Три года за брата: возвращение в мир предательства

Я смотрела на дверь, которая осталась такой же, как и в моих воспоминаниях. Место, о котором я грезила день и ночь, было для меня единственной опорой, которая позволяла выдержать бесчисленные бессонные ночи за решёткой. Как же я хотела снова открыть эту дверь, войти в дом к своей семье, сесть с ними перед телевизором, поужинать и поговорить. Мама обязательно обняла бы меня, а брат принёс бы мои любимые сладости. Даже отец, обычно такой суровый, молча бы выразил свою заботу.

Тёплые воспоминания накрыли меня с головой, как морская волна. И даже если за этой дверью меня ждал настоящий ад, я всё равно подняла руку и нажала на звонок. Послышался щелчок. Дверь открылась, и передо мной оказалось знакомый облик матери. Однако на её лице не было ни капли той доброты, к которой я привыкла – только страх, напряжение и едва уловимое отвращение.

— Мама, я вернулась, — нарушила я молчание.

Она, как будто встрепенувшись, нервно улыбнулась, выдавливая что-то вроде сочувствия, но её слова звучали пусто. Забота была лишь маской.

— Ох, ты вернулась… Совсем исхудала. Бедняжка, как же ты измучилась, — сказала она, но даже не двинулась с места: будто и не хотела меня впускать.

Я всё-таки шагнула внутрь, а она тут же, не скрывая жеста, подала знак Инессе, громко крикнув в сторону гостиной:

— Скорее, Регина вернулась!

Та, не медля ни секунды, натянула маску и направила на меня бутылку со спиртом, щедро окатывая ею так, словно я заразная. Вдобавок сунула мне в лицо огромный веник. Всё произошло так быстро, что я даже не успела среагировать – только почувствовала, как ветки больно скребут по коже, а спирт пробирается в нос до слёз. После всей этой суеты она тут же бросила всё в мусорное ведро и небрежно скривила губы:

— Это чтобы смыть с тебя всю грязь. Ты же не хочешь, чтобы вся эта мерзость попала в дом и навредила твоему племяннику?

Тут я заметила её округлившийся живот. Выходит, пока я сидела за неё в тюрьме, взяв на себя вину за убийство, она наслаждалась семейным счастьем. Я бросила на неё взгляд, но промолчала. Прошла к комнате, которая когда-то была моей, но теперь передо мной предстал склад всякого хлама. Моих вещей там не осталось.

— Что всё это значит? — спросила я, обернувшись.

Инесса спокойно продолжала поддевать ноготь. Кирилл стоял нахмурившись, а мама, смущённо улыбнувшись, начала оправдываться:

— Ну, тебя ведь так долго не было. Места в доме мало – вот и решили временно использовать твою комнату.

— А где мои вещи?

— Да освобождали место… Что-то продали, что-то выбросили. Кто ж знал, понадобятся ли они тебе ещё.

По щекам невольно покатились слёзы. Голос задрожал:

— Вы же знаете, почему я туда попала. Я всего лишь отсидела срок, а не умерла!

Столкнувшись с моими упрёками и гневом, отец, который до этого молчал, вдруг напустил на себя вид главы семьи:

— У Инессы уже пятый месяц. Мы освободили твою комнату под детскую. Чего ты тут разоралась? Ну, выбросили мы твоё ненужное барахло – нечего из-за этого раздувать проблему.

Стоило услышать его слова, как последняя надежда на этот дом и семью окончательно рассеялась. Глядя на его холодное выражение лица, я вспомнила, как когда-то он с серьёзностью говорил, что собирает мои подарки на каждый свой день рождения, чтобы потом на моей свадьбе показать, как выросла его маленькая принцесса. А теперь всё это оказалось «ненужным барахлом».

Я думала, что после того, как увидела лица Инессы и матери, боль уже не может стать сильнее. Но я забыла: родные – это те, кто способны заставить тебя почувствовать ещё большее отчаяние, когда кажется, что хуже уже быть не может. Это те, кто могут растоптать твоё сердце сильнее, когда оно и так уже разбито вдребезги. Я глубоко вздохнула и спросила:

— А где мне жить?

Мама, услышав это, обменялась взглядом с Инессой, достала две тысячи рублей и бросила их на стол:

— Вот, возьми эти деньги. Сними себе гостиницу или квартиру – как захочешь, — её голос был настолько холоден, что, казалось, она даже не пыталась скрыть равнодушие.

Я не взглянула на деньги, а просто окинула взглядом всех, кто был в комнате:

— Кирилл… — взгляд упал на брата. — Ты тоже так считаешь? Ты же знаешь, почему я тогда села…

Не успела я договорить, как он меня перебил:

— Не стоит больше вспоминать о прошлом. Но если тебе так нужно остаться, то, конечно же, я не смогу выгнать родную сестрёнку.

От его слов у меня на глазах выступили слёзы, и я, как раньше, улыбнулась, потянувшись, чтобы взять его за руку:

— Спасибо тебе большее. Тогда я пока поживу тут немного.

Но когда я потянулась, чтобы коснуться его, мои пальцы наткнулись на пустоту. Я с недоумением посмотрела на него, и тут же поймала на себе злобный взгляд Инессы. Сам же Кирилл выглядел так, словно ему в рот насыпали дерьма. Инесса, уперев одну руку в бок и указывая на меня другой, вдруг выкрикнула:

— Ты что, в тюрьме совсем мозги потеряла? Вроде взрослая женщина. Как тебе не стыдно сидеть на шее у других и не уходить?

Я рассмеялась, хоть и от злости, и, указывая на своё лицо, спросила:

— А я за кого тогда сидела? И с каких пор этот дом стал мне чужим? Кто, по-твоему, вкладывал деньги в первоначальный взнос и платил ипотеку? — взгляд снова упал на Кирилла, который окончательно решил не вмешиваться. Затем я повернулась к отцу, что молча курил на диване, — папа…

Он затянулся сигаретой и, выпустив дым, ответил:

— Теперь этот дом принадлежит твоей невестке. Как они скажут, так и будет.

Я снова перевела взгляд на Инессу. Кирилл стоял рядом, всё так же хмурясь и словно сожалея о чём-то. Она сделала шаг вперёд, явно чувствуя свою силу:

— Слышала? Этот дом теперь мой. Я не хочу, чтобы ты тут оставалась. И не смотри на Кирилла – у него такое же мнение, как и у меня. Убирайся из моего дома немедленно – иначе я вызову полицию.

В гостиной повисла гробовая тишина. Я оглядела всех, на кого когда-то положила свои деньги, свою свободу и даже своё будущее. Внутри уже не было злости – только холодная, всепоглощающая пустота. С губ сорвался сдавленный смех, и я еле слышно сказала:

— Разве я мало сделала для этой семьи? Что с вами стало? Где я ошиблась?

Инесса тут же резко ответила:

— Ты ошиблась в том, что стала бесполезной! Раньше ты зарабатывала деньги и помогала семье. А теперь? Ты – убийца, от тебя никакой пользы! Не то что зарабатывать – тебя даже замуж теперь никто не возьмёт, ни копейки за тебя не дадут. Если останешься здесь, то только будешь сидеть на нашей шее и тянуть из нас всё, что осталось. Я знаю, что ты пожертвовала собой ради семьи, но задумайся: чем ты можешь помочь сейчас, кроме как стать обузой? Если действительно думаешь о нас, то убирайся отсюда поскорее, — на этих словах она кивнула на брошенные две тысячи рублей.

Мама тут же её поддержала:

— Регина, она права. Чем больше народу в доме, тем больше ртов. К тому же, Инесса скоро родит. Ты ведь, как тётя, должна вложиться в благополучие племянника. Мы уже не ждём от тебя многого – просто возьми эти деньги и иди устраивать свою жизнь.

— Мама, я ведь тоже твоя дочь, разве нет? — после того как мой гнев вышел за все пределы, на меня вдруг снизошло странное спокойствие.

— Ты и сама знаешь, что ты моя дочь. Но посмотри на себя: даже выкуп за тебя семье не принести. Получается, все эти годы я растила тебя зря. Иди уже, не доставляй нам больше хлопот.

— Я доставляю вам хлопоты? Что ж я тогда не была вам в тягость, когда отдавала свою зарплату, вносила первоначальный взнос за дом и платила ипотеку?

Кирилл, который долгое время молчал, вдруг кашлянул и заговорил:

— Я понимаю, что ты злишься. Но пока ты сидела в тюрьме – и нам было нелегко. Все знали, что у нас в семье убийца. Куда бы мы ни пошли, нас повсюду осуждали. Если ты действительно останешься жить здесь, то, подумай, как родители, в их возрасте, будут смотреть людям в глаза? А мой сын? Он только родится, и на него уже будут показывать пальцем и называть ребёнком из семьи убийцы. Почему ты не можешь подумать о нас?

Я смотрела на его праведный вид и не могла удержаться от смеха:

— Не забывай, что убийца – твоя жена. И именно она опозорила всю семью. Если бы ты действительно заботился о нас, то заставил бы её признаться в своём преступлении и не позволил бы мне брать всё на себя.

Три года назад Инесса ехала на моей машине по трассе и вцепилась в перепалку с другим водителем. В итоге она вытеснила его машину под колёса грузовика. Он погиб на месте.

Они умоляли меня, просили оставить семье шанс на продолжение рода. Говорили, что Кирилл болен, у него проблемы с работой, и что Инесса – единственная, кто согласилась выйти за него. Если она сядет в тюрьму, то к моменту освобождения уже упустит возраст для рождения детей.

Кирилл был единственным сыном в семье, и к тому же всегда хорошо ко мне относился. Мамины слёзы и мольбы Инессы смягчили меня, и я согласилась взять вину на себя, обменяв свою свободу на три года тюрьмы. Тогда они, держась за мои руки, рыдали без остановки и искренне говорили, что я – спасительница нашего рода. А теперь они смотрят на меня с холодной ненавистью, словно я какая-то грязь, от которой нужно держаться подальше.

Три года назад я взяла на себя всю ответственность, отдала все свои сбережения на компенсации и извинения, вытерпела угрозы и оскорбления. И три года тюрьмы. Я думала, что это было не зря. Но теперь понимаю, что ошиблась в тех, кого считала своей кровной роднёй.

Я подняла голову, силой сдерживая слёзы, и гневно уставилась на них. Отец, заметив мой взгляд, с раздражением ударил по столу и поднялся на ноги:

— Мы растили тебя не для того, чтобы ты стала неблагодарной сволочью! Мы всё тебе объяснили. Что тут непонятного? Ты сидела три года в тюрьме, а нам нужно жить дальше. Неужели мы должны терпеть, как ты продолжаешь позорить нашу семью?

Мама тут же вмешалась, поддакнув ему:

— Регина, ты ведь всегда была умной девочкой. Как ты могла настолько запутаться после тюрьмы? Женщина создана для того, чтобы выйти замуж и родить детей. Мы с отцом хотели удачно выдать тебя замуж. Достойный выкуп хоть как-то отблагодарил бы нас за то, что мы тебя растили. Но какой хороший человек теперь посмотрит на тебя с клеймом убийцы? Мы уже закрыли глаза на то, что ты не сможешь принести семье выкуп, и впустили тебя в этот дом из-за того, что ты всё-таки наша дочь.

Кирилл тоже резко высказался:

— Да, верно. Мы поблагодарили тебя тогда и благодарим сейчас за то, что ты взяла вину на себя вместо Инессы.

— Конечно, — та, поглаживая живот, добавила, — я тебе тогда была искренне благодарна. Но теперь ты просто упёрлась и не хочешь уходить, решив, что будешь тянуть из нашей семьи всё до последнего. А где же будет жить первенец семьи, если ты сейчас не уйдёшь? — от её презрительного тона, казалось, что я действительно какая-то нахальная, бесстыжая и неблагодарная личность.

Отец подошёл, снова бросив на стол те две тысячи рублей:

— Деньги мы тебе дали. Домой пустили. Чего ты ещё хочешь? Не уйдёшь – считай, что для меня ты больше не дочь!

Каждое их слово било, как пропитанный ядом нож. Однако, увидев их истинные лица, я уже успела надеть на себя броню.

— Неудивительно, что за все эти годы от вас не было ни единого письма и ни одного визита. Похоже, вы давно решили, что от меня больше нет толку. А раз я не могу больше приносить деньги – значит, меня можно выкинуть, как ненужный мусор, — холодно ответила я. Окинув их равнодушные, раздражённые и злые лица, я добавила, отчеканивая каждое слово, — спрашиваю в последний раз: есть ли для меня место в этом доме?

— Нет, — ответил сразу отец.

Остальные трое тоже смотрели на меня с холодной решимостью, как будто я была их врагом.

— Хорошо. Как хотите. Я уйду. Но с этого момента нас больше ничего не связывает. Надеюсь, вы не пожалеете.

Мой безразличный тон, видимо, разозлил Инессу, и она крикнула мне в спину:

— Ты слишком высокого о себе мнения! О чём тут жалеть? Об убийце, которая всю жизнь будет прозябать в нищете? Оставить подобный отброс общества, который будет сидеть на шее и тянуть из нас последние силы – вот о чём действительно можно жалеть!

Когда я отвернулась, по моему лицу скатилась слеза. По холодной коже стекла тёплая капля. Это была последняя капля моей любви к этому дому, последняя слеза. С ней все связи с семьёй были окончательно разорваны.