ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

Маша сидела на берегу реки и радовалась ветру, который развевал ее волосы, солнцу, плывущему вдалеке пароходу. «Пусть пройдет десять, двадцать лет, я никогда не изменюсь, не стану рассудительной и взрослой. Я буду проживать каждый день так, словно он последний, остро чувствовать жизнь, опьяняться ею!»

Машу отвлекли от раздумий – кто то коварно подкрался сзади и закрыл ее глаза теплыми ладонями. Она хихикнула, мгновенно узнав шутника, счастливо выдохнула любимое имя.

Саша Бушуев разжал ладони.

– Как ты нашел меня?

– Ноги сами принесли! Прямо с электрички сюда, на берег. Знал, что ты тут сидишь и мечтаешь.

Саша с Машей дружат с первого класса, десять лет просидели за одной партой. Маша – адресат Сашиной лирики, его муза. «Что у тебя с ним?» – как то спросила сестру Татьяна. «Все!» – честно призналась Маша.

Самое смешное, что это она первой влюбилась в Сашу. Еще в далеком детстве. Он был красивый, как принц, голубоглазый, кудрявый, и Маша не устояла. Она трогательно завоевывала его любовь, подкупала конфетами, книжками, игрушками, вот только что не носила его портфель. А мальчишка позволял себя любить, не более. В шестом классе все переменилось – Саша влюбился в Машу. Теперь он дарил ей подарки и добивался ее внимания. Маша упорно не отвечала на чувства парня, пропадала в театральном кружке и влюблялась во взрослых артистов. А на выпускном она вдруг охнула: «Какой Саша красивый! Высокий, тонкий, похож на актера Стриженова в фильме «Сорок первый».

И все – с того дня они практически не расставались. Саша Бушуев всегда был рядом. Надежный, преданный, нежный. Ей, впрочем, вскоре захотелось чего то другого – непреодолимых препятствий, разлук, любви с ознобом и температурой, сильной и опасной. Маше нравится поддразнивать Сашу, заставлять страдать. Ей кажется, что в топку огня их любви надо постоянно подбрасывать дрова, чтобы поддерживать пламя, без которого их отношения станут пресными. Маша старается – порой она делается нарочито холодной и безразличной, иногда намеренно вызывает у Саши ревность. И радуется, видя, что он переживает, находя в этом подтверждение его любви.

– Иди ко мне! – тихо сказал Саша.

Она вздрогнула – ей хорошо знакомы эти «особенные» интонации любимого голоса.

– С ума сошел? – притворно сердито возмутилась Маша.

– Я соскучился! – хмыкнул Саша.

– Не здесь!

– А когда? Мы уже две недели не… – Он вздохнул.

Маша рассмеялась:

– Никогда! Бушуев, а давай у нас с тобой будут братские отношения?!

– Тебе нравится меня мучить? – Он усмехнулся.

Маша сделала «серьезное лицо».

– Зачем омрачать нашу дружбу пустыми страстями?

– Актриска, дрянь! – возмутился он. – Мне кажется, ты все время забываешь, что жизнь не сцена, и играешь чью то роль. А со мной не надо играть. Я очень люблю тебя, Маруся… Тебя, а не придуманную тобой героиню.

– Прости. – Она коснулась его руки. – Я сейчас в спектакле репетирую Офелию! Сплошной надлом и трагедия! Даже стыдно за собственное счастье! У нас с тобой все так хорошо! А разве без опыта страдания я стану великой актрисой? Великой актрисе нужны переживания, накал чувств, а с тобой, Саша… Все спокойно, стабильно! А мне роль Ларисы в «Бесприданнице» предложили! Ну как я смогу ее сыграть?! Хоть бы мы с тобой поссорились, что ли!

– Не надейся! И вообще, к черту этих истеричных баб! Ларис и Офелий! Будешь играть поросенка, чем плохо?

Маша вспыхнула – ее актерская карьера началась с того, что прошлой зимой она сыграла поросенка на детской елке.

– Очаровательная, кстати сказать, была хрюшка, – засмеялся Бушуев, – розовая, хрюкала громче всех! Сплошное обаяние и радость, и никаких переживаний, от которых потом топятся. Хочешь вина?

Она кивнула. Саша усадил ее к себе на колени. Достал из сумки бутылку.

– Как хочется дождя! И бегать под его струями, как в детстве! – хихикнула Маша.

Саша загляделся на девушку – ее длинные, распущенные волосы раздувает ветер, от солнца они кажутся золотыми. Сто лет бы смотрел! Как Саше нравится ее привычка закатывать глаза так, как сейчас, – она поднимает брови, отчего глаза становятся огромными и удивленными. Парню в голову приходят строки:

Как свод твоих бровей разительно похож

На лук натянутый в руках у Купидона…

Она взяла у него журнал, перечла напечатанные стихи, наверное, уже в сотый раз.

– Когда ты станешь знаменитым, непременно повезешь меня в Париж. Говорят, там есть праздник ландышей…

– Да, Маруся! Мы будем гулять по Елисейским Полям, слоняться по Монмартру, я куплю для тебя платье у Кардена и напишу свои лучшие стихи!

– Когда нибудь все будет именно так! Ах, как хорошо, Саша, как хорошо жить! Непременно сочини летние стихи! Чтобы зимой их, как банку с вареньем, открыть и представить лето, теплое, золотое, как спелая облепиха. Лето! Схватить бы его за яркий зеленый хвост! Хочется чувствовать его, вдыхать запах полыни и мяты, вслушиваться в шум сосен, бродить в ярком поле солнечных подсолнухов, глядеть на июльские звезды, слышать зов этого лета! Мне кажется, нынешнее лето особенное – зовущее к любви.

Она поцеловала Сашу. Тот с готовностью откликнулся на поцелуй.

Маша закричала, показывая рукой в небо:

– Смотри! Дельтаплан опять летает!

С некоторых пор в небе над Березовкой стал появляться дельтаплан. Часто, сидя на берегу, Маша с Сашей следят за его полетом. Иногда девушке видятся сны, в которых она летит вместе с пилотом над поселком и дальше, над рекой. Может быть, над самим Петербургом с его крышами, ангелами, львами.

Наверху будто услышали Машино пожелание, и небо обрушилось на землю потоками летнего дождя. Влюбленные стояли под ливнем, мокрые, одуревшие от счастья, и вдохновенно целовались.

* * *

В доме и в саду тихо – все разбрелись: кто ушел в лес, кто на реку. Татьяна расположилась в саду с томиком любимых стихов и наслаждалась тишиной, поглядывая в небо, где неторопливо плыли белоснежные облака корабли. В Березовке ей дышится легко и свободно, потому что здесь воздух, который «можно пить», зеленка «священного леса», начинающегося прямо за забором; здесь ветер качает ошеломительно синий дельфиниум, такой же роскошный и буйный, как на картинах Грабаря; здесь растут королевские лилии дивной красоты и тянутся к солнцу взбесившиеся флоксы – здесь дом ее детства. Приезжая к бабушке, она перемещается в другую жизнь, календарь которой измеряется не числами, а временами. Время цветения сирени, жасмина и ирисов – раннее лето. Красуются пионы – на дворе середина июня. Расцвели розы и лилии – наступил июль, который побалует и ягодами, и зреющими под солнцем яблоками. В августе плоды рябины наливаются соком, уже тая в себе осеннюю грусть. И последние печальные астры как приговор – пришла осень.

Рядом с ее креслом в цветнике танцевали сиреневые стрекозы, жужжали деловитые шмели. Залюбовавшись этим энергичным танцем жизни, Татьяна подумала, что летом в деревне она словно попадает в звенящий вихрь, какой то круговорот жизни: жуки, муравьи, стрекозы, осы, бабочки летают с бешеной скоростью, здесь все торопится жить! В деревне вообще гораздо острее чувствуешь жизнь. Понаблюдав за насекомыми и растениями пару дней, в какой то момент понимаешь (и это как вспышка сознания), что под тобой, над тобой, рядом с тобой – тысячи жизней… Здесь острее чувствуешь смерть, потому что осенью на твоих глазах разыгрывается трагедия: мураши, цветы – все, что жужжало, звенело, тянулось к солнцу, умирает.

Татьяна знает, что лето в Березовке дает ей запас энергии и сил на целый год. Летние воспоминания, заботливо закупоренные в банку, вместе с крыжовником из бабушкиного сада можно открыть в самый промозглый петербургский вечер, когда за окном такая непогода, что кажется, будто бледный всадник уже протрубил. Откроешь – и снова увидишь, почувствуешь небо океан, рассветы закаты, сирень и дельфиниум, и накатит тогда знакомое летнее ощущение радости.

Среди облаков вдруг показался дельтаплан. Татьяна долго следила за его виражами, чувствуя, как на нее наплывает густое, очевидное счастье… Счастье, потому что здесь солнце, шмели, правильные книги, вареники с вишней, пирожки с черникой и ощущение, что лето будет длиться вечно.