке.

Наргис покосилась на котелок, который в повозке тоже имелся, а потом сообразила, что готовить на ходу нельзя, переносная жаровня от качки может стрельнуть угольком и принести беду. Наверное, трюкачи варят еду вечерами, когда повозки останавливаются. Значит, весь день, кроме ужина, придется есть холодное. Да и ночи здесь такие, что зуб на зуб не попадает. Вчера она так устала, что сама не поняла, где и как уснула, а проснулась на узкой качающейся постели и только сейчас поняла, что Аруджи уступила ей свое место.

Сердце у старухи доброе, хоть язык и ядовитый, куда там Ирсиль. Да и сегодня она ни словом не упрекнула мальчишку, за которого принимала Наргис, а просто рассказала, как здесь положено жить.

— Госпожа, позвольте вам помочь? — обратилась Наргис к старухе и тут же смутилась: — Может, что-нибудь нужно?..

— Сиди, малыш. — Морщинистая, но крепкая рука потрепала ее по голове. — Две девки без дела маются, а мужчина будет еду раскладывать да хлеб делить? Э-э-э, не мужское это занятие, когда есть женщины! Твоя работа вечером начнется. Надо будет волов распрячь да напоить, костер разжечь, воды принести. Хоть твоя сестрица моими одеялами и побрезговала, а я грязи не люблю. Есть вода — надо помыться, не каждый день путникам такое удовольствие достается. — И добавила, явно считая это немалой щедростью: — Если у меня народу добавилось, придется два раза котелок кипятить. Как раз хватит, чтобы помыться тепленькой.

Маруди затравленно посмотрел на котелок. Наргис молча согласилась с его ужасом. Приготовить в нем дневную еду на пять человек еще можно, хотя на каждого придется очень скромная доля. Но согреть воды для мытья?! Да ей двадцати таких котелков не хватит одни только волосы промыть!

Она прикусила изнутри губу, пытаясь осознать, что Аруджи с Ирсиль живут именно так. То есть в городе они, наверное, ходят в купальни... Не такие, конечно, как у госпожи ир-Фазули, но все-таки настоящие, с горячей мыльней и колодцем, откуда можно зачерпнуть сколько угодно воды... А в дороге не моются неделями, а то и месяцами, потому что один котелок на двоих-троих — это мытьем назвать нельзя! Даже если разбавить его ведром холодной. Подтверждая ее мысли, Ирсиль мечтательно вздохнула и заявила куда-то в пространство:

— Доберемся до Тариссы, весь заработок за первый день потрачу на купальню! Куплю десять... нет, дюжину ведер воды! И служанке заплачу, чтобы растерла меня от ушей до пяточек! И душистого масла на волосы целую ложку вылью... И зубы отбелю... А потом завернусь в горячее полотенце и буду сидеть, сколько душе угодно, а мне холодный шербет приносить станут!

— Это ж сколько ты за день заработать собираешься? — хмыкнула Аруджи. — Тарисса — город богатый, но там и танцовщиц на каждой площади по паре.

— Гадалок тоже, — обиженно сообщила Ирсиль, кутаясь в теплое цветастое покрывало. — Я-то еще ни разу с площади без полного бубна монеток не уходила! Хоть и медные, а все мои! Смогу и за купальню заплатить, и за новую накидку на зиму, и за место в повозке. Между прочим, мне Бахавур обещал, что мы здесь только вдвоем жить будем, а получилось вон как!

— Бахавур тебе обещал, с него и спрашивай, — безразлично отозвалась Аруджи. — Сама знаешь, у нас все повозки заняты, кроме его, моей да Ориса-одноглазого. Бахавур-то тебя не пустит, больно ручонки у тебя шаловливые, а у него общие деньги хранятся. Но перед Орисом словечко могу замолвить.

— Вот уж благодарю, не надо! — фыркнула Ирсиль и приняла обиженный вид, словно кошка, которую заподозрили в покушении на горшок сливок.

Причем вылизанный ею еще вчера.

— Госпожа Аруджи, а вы гадалка? — робко поинтересовался Маруди. — Простите за любопытство...

— За что же тут прощать, детка? — усмехнулась старуха. — Если ко мне с почтением, так и я не кусаюсь. Гадалка я, это верно.

— Такая же, как госпожа Минри? — ступил джандар на тонкий лед, и Наргис навострила уши.

— Слава всем богам, не такая, — сухо отозвалась Аруджи и тут же смягчилась: — Не знаю, почему она за вас просила, да только простым людям от Минри лучше держаться подальше. И упаси боги быть такой, как она. Ни себе счастья, ни людям удовольствия.

— Почему? — еще тише спросил Маруди, но ответила ему не старуха.

Из угла снова послышался голос Марея:

— Потому что госпожа Минри не ходит дорогами обычных смертных. Тем, у кого в жилах течет кровь, не по пути с теми, у кого там горная вода и вишневый сок. Если понимаешь, о чем я, тебе этого достаточно. А если не понимаешь — тем более.

* * *

Вечера и возможности помыться Наргис ждала, как никогда не ожидала ни одного праздника! Ей казалось, что запахи повозки и волов пропитали ее насквозь, от макушки до кончиков грубых мужских башмаков, надетых на толстые шерстяные носки. И носки эти нельзя было снять, иначе ноги мгновенно леденели! Пыль, которая просачивалась в повозку, как ни задергивай полог, сразу оседала на лице и волосах, скрипела на зубах, лезла в нос. Наргис чувствовала себя невыносимо грязной, хотя прошел всего день пути, а ведь не каждый день будет вода!

Из осторожных расспросов Маруди и обстоятельных ответов гадалки Наргис узнала, что источники в дороге редки, хорошо, если раз в неделю попадутся. Поэтому воду для людей и скота трюкачи везут с собой в больших кожаных мешках, как и запас дров, уже наколотых и высушенных так, что горят, будто политые маслом. Увы, прогорают они так же быстро, а в пути можно пополнить запас только на постоялых дворах или подобрать сухой кизяк, оставшийся от прошлого каравана, если очень повезет.

Стало понятно, почему два котелка горячей воды Аруджи считала немалой роскошью, а еда трюкачей большей частью состояла из дорожных лепешек, не мягких, но и не черствеющих подолгу. Еще для еды имелся сушеный творог, соленый и копченый сыр, вяленое мясо, орехи и пастила, уваренная так, что могла бы посоперничать с тем самым сыром. Все очень питательное и подолгу не портящееся, но однообразное и, как поняла Наргис в первый же обед, невкусное. Может, в этом тоже был особенный смысл, ведь невкусной еды много не захочется, а в дороге, как обмолвилась Аруджи, трюкачи не работают, значит, и пировать им не полагается.

— Ничего, — утешила ее старуха, зорко подметив, как погрустнело лицо Наргис-Хамзи. — Доберемся до Тариссы, и сразу на площадь! А вечером сварим плова со свежей бараниной и наедимся вволю. После долгого пути любая еда слаще меда! Да и сегодня еще побалуемся куриным супчиком, Бахавур не зря два десятка петушков купил да живыми в дорогу взял. Уж по одному на каждую повозку выделит!

Наргис кивнула и сглотнула слюну, которой тщетно пыталась размочить твердый, как камень, кусок сыра. Один петушок на пять человек — это же пир, достойный самого шаха!

Предательски вспомнился рахат-лукум, от которого она отказывалась в доме Джареддина, томленая в орехах ягнятина и прочая еда, которая тогда казалась ей совершенно обычной. Да она ведь никогда в жизни не была голодной, оказывается! И до слез опять захотелось, чтобы все стало по-прежнему, как было раньше. Родной и любимый дом, уютная спальня с мягкими коврами, теплой постелью и лампами, заправленными чистейшим маслом. Книги, которые можно читать, когда только захочешь! Купальня, где не нужно беречь воду. Служанки, которые принесут и сделают что угодно, только вели. Не понравился тебе, дурочке, розовый лукум, тут же заменят на ореховый, не угодила ягнятина, кухарка едва не рыдает, ах, как же так, ее стряпня не по вкусу госпоже! И ведь не ценила этого, считая, что такая жизнь не может закончиться.

«И все равно оно того стоило, — упрямо подумала Наргис, опуская руку и зарываясь пальцами в шерсть Барса. — Я должна была сбежать от Джареддина! Но что, если Аледдин не узнает меня в грязной голодной оборванке, которая приедет в Тариссу? Ах, глупости какие! Мне ведь не нужно плясать или гадать на площади, чтобы заработать на купальню, я могу просто пойти туда. Только сначала нужно принять прежний облик, а то ведь неизвестного юнца с девицей не допустят пред светлый лик шахского управителя!»

Барс тихонько вздохнул, словно подтверждая ее мысли, и опять положил голову на лапы, стараясь принять незаметный и смиренный вид. Перед тем как пустить его в повозку, почтенная Аруджи долго ворчала, что такая огромная собака съест больше человека, да и места займет как здоровенный мужчина, но тут уж вмешался сам дядюшка Бахавур. Старейшина трюкачей погладил себя по дородному животу и веско заявил, что светлейшая Минри не часто просит об услуге, а просила она взять до Тариссы двух путников и собаку, никак иначе. Да и заплачено за пса как за человека, так что лепешек и вяленого мяса на его долю он, Бахавур, купил. А собака, видно же, стоит немалых денег и достойна заботы.

Все время его пылкой речи Барс умильно щурил на Аруджи глаза, а потом подошел и лизнул ей ладонь. Старуха прыснула, потрепала его по ушам и махнула в сторону повозки, куда Барс прыгнул так ловко, будто всю жизнь в таких ездил. Места он, конечно, занимал немало, да и танцовщица морщила носик, заявляя, что от Барса пахнет псиной, но это уж было чистое вранье! Наргис купала его каждую неделю, и с последнего мытья прошло дня четыре, не больше. По правде говоря, от Ирсиль с ее притираниями, настоянными на бараньем жиру и несвежем коровьем масле, пахло куда хуже.

Наргис опять погладила пса и вздохнула. Ничего, это все ненадолго! И разве не мечтала она когда-то об участи сказочных героинь? Они проходили целый свет в поисках утраченного возлюбленного, а потом жених узнавал их в обличье нищенки или служанки, потому что любящее сердце зорче глаз! Конечно, Аледдин ей обрадуется. Он сам писал, что она для него весь мир, как может быть иначе? Наверное, пожурит за неосторожность и неприличное поведение, но обязательно поймет, что она не могла поступить иначе!