#перерождение

Когда до дома оставалось не дольше пяти минут пути, с заднего сиденья донеслось кряхтение, после чего мой пассажир заворочался, сбросив с себя куртку. Я надеялся, что до утра он не очнется, но, кажется, мальчишка оказался сильнее, чем я мог предположить. Он еще раз промычал нечто нечленораздельное, когда я вытянул руку назад и на ощупь пошарил по днищу, чтобы подобрать куртку, а затем вновь набросил поверх него.

— Скоро будем на месте, — сказал я на случай, если он хоть что-то слышал и понимал сквозь свое туманное состояние.

Мое типичное холостяцкое жилище представляло собой по-спартански обставленный просторный, как сейчас модно говорить, лофт на верхнем этаже в здании бывшей ткацкой мастерской почти на краю города. Я снимал его у строгой, еще советской закалки, но обаятельной пожилой женщины, которую все звали не иначе как Баба Фая. Дом принадлежал семье ее почившего мужа, а теперь всем занималась она. Иногда, ловя ее изучающий взгляд на себе, мне казалось, будто Баба Фая догадывается о моей сущности, но затем она внезапно начинала говорить о чем-то отвлеченном и, получив оплату за месяц, уходила, оставив мне корзинку со свежей выпечкой собственного приготовления. В городе Баба Фая держала еще и кафе с домашней кухней, но там я был редким гостем: заведение пользовалось огромной популярностью у семей, приходивших в полном составе отведать блюда по личным рецептам владелицы. Не знаю, что именно волновало меня сильнее — скопление людей как таковых или же конкретно семей. Свою я потерял в тот день, когда моя жизнь разделилась на до и после. Теперь же единственным близким для меня человеком был, как ни крути, малыш Гришка. Однажды тот в шутку заметил, что технически он старше меня на несколько лет, и называть его «сынок» или «малыш» абсолютно неуместно. Но я тут же напомнил, что фактически вообще-то гожусь ему в деды и когда-то подтирал его младенческие сопли, и Гриша смирился.

Наконец я припарковался перед домом и открыл дверь.

— Отвали… — разобрал я неясный протест моего пассажира, едва притронулся к нему, чтобы приподнять и вытащить наружу.

— Так, мил друг, не время играть в недотрогу, — проигнорировав возражение, я обхватил его за талию, но в тот же момент пацан наотмашь треснул мне по лицу, даже толком не продрав глаза. — Да твою ж…

Уже жалея, что не дал ему почить с миром в том замшелом отеле, я глубоко вздохнул и повторно нагнулся, чтобы выволочь пацана из машины, будучи готовым к новому отпору с его стороны.

— Аааа! — завопил он вдруг, как только мои руки оказались на его теле.

Если к физическому сопротивлению я был в том момент готов, то к подобному ору — нет. Боясь ненужного внимания, признаюсь, я действовал импульсивно и влепил ему оплеуху.

— Тшш! — злобно зашипел я, прикрыв ладонью его рот.

Распахнув глаза и замерев, вероятно, от неожиданности, он со страхом уставился на меня. Выругавшись про себя за подобную опрометчивость, я, однако, не убирал руку во избежание повторного шума. Наверху я жил один, да и на первом этаже все пустовало в ожидании арендаторов, но в соседних домах нас все еще могли услышать, а я этого совершенно точно не хотел.

— Слушай сюда, постреленок, — начал я, стараясь звучать не как чокнутый похититель. — Сейчас, наверное, в это сложно поверить, но я пытаюсь помочь тебе. Я все тебе объясню, но для начала ты должен пойти со мной. Молча, — поспешил уточнить я, — иначе у нас могут возникнуть проблемы, которые только усложнят и без того запутанную ситуацию. Надеюсь, я ясно выразился?

Продолжая пялиться на меня с недоумением, он кивнул.

— Здорово, — я выдавил улыбку, хотя вряд ли ему она показалась такой уж дружелюбной. — Когда я уберу руку, ты медленно и спокойно выйдешь из машины. Ты ведь сможешь сделать это самостоятельно?

Кивок.

— Вот и славно, — все-таки, кажется, звучал я, как маньяк, но плевать. Возможно, хоть фактор страха сделает свое дело. — Но сразу предупреждаю, если ты обманешь меня, я могу ненароком причинить тебе боль, чего я также хотел бы избежать.

Моя ладонь мешала ему свободно дышать, поэтому парень начал фыркать от волнения, хватая воздух. Я надеялся на его благоразумие и постепенно отвел руку.

— Чего тебе от меня нужно? — тут же выпалил он полушепотом, но хоть орать не стал.

— Все вопросы позже, мы же договорились, — раздраженно ответил я и протянул вперед руку. — Вылезай.

Мальчишка замешкался, зыркая попеременно то на меня, то на буквально предложенную ему руку помощи, но затем осторожно вложил свою ладонь в мою, и я потянул его на себя.

— Молодец, не так и сложно, — похвалил я, когда он нетвердо встал рядом.

Парня пошатывало, поэтому пришлось обнять его за пояс и удерживать практически навесу. Веса в нем было килограмм шестьдесят, но вялость и очевидное нежелание идти усложняли процесс. Пока я тащил его до квартиры, он не проронил ни слова, лишь раз чертыхнулся, оступившись на лестнице.

— Аккуратней, — попросил я и покрепче прижал к себе. Не для того я рисковал, чтобы в итоге дурень разбил себе голову, приложившись башкой о ступени.

Одной рукой я нащупал в кармане ключи и отпер дверь. Из-за распахнутого на противоположной стене лофта окна образовался сквозняк, и нам в лицо ударила волна свежего воздуха.

— Холодно, — произнес мой гость и поежился.

— Привыкнешь, — ответил я, имея в виду, что после завершения трансформации его тело станет выносливее, но тот явно превратно истолковал мои слова и в одночасье вновь напрягся.

— Зачем я тебе? Чего ты хочешь? — его глаза намокли, но яростное выражение лица говорило, что он готов бороться. Боевой. Я бы, наверное, оценил по достоинству силу его духа, но слишком для этого устал, потому оставил без ответа и повел вглубь жилища.

— Располагайся, — я усадил его на диван и укрыл лежавшим рядом пледом. — Пить-есть хочешь?

— Есть, — коротко ответил он, вцепившись в край пледа. Помню себя в его состоянии, я тогда проглотил здоровый шматок мяса с кровью и глазом не моргнул, за что после пришлось расплачиваться жуткой рвотой.

— Сейчас принесу.

Кухня находилась в углу возле деревянной лестницы, ведущей на импровизированную мансарду, отведенную мной для спальни. Я открыл холодильник, когда услышал шлепанье босых ступней о голый пол, а затем и глухой звук, когда мальчишка распластался, не будучи в состоянии полноценно передвигаться.

Я подлетел к нему, еще точно не решив — помочь или же оттащить обратно прямо за ноги.

— Не трогай меня! — ерзая на заднице, он попятился назад.

— А ты прекрати орать! — гаркнул я и наклонился, хватая его за локоть.

— Больно, ублюдок! — заскулил он, пытаясь вырваться, но против меня был слишком слаб.

— Будет еще больнее, если сейчас же, мать твою, не угомонишься, — пригрозил я и повел его обратно. — Сядь сказал.

Не церемонясь, я кинул пацана на диван, отчего мебель жалобно скрипнула. Парень быстро поджал ноги, обхватив их руками. Его грудь учащенно вздымалась, а по щеке заскользила предательская слеза. Он по-прежнему выглядел довольно помято, на шее бурели следы крови, белки глаз покрыты сеточкой капилляров, нечесаные, почти по плечи, светлые волосы обрамляли бледноватое лицо. Однако первые признаки восстановления уже проявлялись: синяк на скуле, как и отметины на запястьях стали едва различимы, к нему возвращалась физическая активность, а тот факт, что он оклемался всего через сорок минут после ввода моей крови, говорил сам за себя. В любом случае ему все еще требовался сон, но скорость ассимиляции поражала.

— Прости, — извинился я, плюхнувшись рядом. — Но ты сам напросился, я же предупреждал.

— Кто ты? — всхлипнув, спросил он.

— Ладно, начнем с малого. Меня зовут Кирилл, — представился я. — Как я могу обращаться к тебе?

Молчание.

— Так не пойдет, приятель, — я немного придвинулся, но парень тут же вжался в противоположную ручку дивана. — Будет гораздо проще, если ты начнешь отвечать на мои вопросы. Дальше я отвечу на твои, обещаю.

Вероятно, взвесив все за и против, он произнес:

— Емельян.

— Твое настоящее имя? — с сомнением уточнил я. Не то чтобы мне была хоть какая-то разница, но уверен, Гриша захочет разузнать о личности недоубитого мужчины больше.

— Да.

— А фамилия?

Он нахмурился.

— Лебедев. Меня зовут Емельян Лебедев. Доволен?

— Вот только давай без грубости, окей?

Его взгляд загнанного зверя напрягал меня, предвещая нелегкий остаток ночи.

— Ты помнишь что-нибудь до момента, когда очнулся в моей машине?

— Я… — застыв с открытым ртом, он задумался. — Я был в отеле с… каким-то парнем.

Опа! А вот это уже интересно.

— Имя назвать можешь?

— Кажется, он сказал, что его зовут Макс. Или Матвей. Точно не помню, — Емельян пожал плечами.

— А как ты оказался с ним в том отеле? Вы приехали вдвоем или встретились уже на месте? — продолжал я допрос.

— Он привез меня туда.

— Марка автомобиля?

— Откуда мне знать? — разозлился Емельян. — Ночь была, темно, и вообще он сразу посадил меня внутрь.

— Ты добровольно согласился уехать с ним? Где вы встретились?

— Зачем тебе все это? Ты мент? — внезапно спросил он.

Настал мой черед замешкаться. Я ведь и сам уже не знал четкого ответа на этот вопрос.

— Был когда-то. Теперь, вроде как, частный детектив, — решил, что подобный вариант наиболее уместен. Но Емельян, кажется, не впечатлился. — Так что насчет деталей вашей встречи? Просто расскажи всё, что помнишь, ладно?

— Можно мне воды? — попросил он, закашлявшись. — В горле пересохло, и привкус жуткий.

Металлический, горький. Вкус крови, предположил я. Даже после стольких лет в новой шкуре я все еще не привык к ее терпкости и резкому запаху. Россказни, будто для мне подобных кровь сродни сладкому вину — дикий вымысел. Кровь для вампира не более чем обязательное лекарство, без которого он станет пустой оболочкой, лишенной силы, пока медленно не угаснет.

— Только не вздумай снова сбежать, все равно я быстрее, — кинул я через плечо, уходя на кухню.

На этот раз Емельян послушался.

— Держи, — я протянул ему охлажденную минералку. Себе же я заварил крепкий кофе.

— Спасибо, — вот уж не ожидал благодарности. Хороший знак.

Он осушил четверть бутылки и поставил ту на пол рядом с собой.

— Я готов слушать, Емельян, — напомнил я, привалившись боком к спинке дивана. — Что случилось между тобой и этим Матвеймаксом? Это важно.

Емельян поджал губы и посмотрел в окно. Две трети ночи остались позади, но пасмурная погода, тянувшаяся без перерыва, по меньшей мере, неделю, словно бы сдерживала рассвет. Конечно, освещение в лофте имелось, но я так редко им пользовался в темное время суток, что войдя с Емельяном в квартиру, даже не попытался включить свет. По-видимому, его подобный расклад устраивал, как и меня.

— Вообще-то я живу в Выборге, но в Луге у меня есть тетя, так что периодически я стараюсь навещать ее, когда работа позволяет. Я без предупреждения приехал вчера около двух, но Инна — моя тетя, — уточнил Емельян, и, устав от лицезрения колышущихся на ветру штор, снова повернулся ко мне, — уже что-то запланировала на вечер, поэтому мы перенесли наш привычный совместный ужин, а я решил развлечься и пошел в бар.

— Макс, или кем бы он ни был, уже находился там? — нарушив обещание, перебил я, но Емельян не отреагировал. Теперь он бессистемно накручивал на палец бахрому по краю пледа, будто этот процесс помогал ему сосредоточиться на воспоминаниях.

— Возможно. Он подошел ко мне спустя приблизительно полтора часа моего пребывания в баре.

— Ты был пьян?

— Я выпил парочку коктейлей, где-то так, — неопределенно ответил Емельян, но я буквально чуял ложь. Я никак это не прокомментировал, но, вероятно, он тоже почувствовал мое настроение и, скользнув по мне быстрым взглядом, признался: — Окей, может, коктейлей было больше. Уже не помню. Я тогда был в поганом настроении — я, вроде как, порвал с… парнем — и позволил себе расслабиться.

— Необязательно оправдываться, ты взрослый парень, я не намерен тебя осуждать ни за выпивку, ни за… твои предпочтения, — заверил я равнодушно, хотя странное желание прочитать Емельяну нравоучение на мгновение всколыхнулось внутри меня. — Продолжай.

— Кирилл… верно? — сделал вид, будто забыл имя. Ладно. — Я хочу в туалет. Если, конечно, это не запрещено.

Я фыркнул. Вот же язва.

— Не запрещено. Сразу за лестницей, вторая дверь. Проводить? — с легкой улыбкой спросил я. Улизнуть, кроме как через главный вход, он бы не смог, поэтому я не переживал, что он предпримет новую попытку к бегству. Скорее хотел проверить.

— Думаю, мне лучше. Я сам, — отказался Емельян и, аккуратно спустив с дивана ноги, встал, придерживаясь за подлокотник. Три несмелых шага и он застыл, приложив ко лбу ладонь. Вероятно, легкое головокружение, что в его случае еще цветочки. Однако Емельян быстро совладал с телом и остаток пути миновал успешнее.

Когда истекло три минуты, а он так и не вернулся, я подошел к двери уборной и постучал.

— Ты там жив? — шуточный вопрос, но в нашей ситуации имевший все основания быть озвученным.

— Да, — не сразу откликнулся Лебедев, и голос его мне не понравился.

— Ты в порядке? — прижимаясь вплотную к деревянной двери, снова уточнил я.

— Нет… — после затянувшейся паузы жалобно донеслось с той стороны.

Я нажал на ручку двери, но Емельян заперся изнутри.

— Открой, пожалуйста.

Тишина, а затем щелчок. Я вошел.

Сидя на коленях перед унитазом, Емельян вытирал остатки бурой рвоты скомканной туалетной бумагой.

— Что со мной происходит? — впервые с той минуты, как он оказался в моем доме, Лебедев действительно выглядел напуганным, избавившись от напускной бравады.

Размазанные слезы блестели в холодном свете лампы. Красные губы, нездоровый румянец, тонкая струйка крови под правой ноздрей. Озноб. В голове тотчас же всплыло одно слово — отторжение. Я не мог предугадать реакцию его организма на мою кровь, учитывая, что яд он получил от другой особи.

Я просто не знал…

— Эй, успокойся, — я опустился на пол возле него и, повинуясь все тому же странному порыву, прижал к себе, начав гладить по волосам, будто маленького мальчика. — Такое бывает, когда…

Я завис на полуслове. Бывает когда? Когда вытаскивают с полпути на тот свет? Когда неизвестный парень, с которым ты, по всей видимости, решил на скорую руку перепихнуться в дешевой гостинице, вместо этого впустил тебе в кровь смертельный яд и бросил подыхать, не удосужившись дать шанс на новую, иную жизнь?

Нужно рассказать ему правду. Сейчас.

Только с чего начать? Черт возьми, это не так уж и просто — сообщить кому-то, что он уже не тот человек, кем был еще утром. Что фактически он лишь прежняя форма былого себя, старая обёртка с модифицированной начинкой. Или… боже, как же я ненавижу это гребаное киношное слово!

Вампир.

— Емельян, посмотри на меня, — я отстранился и поддел его подбородок пальцем, чтобы наши глаза встретились. — Мне нужно сказать тебе кое-что очень важное.

На него было жалко смотреть. Емельян очевидно был привлекательным, я бы даже назвал его красивым, в нем проглядывали приятные, но без перебора, мягкие женственные черты, но в тот момент, размякнув на полу моего туалета, он вызывал ассоциации лишь с падшим на самое дно парнем беспризорником, а его чумазое лицо смахивало на мешанину слез и прочих неуместных там жидкостей.

— Нет уж, подождет еще пять минут, сначала надо тебя умыть.

Я приподнялся и снял с крючка полотенце, намочил в прохладной воде и вернулся на место. Емельян прижался спиной к покрытой кафелем стене и наполовину сомкнул веки, хаотично всхлипывая и хлюпая носом. Уверенными мазками я быстро вытер грязь с его лица и откинул влажное полотенце в сторону.

— Так-то лучше, — с чрезмерным оптимизмом произнес я.

— Я умираю? — с дрожью в голове вновь спросил Емельян, уронив голову набок.

— Нет, — а был ли я сам в том уверен?

— Тогда почему я ощущаю… фак, я толком даже не могу это описать! — Лебедев с досадой стукнулся затылком о кафель и снова заплакал.

— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, — я попытался взять его за руку, но он дернулся.

— Не ври! — проревел Емельян.

— Это правда. Я такой же, как и ты теперь.

Не знаю, откуда во мне этот прилив сострадания и нежности, но моя рука опять потянулась к Емельяну, на сей раз успешно. Я отметил, что его кожа все еще холоднее моей.

— Что это значит? — он немного сощурился, будто пытался разглядеть ответ в виде бегущей строки у меня на лбу.

— Ты помнишь, что произошло, когда вы с Максом оказались в том номере? — предпринял я очередную попытку всколыхнуть память Емельяна. Будет проще, если он сам свяжет события ночи с его нынешним состоянием.

— Я… наверное, я собирался с ним переспать, но меня мутило, и часть той ночи напрочь вылетела из головы. Кажется, он чем-то накачал меня. О господи… — Емельян хныкнул и, чего я не ожидал, уткнулся макушкой мне в плечо.

— Это не твоя вина, — я похлопал его по спине, но мне нужно, чтобы он говорил дальше. Я поднажал. — Он пытался изнасиловать тебя, верно?

Я почувствовал, как Емельян кивнул.

— Но ты дал отпор, и Макс разозлился, — я уже не спрашивал, а подводил к главному. — А после сделал нечто неожиданное. Емельян, все было так, как я говорю?

Он медленно поднял голову и уставился на меня. Его лицо исказила гримаса испуга и внезапного осознания.

— Он укусил меня, — подтвердил Лебедев, и его рука взметнулась к шее, щупая место укуса. Следы зубов затянулись, но шероховатые шрамы окончательно сойдут по прошествии трех-четырех дней. — Кирилл, я не понимаю…

— Емель, это прозвучит как бред, уж поверь, я сам проходил через это, но Макс — вампир. Его яд попал в твою кровь и запустил процесс обращения, однако он не закончил начатое, вероятно, потому что испугался того, что натворил. Он сбежал и бросил тебя умирать, пока хозяин гостиницы не вызвал полицию, обнаружив твое тело.

— Тело? — вопрос Емельяна от шока прозвучал на тон выше. — То есть я что… уже мертв?

— Не совсем. Я ввел тебе свою кровь, которая не позволила тебе умереть и инициировала трансформацию. Ее ты и чувствуешь, от этого тебе плохо, но скоро переход закончится и станет легче, поверь мне.

— Ты сам-то слышишь, какую херню мелешь? И как, объясни, я должен в это верить?

Самое идиотское в жизни реального вампира то, что ни один из классических элементов нашего бытия в действительности не имел ничего общего с книжными выдумками. Мы отражаемся в зеркале, едим чеснок, если пожелаем, не сгораем и не блестим золотом в первых рассветных лучах и не превращаемся в летучих мышей. Наши тела — живой, работающий организм, способный воспроизводить привычные процессы: мы употребляем обычную пищу, потому что испытываем голод; мы исторгаем из себя отходы жизнедеятельности; мы плачем и чувствуем физическую боль, возбуждаемся, трахаемся и кончаем, если уж на то пошло. Единственное, на что мы не способны — стареть и воспроизводить новую жизнь естественным путем. Мы не ожившие трупы: если ты умер, ни яд, ни кровь вампира тебя уже не спасет. Мертв значит мертв. Именно поэтому я дал Емельяну шанс. В нем еще теплились крохи жизни, угаснуть которой я позволить не мог.

И все же, чтобы существовать, нам нужна кровь. Она как жизненно важный наркотик, как порция адреналина, без которого наше сердце остановится. Не сразу, иногда уходят недели, прежде чем иссохшая и увядшая оболочка умрет окончательно. Мы не те жуткие монстры из мифов, сосущие кровь из всего живого на постоянной основе. Вовсе нет. Достаточно подпитки раз в неделю, и все механизмы стабильны. Однако, как и с любым сильнодействующим препаратом, нам нужна мера. Возможно, ее-то я и нарушил, напоив Емельяна кровью в первый раз.

А что касается доказательства, кое-что предъявить я все-таки мог. Ничего не говоря, я метнулся к холодильнику и вернулся, держа в руках рюмку и флягу, похожую на ту, что хранилась в бардачке.

— Внутри чистая человеческая кровь. Донорская, — уточнил я, дабы звучало менее шокирующе, и отвинтил крышку. Я заметил, как учуяв запах, Лебедев втянул носом воздух. — А теперь следи за мной.

Я наполнил рюмку наполовину. Едва заметно Емельян подался вперед и механически облизал пересохшие губы, но, словно опомнившись, вернулся в прежнее положение, молча наблюдая за моими манипуляциями.

Обмакнув указательный палец в крови, я провел им по своим губам и деснам, будто нарик, втирающий кокс. Увидев выросшие вмиг клыки, Емельян ахнул.

— Твоя очередь, — я осторожно протянул ему рюмку. — Выпей.

— Ты шутишь? — спросил он, но все внимание было безотрывно приковано к содержимому.

— Смелее. Твой организм не полностью насыщен, тебе это даже пойдет на пользу.

И пусть я планировал повторно напоить Емельяна не раньше утра, иного выхода не было. Он должен поверить, и тело подскажет правду.

Словно загипнотизированный, Емельян поднес рюмку к губам и неторопливо влил кровь, чуть запрокинув голову назад. Его зубы окрасились в темно-алый, приоткрывшийся в форме буквы «О» рот на мгновение застыл. С тихим стоном Емельян сожмурил глаза, обнажая клыки.

— В первые несколько раз немного больно, но это пройдет, — запоздало сообщил я, забирая пустую с багровыми подтеками рюмку.

— Как такое возможно? — наконец спросил Емельян, когда эффект крови ослаб. Он провел языком по губам, слизывая остатки. Дыхание чуть учащенное, но это временно. В его облике заметно поубавилось той болезненности, которая овладевала им всего пару минут назад.

Я довольно улыбнулся.

— С днем перерождения, Емельян Лебедев.