Глава 4. Анимизм Воплощённый

— Какого хрена?!

Сэм почти подпрыгнул со стула, откинув тот в сторону, и уже было рванул к Даниелю.

— Ч-ш-ш-ш, — Амарук лишь ещё сильнее вдавил нож в горло нашему проводнику. — Сказано было: не дёргаться.

Дэн, стиснув зубы и прокусив губу, всё пытался посмотреть на своё простреленное колено. Не хотел бы я даже представлять, что за боль он испытывал, но я знал о подобной слишком хорошо.

Учёных парализовало — замерев в остолбенении, они уставились на инуитов дикими, полными непонимания и отчаяния взглядами. Их можно было понять — ситуация из спокойной резко превратилась в ту, к коей не привык обычный человек: их лишили зоны комфорта, сузив её до минимума, их заставили подчиняться против воли, забрав все свободы, их инстинкты внушали им страх, повторяя, что ради безопасности нужно просто сорваться и бежать прочь. Да, их точно можно было понять.

Пока не появился лучник, у меня даже была мысль о том, чтобы бросить кувшинчик с травами в голову нашему не умалишённому шаману и поскорее захлопнуть дверь. Но кроме того, что времени, чтобы сделать это, так и не хватило, это было бы чистой воды самоубийством — быть окруженным в деревне вдали от цивилизации. Хотя… Кто мог знать, было ли самоубийством не сделать так?

Из тени тумана спустя несколько секунд показался и сам чёртов стрелок — рыжий, высокий и белый как само молоко парнишка лет двадцати, широта чьих бёдер явно говорила о наличии какой-то болезни, стёршейся из моей памяти. Взглянув на нас широко открытыми голубыми глазами, он замер, как те же учёные, и уставился прямиком на Сэма, всё ещё стоящего наготове.

— Теккейт, — приказным тоном обратился старик, — возьми самого воинствующего из чужаков под нож. Я возьму его, — указал он лезвием прямо на меня.

— А что остальные?

— А остальные… потащат предателя.

Как только Сэм подошёл с поднятыми руками к рыжему, тот приставил ему к горлу небольшой охотничий нож, а старик бросил нашего проводника прямо на учёных. Остриё стрелы сломалось при падении, Дэн завыл.

— Берите это животное и идите вперёд. Можете нести его вдвоём, можете — втроём. Если будете идти нарочито медленно, или один из вас окажется таким же подлым лисом, как этот сучий сын — умрут все. Ты, молчаливый чужак, пойдёшь со мной. Правила про медлительность и побег тебя тоже касаются.

Подняв руки, я, смотря прямо на врага, осторожно пошёл вперёд. Чёртов старик. Чёртов сын старика. Нужно было попробовать идею с вазой. Попробовать что-нибудь другое. Попробовать, чёрт побери, хоть что-то, чтобы не оказаться бараном на бойне, к голове которого невинно приставяли пистолет со стержнем, и, нашёптывая ласковые слова, нажимали спусковой крючок. Но нет. Но, блядь, конечно, нет…

Дверь отворилась, туман тут же ударил в нос свежестью и влагой. На дворе уже давным-давно потемнело. Силуэты треугольных крыш смешались с верхушками гор в темноте, высокие деревья стали вытянутыми, извращёнными воображением чудовищами, пытающимися съесть луну, и лишь фигуры редких людей — убийц, мелькающих в дымке, никак не изменились.

— А если… — заговорил испуганным шёпотом лучник. — А если они не одобрят всего этого, пап?

— Ступай смело, юный Теккейт. Если в твоём сердце, в тебе самом будет искреннее желание — они одобрят, — но сам старик тоже не горел желанием двигаться.

— Дохрена ты выёбисто говоришь для того, кто стоит на месте, — Рональд, в одиночку держащий под руку Даниеля, вышел из домика.

— Лучше закрой свой рот, чужак, а не то…

— Не то что? Твой грёбаный сынуля и мне колено пробьёт? Что вам от нас нужно, а?!

Амарук, резко повернув корпус, приставил нож прямо к горлу геолога и, посмотрев на того со всей возможной для прожившего жизнь отшельника ненавистью, произнёс:

— Чтобы вы молчали и шли вперёд.

С лица Рональда не спадала улыбка, больше похожая на оскал. Он пытался бороться, пытался казаться более сильным, нежели был на самом деле. Ему это удавалось.

— Давай пустим его вперёд, пап. Добрые намерения, плохие намерения — ты видел, что они сделали с Инуком.

— Инук теперь у Агуты.

— И что?! Ты видел, чтобы хоть кто-нибудь вернулся вместо него?! Как ты вообще можешь так говорить, когда речь идёт о!..

— Ладно! Ладно… Но вперёд пойдёшь ты, — после этих слов я почувствовал, как остриё лезвия ткнуло меня в спину через куртку. — Если захочешь увидеть свою команду живой — не побежишь.

— Почему ты вдруг решил?.. Чего мне?..

— Вперёд, — остриё ткнуло меня ещё больнее. — Не заставляй смерть дожидаться.

Другого не оставалось — пришлось идти вперёд. Через страх… Нет, даже хуже — через незнание собственного врага. Человек, пробивший собственному собрату ногу стрелой, не стал бы бояться другого человека. По крайней мере, если бы тот был один. Так что это было?.. Медведь? Что похуже?

Я неспешно и осторожно зашагал к церкви — туда, куда кивком указал мне Амарук. Ступая так, будто в земле были закопаны мины, оглядываясь, будто в каждом доме была засада, а на каждом дереве был снайпер, внюхиваясь и вслушиваясь, будто по многоквартирному дому пустили газ, а я собирался дать смерти прикурить. Чего мог бояться такой, как Амарук? Чего мог опасаться?

«Хуже гибели только ожидание гибели», — сказал как-то какой-то мудрый и, по-видимому, живучий сукин сын. Он был прав. В тот момент, когда мой бок царапало лезвие, мой взгляд лишь искал, за что бы ухватиться — где же должно было произойти то самое изменение, влекущее за собой опасность? Но ничего не происходило. Деревья всё так же трещали своими ветвями, в домах, кажущихся пустыми, всё так же не горел свет, а ещё были люди, всё так же бродящие вокруг.

И тут меня словно осенило: если и было что-то, о чём знал и чего боялся шаман, то был и шанс на то, что об этом знал Даниель. Я лишь на немного замедлил свой и без того крошечный шаг, чтобы оглянуться на того, но бесполезно — кажется, он отключился из-за болевого шока.

— Стой! — вдруг остановил меня старик, и мы замерли на месте. — Не шевелись.

Глаза бешено дёргались в поисках опасности. Вправо-влево, влево-вправо. Безумно быстро билось сердце, пытаясь вырвать грудную клетку. Как бы ни пытался избавиться от страха — это инстинкт, нельзя избавиться от подкорки собственных мозгов, можно только подавить, но… и этого не получалось. Совсем не того я ожидал от вылазки в горы, чтобы настраивать себя на опасность.

Мы простояли так целую вечность, слушая давящую тишину, прерываемую лишь холодным ветром, пока я не увидел его — слабо заметный силуэт, летящий через дымку возле нас. «Какой-то житель?» — промелькнуло у меня в голове. Но почему приближающийся сосед заставлял старика, чьё лицо застыло то ли в злости, то ли в презрении, бледнеть?

«Деревня у пещеры заброшена, — вспоминал я тогда. — Лишь плод сумасшествия местного шамана», — но тогда… кем были все эти люди?

Как только силуэт начал приближаться, мой рот прочно закрыла рука, а остриё пробило куртку, оставив небольшое ранение на спине. Намёк был более, чем понятен — не издавать ни звука. Тень становилась всё ближе. Разгребая собою туман, она медленно плыла в нашем направлении. Ни звука шагов, ни амплитуды рук, ни даже… ни даже движения ног. Тогда я и понял, в чём была странность: люди, двигающиеся по деревне, не делали ничего, чтобы двигаться — они действительно «плыли» в тумане, лишь изредка покачиваясь из стороны в сторону.

И глаза. Чем меньше расстояния между нами оставалось, тем больше я понимал: мне не удавалось разглядеть ни одной черты лица, кроме глаз. Ни цвета волос, ни формы головы, ни выражения эмоций — чернота. Но только не глаза. О, их было видно более, чем хорошо. И ещё они казались круглыми. Слишком круглыми.

Ближе. Ещё ближе. Кем был этот силуэт? Чем он был?! Почему, сколько бы он не приближался, он не становился отчётливее?!

Позади меня вдруг раздался тихий, но очень быстрый шёпот на неизвестном мне языке — парнишка-лучник нашёптывал что-то, совсем не скрывая своего страха. Когда мы поравнялись с той тенью, клянусь честью, я не слышал ни дыхания, ни шума от ходьбы, ни даже шарханья штанин одна об другую — ровным счётом ничего. Да и он сам… прошёл мимо, словно нас и не существовало.

— Ёбаный… — не успел Рональд выговорить, как рыжий парнишка тут же закрыл ему рот.

— Идём дальше, — почти беззвучно прошептал мне старик, и мы пошли.

Шаг за шагом мы приближались к церкви, шаг за шагом многие тени, бродившие вдали от старой избушки, становились всё ближе, шаг за шагом непонимание того, что же всё-таки происходило в той деревне, росло.

— Они окружают нас, па, — быстро оглядываясь по сторонам, торопил шамана его сын.

— Не сбавляй шаг.

— Что за херня здесь вообще происходит?!

— Закройте рты, если жить хотите, и идите вперёд, — то был первый раз, когда с ним никто не спорил.

Сколько бы мы ни прошли, церковь, казалось, не приближалась — всё тот же старый деревянный крест витал над туманом ровно на том же расстоянии. Хотелось идти быстрее, хотелось бежать быстрее, но не было возможности — старик крепко держал меня за плечо, буквально впиваясь в него своими когтями через куртку.

— Эй, старикан, не хочу нагнетать, но твои ебучие дружки…

Мы оглянулись и увидели, что все фигуры застыли прямо позади нас. С того расстояния, что отделяло нас, невозможно было разглядеть, но готов спорить, готов поставить все деньги мира и своё звание, что в тот момент, когда мы посмотрели на них, они смотрели на нас.

— Хватайте предателя под руку и ускоряемся, чужаки, — всё таким же спокойным тоном ответил Амараук. — Побежите — умрёте.

Нельзя было придумать худшей ситуации, и дело было даже не в угрозе жизням или страхе неизвестности, нет — дело было в доверии врагу: некому было верить, кроме врага, так что приходилось подчиняться.

***

Двери церкви отворились и, как мы вошли, тут же заперлись. Изнутри здание казалось бы типичной католической церквушкой, если бы не одно но: куча фотографий на стенах. Самых разных: портреты мужчин, женщин, детей, стариков, фото с рыбалки, охоты, различные трофеи или просто приятные глазу пейзажи, мелькающие в тусклом свете восковых свеч.

Пыльные окна, пыльные скамьи, рядами идущие к пьедесталу с большим деревянным крестом на нём, комната пастора за всем этим — всё в том старом здании было таким, будто бы его не трогали целую вечность. Но было что-то другое — запах трав, смешанных друг с другом, характерный привкус сырости на языке. Да и… кто-то же зажёг свечи, верно?

— Разбудите его, — ткнул старик на Даниеля, но никто не шевелился.

Учёные повалились у двери, как брошенные марионеточные куклы. Рональда одолевали настоящий страх и паника, Смита — непонимание и усталость, а Джорджа — одышка. И лишь один Сэм, пытаясь смотреть сквозь щель в двери, не уставал задаваться простым, но ни черта не риторическим вопросом:

— Что это за херня сейчас была?!

— Разбудите, я сказал.

Но никто и не думал двигаться. Ещё бы — погоня от медведя, ранение проводника, взятие в плен и странные… люди — этого всего было явно много для нескольких часов. Для одного дня или недели, месяца — этого всего было чертовски много для простых людей.

Глухой стук, и через мгновение в моей голове уже раздавался гул. То явно был не простой старик, старик с непростой жизнью — понимая, что я и Сэм были единственными, кто мог дать отпор, он быстро решил проблему, оглушив меня и не оставив собственную спину открытой.

Но именно там — на грязном, пыльном деревянном полу до меня и стало доходить: да, то действительно была простая католическая церквушка, построенная не католическим Амаруком. Странно было видеть шамана в таком месте, но ещё более странно было осознание, что он, якобы, возвёл это собственноручно. И если всё то место было «плодом сумасшествия старого шамана», то все те фотографии на стенах и люди на них… Это были люди из прошлой деревни, из погибшей, исчезнувшей почти под корень деревни. И хуже этого осознания, хуже того, что за нами сейчас гнался непонятно кто, было понимание, что этого кого-то, по идее, не должно было здесь быть.

— Встань, изувер! — по пустому залу эхом пронёсся хлопок от удара. — Чёртов предатель!

— Полегче с ним, пап! Агута разберётся, предатель он или нет.

— Не оставлю я ему одному такого удовольствия! — тот вновь ударил Дэна по щеке. — Я хочу, чтобы это животное само видело низость своего неверия! Чтобы само познало вкус неправоты, что несло все эти годы за собой!

— Пожалуйста, — Джордж, держась за сердце, еле выговаривал слова, — объясните, что здесь происходит!

В тот миг Даниель и открыл глаза. Амарук с потрясающей для старика силой одним рывком поднял того с колен и, приставив тот самый нож к горлу, громко зашептал всем присутствующим ответ, после которого Дэн впал в настоящую панику:

— Агута вам объяснит.

— Ты… Да ты шутишь, старик, — попытался улыбнуться Дэн. — Шутишь ведь?

— Конечно, шучу, — на лице того тоже появилась едва заметная, больше похожая на жалостливую, улыбка, что тут же исчезла за жестоким взглядом. — С таким, как ты, он даже разговаривать не станет.

Затем последовал очередной удар. Упавший Даниель вновь завыл, но ударивший быстро заткнул ему рот и, вновь приставив лезвие к горлу, обратился к нам:

— Бежать отсюда без него — самоубийство. Если хотите прожить дольше, чем несколько часов — подходите по одному к моему сыну, он свяжет вас верёвкой.

— Да?! А как насчёт того, что один из нас просто грохнет тебя и твоего сынка, ублюдок?!

— Можете попробовать. Но будьте уверены, — он сделал на шее нашего проводника небольшой надрез, — моя рука будет быстрее ваших. Сядьте на первый ряд и не сопротивляйтесь.

— Не взду!.. — Дэн хотел что-то сказать, но не смог — холод металла, вжавшегося в его горло, остановил поток слов.

— В ваших же интересах не медлить.

Всех нас посадили на первую скамью — прямо перед небольшим подиумом с пьедесталом на нём. Через пыльные окна пробивался слабый лунный свет. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем парнишка, вяжущий всем руки, дошёл до меня — кроме того, что он связывал руки каждому, он ещё и вязал нас между собой, будто бы мы действительно могли броситься бежать без проводника…

— Зачем ты это делаешь? — спросил его я, хоть и был уверен, что каждый спросил его о том же. — Просто послушание? Преданность отцу? — но тот молчал. — Ответь мне!

— Вы многого не видели, — стоило признать, что хоть на вид он и казался шестнадцатилетним не до конца сформировавшимся подростком, узлы он вязал очень хорошо. — Если всё получится — папа наконец сможет зажить спокойно. Как раньше — без ночных кошмаров, без постоянных плачей и выпивки… Без этой деревни, — он посмотрел мне прямо в глаза, силы в его взгляде было больше, чем я думал. — А этот шанс — всё, что ему нужно.

— Но в чём состоит этот шанс для тебя?!

— А вам… — он на миг оглянулся на своего отца и перешёл на шёпот. — Вам ещё не стало ясно? Всем вам? — он затянул последний узел жёсткой толстой верёвки и взглянул на нас поочерёдно. — Действительно — изуверы… Тогда и говорить не о чем — сами увидите, если не способны видеть сейчас.

Проверив всё, он ушёл, а эта фраза засела у меня в голове на ближайшие десять минут: «Если не способны видеть сейчас». То ведь была простая церковь: белые стены, деревянные окна, чёрный крест… Что, кроме кучи фотографий, могло выделяться?

Инуиты удалились в комнату пастора, оставив нашу группу наедине с самой собой. Если бы был день, я бы тогда побежал прочь, не задумываясь. Если бы знал, что нам предстояло — побежал бы. Но, нет — снаружи было темно, а мои незнание и непонимание только усиливались.

— Что они, блин, собираются с нами сделать? — Сэм, сидящий в другом конце ряда, не скрывал своих эмоций.

— Судя по реакции нашего проводника, персонал, ничего хорошего.

— Это, блядь, и дауну понятно, что ничего хорошего — что именно?! Джордж, твою мать?!

— Сердце… Сердце болит, — схватившись за грудь, отвечал тот. — Нельзя здесь умирать.

— Никто здесь не умрёт, не пизди!

— Да?! — выпучил глаза Сэм. — Тогда какого хрена они собираются с нами делать?! Что, блин, обычным эскимосам от нас нужно?!

— Заткнитесь на секунду, — вдруг прошептал Смит.

— Сам завали ебало! Сука, я же не один видел ту странную хрень снаружи?! Я, блядь, слепой на полтора глаза — да, — указал Рональд на свои очки, — но иметь меня во все места, если это был человек!

— А что ещё, блин, за хрень это тогда была, умник?!

— Заткнитесь, я сказал! Чувствуете это? — он громко вдохнул воздуха, подкрепляя эффект жестами. — Чувствуете?

На мгновение спор затих, оставив из звуков лишь ветер за окнами.

— Ну да, — шёпотом выдавил из себя Уэйн, — где-то здесь лежит куча блядской травы — я это ещё на входе учуял.

— Нет, — закивал тот в ответ. — Запах существенно усилился. А ещё вместо сырости появился привкус… Есть ощущение, как… Глаза щиплет…

— Дым.

Через несколько секунд из комнатушки, открыв своим телом дверь, выпал Даниель. Держась за своё лицо, он истошно вопил и, пытаясь опереться на простреленное колено, ковылял прочь от проёма.

— Что случилось?! — но лишь крик служил мне ответом.

За ним спокойной, очень горделивой поступью вышел и сам Амарук. Держа в одной руке кадило и используя его как трость, он сопроводил своего сына, несущего поднос с тлеющими травами. Они пошли к кресту и церемониально, почти пафосно разложили травы у его основания, нашёптывая что-то себе под нос.

Даниель прополз мимо меня и распластался на полу, проливая огромные, полные боли слёзы. До меня не сразу дошло, что случилось, но запах гари, запах палёного, немного передержанного мяса, говорил сам за себя.

— За что ты с ним так?! — вскричал Сэм. — Он же твой друг!

— И именно он первым увидит глубину своего падения. Через боль, — старик подошёл к своему «другу» и наступил тому прямо на простреленное колено, — через принятие собственной неправоты он познает… что проживал я все эти годы, — ещё несколько несомненно длиннейших секунд адской боли отбили у нашего проводника всякое желание бежать — он упал на пол и, скуля, принимал свою судьбу. — Сядь, Даниель. Пускай я и называю тебя животным, но ты, как и любой другой, заслуживаешь здесь места.

Он одним рывком поднял сташестидесяти-стасемидесятифунтового мужика и усадил на первую скамью, где тот, тут же покосившись, и рухнул. Если бы не обстоятельства — я бы поражался подобной силе у старика. Только вот обстоятельства…

— Эй! — окликнул того Смит. — Что это за травы, шаман?

Тот оглянулся. Кажется, его давно так не называли — улыбка обольщения, смешанная с подлостью, выдавала его с потрохами. Он подошёл к нам, но, плавно проведя кадилом узкий полукруг, ничего не сказал взамен. «Сами увидите, — говорили его действия, его движения. — Сами всё увидите».

***

Уже через несколько десятков минут у меня пошла кругом голова. Ощущения тяжести и потери равновесия, хоть я и сидел на месте, перебивались болью от освещения — даже тусклые огни свеч слепили меня, если смотрел прямо на них.

— Какой-то галлюциноген, — едва выговорил мистер Форвард, обливаясь седьмым потом. — В травах… точно есть. Воды.

Рональд трясущейся рукой попытался снять очки и потянулся в рюкзак за бутылкой воды. «Точно! В рюкзаке ведь был нож и сигнальный пистолет», — но вместе с тем в памяти также грелась мысль о том, что Уэйн был единственным человеком, взявшим рюкзак. И то — только потому, что не снимал его с себя всё то время, пока сидел в избе.

— Грёбаный свет, — поморщился Сэм и так же, как и я, закрыл лицо. — Точно какая-то наркота. Как под ЛСД сижу.

— Кому, как не тебе, младший обслуживающий персонал, об этом знать, да?

— Ты правда решил, что сейчас время для?..

— Но ты прав. Вон — смотри.

Вспотевший и положивший пару пальцев на шею, Энтони указал в направлении Даниеля. Тот, приподнявшись с лавки, припрыгивал на прострелянной ноге, глупо посмеиваясь при этом. Лишь когда в ней, сопровождаясь отвратительным, самым отвратительным в мире звуком, что-то хрустнуло, он успокоился и упал на пол.

— Бред, — Рон взглянул на стену и тут же попятился на скамье в другую сторону. — Какой-то ебучий несуразный бред…

Шаман стоял у пьедестала и не прекращал нашёптывать молитвы. По его лицу тёк пот, блестящими, переливающимися в тусклом свете каплями, падающий на пол; его руки, коими он опирался о пьедестал, дрожали, словно ветви деревьев от ветра; а в тембре его голоса слышались то насмешка, то скорбь, то ярость, то плач, но он не замолкал. Его речь — странная, точно не английская — звучала всё громче, всё глубже в моей голове.

— Ага’ур таши рраин нарин.

А ещё сам звук — будто бы эхо от него дублировалось одно за другим. Будто бы там был не один голос, а целые десятки. Нет, то была лишь галлюцинация — нельзя было забывать о том. Но тот голос… Всё громче и громче. Он будто обволакивал стены и закупоривал окна, перекрывая собою все остальные шумы.

— Почему так жарко? — голос Сэмюеля буквально утопал в нём. — Какого хрена здесь так жарко?!

— Я вот вспомнил… — едва выговорил Джордж. — Тиннех. Не инуиты. Коренные жители Аляски…

— Не время!

Было ли мне жарко? Я не мог этого понять. Всякий раз, как пытался прикоснуться к лицу, я не чувствовал прикосновения. Словно рука проходила сквозь. Даже нет — словно моё лицо не принадлежало мне. Но при этом меня не покидало странное ощущение… спокойствия, безразличия ко всему происходящему. Я глядел по сторонам и не разделял возмущения, паники, непонимания или страха — лишь странные тени от свеч привлекали моё внимание, гипнотизируя своим замысловатым танцем. И даже удивление… Даже его не было. По крайней мере — до тех пор, пока я не взглянул на Дэна.

— Руг гур’ишш иссангри тур.

Побледневший, точно туман, он сперва попятился от стен, затем — от скамьи, всё ближе и ближе подползая к алтарю. «Не может быть, — читал я по его губам. — Не может быть». Но это что-то явно могло быть. Я обернулся и попытался рассмотреть то, что напугало нашего проводника, но шёпот шамана — то самое странное бормотание, переросшее в гул, перекрывало мне обзор. Было ощущение, что я не только слышал его речь, но и видел, как она обтекала потолок, просачивалась сквозь резные узоры скамей, исчезала в трещинах на дереве и краске стен.

— Смотрите! — Сэм вскочил со своего места и указал прямо на вход. — Смотрите! Что за херня?!

Лицо шамана расплылось в недвусмысленной улыбке. Прочие из нашей команды, также обернувшись, были повергнуты в невиданный мною ранее шок — вся их эйфория, страхи, непонимания и домыслы превратились в один сплошной испуг.

Заткнув уши, я попытался всмотреться в здание, и это помогло — изображение в глазах становилось чётче и ярче, но вместо спокойствия появлялся страх — что такого они могли видеть? Что могло их так испугать?! Те же стены, те же окна, те же двери и фотографии на стенах. Даже тени от свеч — всё было точно таким же!.. Но…

Вот тогда-то я и понял. Тогда страх, окутывающий всех остальных, опоясал и меня — тени от свеч были такими же, что означало: такими, как когда мы только вошли в церковь — несколько человеческих теней отражались на двери, ещё пара — на стенах; на окнах, на скамьях — везде были слабо заметные, едва-едва дёргающиеся тени… без видимого на то источника.

— Кто это, блядь?! Откуда?! Окна?!

— Бред, геолог… И Луна… почти в зените.

— Тогда кто это, умник ебаный?!

— Не знаю, но… — Смит попытался встать на ноги, но тут же покосился и упал, потянув за собой двух соседних людей.

Современный человеческий мозг заточен на отрицание паранормального или мистического. После Индустриальной революции, когда технология и наука впервые начали бежать впереди морального прогресса, многие чудеса перестали быть чудесами. Охота на ведьм, распятие провидцев и изуверов, войны древнеримских царей с морем — всё это стало восприниматься нами как бред, как варварство и непонимание устройства нашего собственного мира, но… То, что я видел, нельзя было назвать простым непониманием.

Даже человеческая вера не допускает паранормального. Христианство, буддизм, исламизм, мусульманство, конфуцианство, прочие — они являются лишь попыткой человека отрицать научную систему, противопоставив ей свою собственную. Христианство не допускает перерождений, но это является правилом в буддизме; мусульмане посчитают корову священным животным, а на землях не менее священной старушки-Америки её просто выдоят досуха и забьют. Вера — это не разрешение к существованию необычного, а лишь попытка объяснить обыденное по-другому.

Однако что, если были исключения? Что, если за всеми нашими выдумками, за всеми нашими жалкими попытками приспособиться к миру, найти ложную высшую цель в существовании или оправдать собственные поступки было действительно нечто, что мы не способны понять? Что-то, что было настолько редким и незаметным, что просто прошло сквозь поры сита нашего скептицизма и исчезло в веках? Что-то, что просто ждало тенью на стене, пока его заметят?

Я глядел на те силуэты, гуляющие по церкви, и у меня не было другого объяснения. Каждый раз, когда, как мне казалось, они подбирались ближе, перепрыгивая с одной свечи на другую, обходя окна, в которых могли пропасть навечно, становясь всё контрастнее и яснее, мой страх усиливался. Нельзя было быть уверенными ни в чём, нельзя было ничему доверять, но… не только я ведь видел их, верно? Невозможен был тот факт, чтобы мы все видели одно и то же, если этого не было, верно?!

— Братишка?.. — шепнул Даниэль, посмотрев вдаль зала, и медленно пополз вперёд. — Братишка!

— Сядь! — Теккейт схватил того и усадил обратно на скамью. — Не смей к ним прикасаться, иначе все умрём!

— Брат! Братишка! — однако он даже не слышал слов лучника. — Ику!

— Да… — шаман, завершив молитвы, встал перед алтарём. — Теперь ты видишь? Видишь, что было на самом деле?! Ты видишь их, верно?! Войдите же! Сядьте и пиршествуйте вместе с нами!

Ровно после этих слов как по какому-то глупому совпадению в двери ударил порыв ветра, а цвета принялись становиться насыщеннее. Я бы не поверил ни за что на свете, если бы не увидел сам — тени, гуляющие по стенам, становились толще. Всё такие же бесформенные, уродливые и нечеловечески-извращённые, но объемные, они боялись света и, колеблясь от его порывов, приближались к нам.

Схватившись за сердце, Джордж, так же, как и Дэн ранее, пополз прочь от алтаря. Не было сомнений — проводник действительно «видел» раньше нас. Не намного — да, но его восприятие опережало наше.

— Твою мать! — Рональд и Сэмюель проговорили это одновременно, обернувшись назад.

Они вошли. Ровно такие же, какими я их и видел раньше — блёклые, идеально чёрные, неразличимые. Ни единого движения ног, ни единого дрожания мускул — ожившие силуэты, неспешно, но идеально точно приближающиеся к нам.

— Я ждал вас, — старик вышел прямо вплотную к рядам скамей и вытянул руки вперёд. — Столько лет… Я верил в вас.

Тени принялись занимать ряды. Одна за другой, одна за другой. Что-то изменялось в них… Какой-то странный блеск глаз, какого раньше не было, какие-то странные переливы и… цвета.

Этого не могло быть. Во всех известных смыслах, во всех доводах и теориях науки этого не могло быть! Каждая… Каждая из тех теней начала приобретать человеческие черты и очертания! Я не мог это выдумать, и мне не могло это привидеться — я никогда не видел этих людей, я никогда!..

Что-то схватило меня за ногу… Кто-то — подползший ко мне Смит заплетающимся языком пытался вымолвить какие-то слова, но насколько бы сильно ни пытался, лишь их обрывки срывались с его губ — он, кажется, был слишком восприимчив к тем травам, чей запах витал в воздухе.

Но он всё же донёс свою мысль — одним простым движением он заставил меня откинуть все сомнения и поверить. О, уверен, что бы мне ни сказали в тот миг — я бы всё воспринял за чистую монету после того, что увидел — учёный-спелеолог трясущейся от тремора рукой указал на фотографии на стенах. С них на нас смотрели те же тени.

Рыбаки, селяне, охотники, фермеры, кочевники — на всех тех фотографиях, выцветших, чёрно-белых, съёжившихся от влаги и потерявших детали — на них всех были они, стоящие в рядах скамей, смотрящие на нас пустым, нечеловечески чистым и пристальным взглядом.

— Братишка!

Дэн вновь закричал и прополз мимо Теккейта, добираясь до рядов. Лучник застыл. Я так до конца не уверился в том, был ли то страх, или он увидел в толпе знакомое лицо — Энтони, крикнув во всю силу, попытался вернуть меня в реальность:

— Дер… Держи… придурка!

Вырвавшись из оцепенения, я сделал ровно один шаг. Как только тело попыталось двигаться, пришло осознание, что ни ноги, ни руки не слушались меня. Даже глаза, на коих застыла всё та же до жути контрастная и яркая картина зала, двигались из стороны в сторону медленнее, чем обычно. Покосившись, я попытался сгруппироваться и упасть ровно на Даниеля. Получилось паршиво, но удержать я его всё-таки сумел. Смит мыслил правильно, выдернув меня: если всё то, о чём говорили отшельники, оказалось правдой, то и трогать те тени или тех людей, или чем бы они, чёрт возьми, ни были, явно не стоило.

— Порд… Залз… — мои слова, ровно как и у Энтони, застывали на языке. — По… Жена! — вдруг осенило меня. — М… Эмма! Эмма!

Дэн замер на месте, ошалело на меня обернувшись. В какой-то момент я даже предположил, что всё сработало, пока он не заговорил да ещё и так отчётливо, что меня пробрало на чёрную зависть:

— Да! Жена! Нужно к жене!

— Ст!.. Де!.. Сука!

Моя хватка быстро ослабла — лишь счастливое совпадение в виде Теккейта, вовремя вырвавшегося в реальность, помогло мне. Что странно: ни он, ни его отец не испытывали то же, что мы. Видели — да, но их самоконтроль… Их самоконтроль говорил только о том, что этот эффект был для них не новым.

— Они все здесь, па. Все! — шепнул сын, придерживая мужчину.

— Да… — с нескрываемым удовольствием выговорил тот. — Все. Да направимся же мы… Да свершится же!

Безо всякого озарения он зашагал вперёд, выставив перед собой руку, а люди… «люди» сами расступались перед ним. Перед тяжёлой поступью, повидавшей многое, трепетали даже они… На миг даже почудилось, будто бы сам старик был одним из них — всего лишь одной из теней, не ведающих страха перед живыми. Но нет — мёртвые не рассказывают сказок и ножи к горлу, уверен, тоже не приставляют.

— Встаньте в ряд, — попытался поднять нас Тек. — Нужно идти.

Сказать, что поднять нас на ноги было испытанием — означало не сказать ничего. Даже открытая дверь, выпускающая концентрат дыма и галлюциногена прочь, не особо помогла — ведь был ещё и страх. Впрочем, страх от того, что промеж твоих глаз направляют лук, был сильнее.

***

Проходя мимо них нельзя было не бояться, нельзя было не пытаться преодолеть страх и посмотреть на них, нельзя было не ощущать того, что, пускай они и смотрели на тебя в считанных сантиметрах, пускай кто-то тянул к тебе руки, а чьи-то зубы почти впивались тебе в кожу, от них всё же не исходило тепла — ни жара от дыхания, ни каких-либо запахов — только леденящий саму душу холод, только пустота вместо биения сердца. Зачем человеку вообще может понадобиться вызывать мёртвых? А зачем мёртвым откликаться?

Когда мы вышли наружу, по нашим воображениям тут же ударила ночь. Когда мы вышли наружу, они тоже пошли за нами. В темноте, уже не такой спокойной дрёме планеты, почернел даже туман, а самым опасным стал он — смертельно молчаливый сон леса, безумная и апокалиптическая в своей силе тишина.

— Не расходитесь, — посоветовал нам сын шамана так, как будто верёвка нам бы это позволила.

Они действительно плыли, а не шли за нами. Ни шума шагов, ни шёпотов, ни даже веяния ветра не было за нашими спинами. И ещё теней… Теней они тоже не отбрасывали.

— Отпустите нас, — слабо прозвучал шёпот Джорджа к парню, — отпустите… Я же вижу, что вам это тоже не нравится.

— Не могу, — идущий впереди и держащий Даниеля у лезвия Теккейт старался не терять самообладания, но получалось у него явно не идеально. — Это шанс… Это шанс…

— На что?!

— Ему просто нужен шанс. И простите, но этот шанс — вы.

После этих чудом различённых мною слов, я перестал сомневаться в том, что мы не должны были пережить ту ночь. Да, всё точно встало на места — глоток свежего ночного воздуха вместил в меня осознание того, что жить нам было не суждено. Почему? Я не мог понять. Мозг отчаянно пытался вообразить тот пазл, что уже, казалось, сложился в голове, но я просто физически не мог этого понять — весь мир всё ещё был слишком медленным, весь мир всё ещё окутывал слишком сильный туман.

— Но как?.. — мы начали подниматься вверх по грязи, скользя подошвами. — Как вы можете быть уверены?! — тот не ответил, пытаясь шагать вверх. — Вы вообще уверены?!

— Я… Да. Нельзя сомневаться. Нельзя бояться. Это шанс… Это точно шанс! — поднял он высоко голову. — Идите вперёд, дьявол вас побери!

С горем пополам преодолев тот чёртов грязевой холм, мы оказались у подножья небольшой горы. Осторожно шагая вперёд, я чувствовал, как к телу возвращалась подвижность, а вестибулярный аппарат переставал шатать меня из стороны в сторону, но силуэты позади всё не исчезали. Более того: в один из моментов — когда Сэм подскользнулся на том холме — клянусь честью, одна из теней почти ухватила его за ногу, прошептав что-то себе под нос.

— Они… Они… — попытался выговорить я.

— Не останавливайтесь — сказано же было.

Чем ближе мы подбирались вперёд, тем меньше оставалось сомнений о том, куда мы шли — Обитель, та самая чёртова дыра в чёртовой скале чёртовой Аляски; просто пещера, расселина, созданная сейсмической активностью и боготворённая престарелым психопатом.

Но зачем? Зачем вести нас туда? Мысли не лезли в голову. Я точно знал. Точно! Ответ явно был в моей голове, потому что с каждым шагом всё больше и больше хотелось бежать прочь, но каков был этот ответ?! «А это важно? — вдруг понял я. — Смерть. В любом случае, это смерть. Нужно бежать».

Расселина открылась прямиком у горы — ровно в том месте, где шло резкое возвышение, была тёмная, очень похожая на рваную рану от когтей какой-нибудь дикой собаки, пещера с десяток футов в высоту и тридцать в ширь. Прямо перед резким, но всё же возможным для неподготовленного человека спуском стоял Амарук, обернувшись к темноте спиной. За пару месяцев, в течение которых существовало то место, туда даже смог проникнуть мох, у самого входа валялась какая-то пожухлая трава, а повсюду были следы ног. Неудивительно — человек, считающий какое-либо место «обителью», явно навещал бы его очень часто.

Силуэты обступили нас полукругом, протягивая свои руки, но не подступая, словно повелеваясь жестам старика. «Он точно и есть тот самый шаман», — подумал я и тут же осознал: вот оно — анимизм. Все те россказни старых инуитов, всё то бормотание передо мной, все бессвязные молитвы — всё правда.

— Уанга — Амарук! — прокричал он. — Уанга киа кулит, кулит арракку! Уанга апиригук паник! Уанга апиригук нулиак! Уанга… Уанга апиригук ирник.

В тот же миг из нескольких теней… Нет — из нескольких духов двое вышли вперёд, две женщины. Одна — высокая, стройная, а вторая — совсем ещё девочка.

— Аскукул, — улыбнулся он им. — Подойди сюда, юный Теккейт. Подойди сюда, сын мой, и скажи мне, что я ошибался!

Тот медленно отошёл от нас, и пошёл к отцу. Уже на середине пути он бросил нож и опустил руки, осторожно, даже с опаской шагая вперёд.

— Мама?.. — прошептал тот. — Сестрёнка?.. Не может быть… — сын шамана инстинктивно потянул руки к духам. — Не может…

— Подожди, сын, — поймал его ладонь старик. — Сам знаешь, что ещё рано.

— Я… Верно. Верно… А как же Инук, отец?

— Тот… — он опустил глаза. — Тот, кто попал к Агуте, не возвращается скоро… Раз он не отозвался — значит: он ещё на пути в мир духов.

— И нам придётся ждать?

— Верно. Но они… — указал он на тени. — Скажи, что это не то, чего ты ждал столько лет?

Парень посмотрел сперва на девочку с женщиной, а потом — на нас. Уверенности в его взгляде становилось всё больше.

— Дай мне нож, отец, — поднял тот голову. — Дай его мне.

Мы с группой переглянулись между собой. «Бежим», — указывал я головой на лес, но стоило мне посмотреть на Джорджа, как я тут же понимал, что всё это было бы бесполезно. Тем временем, шаман улыбнулся и, достав из кожаной кобуры за плащом тот самый нож, протянул его Теккейту.

— Рад, что ты понял меня, но это должен сделать я. Бери же… Бери любого, и позволим духам исполнить нашу волю.

Парнишка, не торопясь, пошёл на нас, прожигая взглядом охотника каждого.

— Не смеешь! Ты не смеешь, выблядок! — прокричал Рональд.

Но тот выблядок посмел — подойдя к нам, он отрезал верёвку Джорджа от общей и повёл того к пещере.

— Не надо… — шептал мистер Форвард. — Не надо…

— Стой! Стой, сволочь! Убью нахер! Остановись! — Уэйн, словно бешеный зверь, пытался тянуть нас всех вперёд.

— Смотри, — шепнул мне Смит. — Нож.

У лука, брошенного Теком, действительно лежал нож. Лежал всего в паре шагов от самого лучника и шамана.

— Агута! — прокричал старик, встав с заложником на краю пещеры. — Обращаюсь к тебе!

— Быстрее, уроды! — прошипел Уэйн. — Подходим вместе и берём чёртов нож!

— За каждую жизнь! За каждую кровь, пролитую здесь сегодня, верни нам наших людей! Наших матерей! Наших сестёр, жён, дочерей, отцов и братьев! Верни каждого, кто захотел вновь увидеться с нами!

— Блядь!

Рональд сделал последний рывок и, буквально протащив нас всех, дотянулся до ножа.

— Прими чужака вместо наших людей! Прими его и верни наших нам!

В темноте ночи я видел, как рука Амарука, держащая нож, опустилась прямо на грудь Джорджа. Как тот схватился за ручку, застрявшую у него промеж рёбер и, пошатнувшись, упал вниз. Звук его падающего тела, бьющегося о разные выступы и скалы, стоял у меня в ушах как никогда отчётливо.

— Сука! Сука-а-а-а-а!

Уэйн завыл и, выставив нож вперёд себя, что есть силы помчался на инуитов. Вся его слепая ярость, вся сила, что он мог собрать, была сосредоточена всего на двух людях. Уже в тот миг, когда его и Теккейта отделял буквально один шаг, старый шаман всё-таки успел оттолкнуть сына. Впервые в жизни я видел то, как нож не только пробивал, но и ломал грудную клетку. Амарук отлетел от силы удара далеко в темноту, так и не успев закричать от боли. Даже не переведя дыхание, Уэйн накинулся на Теккейта, голыми руками обхватив шею тощего парня.

— Что ты натворил?! — выдавил из себя Тек. — Ты даже не знаешь, что ты натворил!..

Я стоял и смотрел на всё то, заворожённый абсурдом. Мы со Смитом всё ещё были связаны между собой, и единственной мыслью, посещающей мою голову, было: «Теперь мы остались без ножа».

— Нет! Что за?.. Оставьте меня!

Оглянувшись, мы увидели, как тени подходили всё ближе, обступая Даниеля. Их образ — весьма схожий с человеческим — вновь стал расплываться, но нельзя было сказать, что они становились хоть на йоту прозрачнее. Сэм, связанный по рукам, подбежал к нашему проводнику, но едва-едва смог вырвать его из цепких лап тех созданий.

— Смотрите! — крикнул он нам. — Руки!

Руки силуэтов становились длиннее — пальцы, предплечья, ногти… Их и без того бледная кожа белела на глазах, будто покрываясь инеем, а сами лица… Сами лица наживую обростали каким-то странным мхом.

— Рональд! Рональд! — крикнул я тому. — Нужно бежать отсюда!

Но он не слушал — он всё ещё боролся с Теком, чудом додумавшимся вытащить одну из стрел и вколоть её тому в плечо.

Тем временем, с некоторых силуэтов спадали волосы, кто-то терял кожу на голове, на руках, чьи-то щёки наполнялись дождевыми червями и личинками, но все они неспешно шли к нам, и все они становились явно выше, чем были.

— Мужик! — подбежал Сэм к Рону и, обхватив связанными руками за шею, скинул с лучника. — У нас нет на это времени!..

Тот уже хотел было вцепиться в Сэмюеля, но перевёл взгляд — мы все были окружены этими бледными, белыми как само молоко мертвецами. В тенях ночи они просто стояли и смотрели на нас своей пустотой вместо выгнивающих глазниц, превращались в нечто настолько извращённое и непонятное человеку, что сама мысль о том, чтобы смотреть на них, поражала своим безумием.

— Нужно бежать… — прошептал Смит, но не двинулся с места. — Бежим…

Мы стояли в оцепенении до тех пор, пока нас не окружили плотным кольцом, до тех, пока позади нас — прямо из пещеры, не послышался рёв, а из темноты пропасти не показалось огромное бледное нечто, тянущее свои продолговатые кости к нам.

— Бежим!