9. Бритва Оккама

Осенний бал Оболенского Университета окончился трагедией: нетрезвый студент вышел на балкон в кабинете ректора, но не устоял на ногах и выпал. Он умер сразу. Тело Петра Авилова перенесли в отдельную палату лазарета. Его родным сообщили в тот же вечер, и на следующий день убитые горем родители забрали тело сына. Еще через два дня на небольшом подмосковном кладбище прошли скромные похороны несчастного студента. Дениса Лядова и Алексея Фомина, приятелей Пети, с которыми он распивал алкоголь, отчислили из Оболенки сразу же, и на следующее утро после бала оба покинули Университет.

Хотя и студенты, и преподаватели старались не обсуждать трагедию, во всем Университете царила атмосфера подавленности. Над нами словно висело проклятие. Это была вторая смерть в Оболенке за такой короткий промежуток времени, и если многие грешили на злой рок, я понимала, что оба несчастных случая связаны между собой. Петя что-то узнал от профессора Радзинского и пусть не поверил ему, мог ненароком проболтаться, что и случилось на балу. У меня не было никаких доказательств, но я была уверена, что Авилова столкнули, а это значит, что и мне нужно быть осторожной. Кто бы за всем этим ни стоял, он опасен.

Если рассуждать логически, то столкнувший Петю человек был на балу и слышал его пьяный бред, значит, был в зале в момент речи отца. Идем дальше, Авилов был довольно крепким парнем, и столкнуть его с балкона было бы не просто. Девушке вряд ли бы это удалось. Значит, нападавший был мужчина, причем в расцвете сил. К сожалению, я не могла вспомнить, кто во время моего танца был в зале, а кто выходил. Все выступление я видела перед собой только Арсения, в руки которому угодила прямо со сцены. И в глубине души я радовалась тому, что новый загадочный преподаватель, который первым должен был попасть под подозрение, имел алиби. Кроме него я помнила ректора, он был рядом со сценой, и папу, что внимательно следил за моим танцем. Что до остальных, то их лица смешались в памяти, и никого конкретного выделить не получалось.

Во всяком случае, теперь было ясно одно — если этот некто догадается о том, сколько мне известно, я стану его следующей жертвой. От этой мысли по спине пробежал холодок. Я лежала в своей постели с кружкой чая, укутавшись в плед, но даже это не могло прогнать страх. Игра, которую я затеяла, была слишком опасной, но и идти на попятную уже не могла. Снова вспомнилась просьба папы не лезть во все это, и опять неприятная мысль, что он может быть в чем-то замешанным, неприятным червячком пробралась в душу. Но, нет, у отца тоже было алиби на момент убийства Пети, значит, я не должна его подозревать.

Как же мне хотелось с кем-нибудь поговорить, попросить совета, найти защиту, но никого не было. Несколько дней я не могла найти себе места и сходила с ума, не зная, как поступить. Убийца — кто-то из Оболенки, а значит, никому нельзя верить.

Мое состояние заметила Аринка, она пыталась докопаться до причины, но я только сильнее замыкалась в себе, сваливая все на проблемы с дипломом. Подруга не верила, но настаивать не стала. Она дала мне время, чтобы я побыла одна и успокоилась. Если бы Ринка знала, что меньше всего на свете я нуждалась в одиночестве…

Учебная неделя протекала как обычно, и ничего интересного не происходило. Студентов словно специально загружали учебой, чтобы вытеснить все прочие мысли. Семинары, коллоквиумы, споры, беседы… До ночи библиотека была забита студентами, и даже одного вечера не удавалось выкроить на партию в бридж или поход в кино. Только я никак не могла сосредоточиться на учебе и решила все же навестить отца.

Не предупредив заранее, я пришла к папе вечером в четверг. Он сидел в гостиной в своем любимом кресле у камина и проверял студенческие эссе. Треск поленьев, желтоватый свет лампы и аромат чая с чабрецом — уютно и по-домашнему спокойно. Впервые за последнее время я почувствовала себя в безопасности.

— Лерочка? — отец поднял на меня удивленный взгляд.

— Ты никогда не запираешься… — вздохнула я.

— Зачем? Тут все свои, — отец отложил на стол бумаги, поднялся с кресла и обнял меня. Прикрыв глаза, я прижалась к нему и глубоко вдохнула его родной запах.

— Папочка, запирайся. Мало ли… — я не могла смириться с мыслью, что человек, столкнувший с балкона Петю, может беспрепятственно войти к отцу. А что если?.. Нет, даже думать нельзя!

— Хорошо, буду запираться, — усмехнулся отец, выпуская меня из объятий, — что-то случилось? Ты чего пришла?

— Не хотела быть одна, — я улыбнулась, но по взволнованному папину лицу поняла, что не провела его, и он догадался, что меня что-то тревожит.

— Как ты? Сейчас мы все подавлены.

— Не верится, что Петя так глупо погиб.

— Это же надо было?! Напиться в Оболенском Университете?! — всплеснув руками, возмутился папа.

— Да, тем более напиться до такой степени. Насколько же надо быть пьяным, чтобы так сильно высунуться с балкона в кабинете Серова, ведь там такие высокие ограждения, — я внимательно посмотрела на отца, он догадался, к чему я клоню.

— Лер, ты сама видела его состояние, — все же папа сделал вид, что не понял намека.

— Да. Авилов был явно не в себе, да еще и кричал, что Павел Аркадьевич говорил про какие-то убийства.

— Это все бред старика Радзинского. Он надоумил и Петю, — серьезно сказал папа, — видишь, вся эта ерунда до добра не доводит. Так что, Лера, не забивай этим голову. Занимайся дипломом.

— Ты прав, папочка, диплом сейчас на первом месте. Я не забиваю голову случившимся, ведь иначе сделала бы вывод, что Авилова убили за то, что он мог проговориться о чем-то важном, связанным с профессором Радзинским.

— Валерия, перестань! Ты строишь какие-то фантастические догадки, когда все гораздо проще. И в том, что случилось с профессором, и в несчастном случаем с Петром нет никакой связи!

В первый раз я увидела, как отец по-настоящему разозлился. Он никогда не повышал голоса, предпочитая решать все через диалог. К сожалению, его реакция убеждала в моей правоте на папин счет.

— Ты так уверенно говоришь, что складывается ощущение, будто сам знаешь гораздо больше, чем говоришь!

— Я ничего не знаю, милая, — папа вновь стал ласковым, — я тебя очень люблю. Ты для меня все, и если с тобой что-нибудь случится, я не переживу. Пожалуйста, не лезь в это.

— Ладно, — все же сдалась я, понимая, что если мы продолжим спор, можем крупно поссориться. А того, что хотела, я добилась. Отец боялся за меня, значит, знал, что убийца Радзинского и Авилова рядом, и он опасен.

Этой ночью я осталась в папином доме, заснув в своей старой спальне. Рядом с родным человеком было спокойнее. Впервые за неделю я смогла выспаться.

Проснувшись утром раньше обычного, я наспех собралась и поспешила к себе, чтобы переодеться до занятий. Сегодня вместо эстетики у нас стояла история средневековой мысли, которую вел мой научный руководитель, а он как раз вчера отдал последнюю, написанную мной главу диплома. У меня были некоторые вопросы по его замечаниям, и мне не терпелось их задать.

Дождь, который шел всю ночь, к утру прекратился, и я спокойно дошла до жилого корпуса, а у порога своей комнаты увидела Аринку. Подруга ждала меня уже минут десять, чтобы сообщить новость. Вчера она ходила на свидание с Ванькой, нашим однокурсником, и теперь они встречаются. Будь я немного внимательнее, то давно бы заметила, что между ними что-то происходит. Но я с головой ушла в свое расследование, и только во время рассказа Ринки припоминала какие-то моменты их явного флирта.

— Я рада за вас, он отличный парень.

— Пока рано что-то говорить, но мне он нравится, — мечтательно сказала подруга, — кстати, ты вчера пропустила ужин, а на нем Серов объявил, что на будущей неделе выделит день, чтобы мы показали свои номера, которые готовили к балу.

— Странно, — пожала плечами я, — думала, после случившегося мы не будем устраивать ничего подобного в ближайшее время.

— Он сказал, что пока мы не докажем совершенство своего тела и духа, не сможем стать полноправными выпускниками Оболенки, — передразнивая ректорскую манеру, Аринка закатила глаза, — ладно, давай скорее собирайся, и пойдем.

В этот день занятия для меня тянулись вечность. Я не могла дождаться последней пары, чтобы увидеть Романова. Конечно, вопросы по диплому были не самой главной причиной тому. С каждым днем я все больше влюблялась в своего научрука. Даже его хмурый вид нравился до умопомрачения. Мое чувство не было взаимным, и недолгие беседы наедине о дипломе для меня были как свидание.

Он сидел за столом, увлеченно читая газету. Романов меня даже не заметил, поэтому я позволила себе нагло на него засмотреться. Ему безумно шел темно-синий свитер, подчеркивающий широкую грудь и обтягивающий накачанные руки. Как странно, я ни разу не видела Арсения в спортзале, но с такой фигурой он должен заниматься чуть ли не ежедневно. Говорят, парни глазеют на девушек, но ведь девушки им ничем не уступают. Теперь поняла это по своему опыту.

— Можно, Арсений Витальевич? — негромко спросила я.

— Валерия? — он оторвался от газеты и смерил меня равнодушным взглядом, — Проходи.

— У меня есть пара вопросов по вашим заметкам, — я села за парту перед его столом и достала черновик диплома.

— Хорошо, оставляйте все, я потом посмотрю, — спокойно проговорил Арсений и снова взял газету.

— Но мне хотелось бы обсудить это. Мы с вами как будто перепиской общаемся, — не выдержала я и взялась с другого конца за его газету.

— Так проще, — процедил он и вытянул у меня из рук свои «Спортивные ведомости».

— А мне кажется, дело в другом, — я кокетливо улыбнулась, но Индюк только сильнее нахмурился.

— В чем же?

— Вы боитесь общения со студентами. У вас нет преподавательского опыта, — выпалила я, — как ученый вы неподражаемы, но свои мысли можете излагать письменно.

— Вы меня раскусили, Валерия, — Арсений неожиданно рассмеялся, словно я рассказала анекдот или сама была клоуном, — в таком случае, не давите на меня. Я отвечу на ваши вопросы письменно.

— Хорошо, — я положила на стол диплом со своими пометками поверх его замечаний и села за свою парту.

— Кстати, Валерия, вы были прекрасны на осеннем балу.

В этот момент я чуть не выронила из рук сумку. Сам Арсений Романов сделал мне комплимент! Невообразимо, этот Индюк умеет быть галантным, или это очередная несмешная шутка? Я взглянула на него, но преподаватель уже снова читал газету. Тем не менее, внутри меня словно сверчки танцевали. Даже когда в аудиторию зашли однокурсники, а Арсений начал безумно скучную лекцию, у меня получалось с трудом прятать улыбку. Когда же полтора часа мучений закончились, и все шумно стали собираться, я решила снова подойти к Романову, чтобы дать парочку советов.

— Вы что-то хотели, Валерия? — вздохнул Романов, показывая, как я ему надоела, но почему-то мне казалось, что это не больше чем игра.

— Да, я хотела посоветовать вам больше спрашивать студентов на занятии, так мы все будем в напряжении…

— И не заснете от скуки, — докончил он за меня.

— Я не это имела в виду, — смутилась я.

— Хорошо, я все понимаю и ценю вашу заинтересованность в моем успехе, — ответил Индюк и встал из-за стола.

— И вам следует говорить с нами проще. Не стоит перегружать вашу речь обилием терминов, когда этого можно избежать, это как «бритва Оккама» , — не отступала я, следуя за Романовым к шкафчику, откуда он доставал пальто.

— Валерия, прекратите давать мне советы. Я разберусь во всем сам, — Арсений повернулся ко мне, и я отступила на шаг от его грозного вида, — а «бритва Оккама» не всегда работает. Видимо, когда он ее выдумывал, то забыл про различные возможные обстоятельства.

— Что вы сказали? — ошарашено спросила я.

— Что «бритва Оккама» может не работать, — недовольно пробормотал преподаватель и собирался уйти, как я схватила его за руку.

— «Бритва Оккама», которую он придумал? — переспросила я.

— Ну… да, — Романов растерялся, явно не понимая, куда я клоню.

— Но Оккам лишь сформулировал ее принцип, а не придумал.

Арсений замер, а его лицо исказила гримаса злости. Еще мгновение, и он бы точно на меня бросился и задушил бы. Мы оба понимали, что такую грубую ошибку мог совершить лишь тот, кто совершенно не разбирается в философии, но никак не профессор. Кто же тогда Арсений Романов?

— Извините, — промямлила я, — я лучше пойду.

Мне стало страшно. Я убедилась, что тех, кто знает слишком много, в Оболенке убивают, а становиться одной из жертв никак не хотелось. В этот день я пропустила и обед, и ужин. А что до субботней встречи с Арсением, то Аринка согласилась отнести наработки диплома за меня. Утром я снова не пошла в столовую и отправилась завтракать в кофейню, но там меня ждал крайне неприятный сюрприз. Арсений сидел в дальнем углу, поэтому я заметила его, только когда села за столик. Нужно было бежать, но слишком поздно… Он поднялся с места и направился ко мне.

— Доброе утро, Валерия, сегодня в три жду вас у себя для обсуждения диплома. Вас, а не просто ваши тексты. Не вздумайте увильнуть или опоздать, — так громко произнес научрук, что ребята за соседним столом обернулись на нас.

— Хорошо, — выдавила я из себя.

Романов ухмыльнулся, а потом наклонился ко мне так, что никто из присутствующих не услышал его следующих слов:

— Если не придешь, то горько пожалеешь. Поняла?

Я кивнула, и Арсений, пожелав приятного аппетита, удалился. Конечно, никакого аппетита у меня не осталось. До трех дня я не могла найти себе места, словно ожидая казни. У меня даже возникла мысль рассказать все папе, но вмешивать его не хотелось. Сначала нужно поговорить с Арсением. Ну не убьет же он меня, когда весь кафетерий слышал, что сегодня я должна быть у него… Ровно в три я стояла на пороге дома с зеленой крышей.

— Валерия, вы как всегда пунктуальны, — впуская меня в дом, сказал Романов, — сегодня наша беседа состоится в кабинете. Пройдемте.

Словно на эшафот, я поплелась за своим руководителем. Все наши встречи до этого происходили в гостиной, и никогда Арсений не приглашал меня в кабинет. В этот раз все будет очень серьезно.

Кабинет профессора (или кем был Романов на самом деле) по размеру был как у Павла Аркадьевича. Даже интерьер схожий: стол, кресло, два стула напротив, три шкафа, наполненные книгами, и небольшой диванчик. На столе стоял включенный ноутбук в режиме ожидания, а на тумбе сзади — факс. Факс! Вот чье жужжание я слышала той ночью, что была здесь. Интересно, кто писал Арсению в такое время?

— Присаживайтесь, Валерия, — Романов указал на стул, а сам сел за стол и, скрестив руки на груди, внимательно посмотрел на меня, но разговор не начал. Он будто испытывал меня на прочность, и под его тяжелым взглядом я была готова сдаться.

— Вы хотите говорить о моем дипломе? — нерешительно поинтересовалась я.

— Я хочу говорить о нашей совместной работе дальше, — ответил он, доставая из верхнего ящика зеленую папку, — посмотрите, Валерия.

На какой-то момент я замешкалась, но все же взяла папку. От волнения у меня вспотели ладони, и я вытерла их о джинсы прежде чем посмотреть, что внутри. Снова взглянув на Арсения, я заметила, каким довольным он выглядел, а это означало только то, что в руках я держу свое поражение. Глубоко вздохнув, я открыла папку, и то, что увидела, лишило дара речи.

— Надеюсь, вы понимаете, что для Оболенского Университета это очень серьезно? — откидываясь на спинку кресла и вертя перед собой позолоченный нож для бумаги, спросил Романов.

— Да. Я буду обо всем молчать.

— Нет, Валерия, так не пойдет! — он отложил нож, встал с кресла и, обойдя стол, сел на него рядом со мной. — Если вы не хотите, чтобы о содержимом папки узнали все, то с этого момента будете делать все, что я вам скажу. И ни шага без моего ведома и согласия.