Глава 5

Старшая из младшеньких от души пнула меня под столом. Я скривился и великодушно поделился:

— Как я уже сказал, Том попросил меня о помощи в его программе, и я согласился. Девушку зовут Лиза Миллс, и она будет жить с нами на правах помощницы по дому. Что тут еще объяснять?

— Дорогой, тебе не кажется, что подобные решения ты должен согласовывать с нами?

— Она никого не потеснит, никаких вложений не потребует, окажет помощь в ведении хозяйства. Решение каких бы то ни было проблем, которые могут быть с ней связаны ложится исключительно на меня. Так что нет, мне не кажется, что это решение я должен был согласовывать.

— Но она будет жить в нашем доме!

— И?

— Темная!

— И?

— Это недопустимо!

Я испытал острое желание бросить ужин и уйти к себе только потому, что знал, что будет сказано дальше и это заранее бесило, но в разговор неожиданно вступила Камилла:

— Война давно закончилась, мама. Нет больше темных и светлых.

— Еще скажи, что ты считаешь это разумным! — возмутилась матушка. — И объясни мне, дорогая, как вообще твоему Тому могла прийти в голову подобная идея? За кого он нас принимает?

— Он настолько же мой, ма, насколько и Мэтта… — сестрица нарочно пыталась держать нейтральный тон, и я на всякий случай отодвинул ноги подальше — на ком-то же ей надо будет с таким трудом сдерживаемые эмоции спустить. — Я была не в курсе этой просьбы, но раз Том попросил нас, значит, так надо. А Мэтт действительно имел право принять такое решение. И я уверена, что мисс Миллс не доставит нам хлопот — это не в ее интересах.

— Да! — подала голос Абигайль. Девице стукнуло пятнадцать, и она пребывала в святой и наивной уверенности, что теперь имеет право голоса в семейном совете. — Я тоже за то, чтобы она осталась. Нужно же показать этой дряни, где ее настоящее место!

Мне остро захотелось схватить мелочь за шкирку и хорошенько тряхнуть. Мы все на мгновение настолько обалдели от подобного заявления, что потеряли дар речи, и Абигайль воодушевленно продолжила:

— А что? Пусть погорбатится хорошенько, отработает. Чем ей еще заниматься? Без магии-то! Ты бы видела ее, мам, шавка драная!

Я резко отодвинул стул, готовясь осуществить первую мелькнувшую в голове мысль, но движение оборвал громкий удар по столу, такой, что аж тарелки подпрыгнули и звякнули бокалы.

— Встань, — коротко скомандовала мать, глядя на среднюю дочь в упор, и когда та втянула голову в плечи, еще очевидно не понимая, в чем провинилась, но надеясь, что гроза минует, повторила уже жестче: — Я сказала «встань!».

Абигайль поднялась, гордо вскинув подбородок — избежать битвы не получилось, значит, надо держать форт до последнего.

— Подойди.

Сестрица обогнула стол и приблизилась к тоже поднявшейся матери.

И как только она остановилась, по столовой разнесся звонкий звук пощечины.

Абигайль, не издав ни звука схватилась за щеку, уставившись на мать огромными, мгновенно наполнившимися слезами обиды и злости, глазами.

— В моем доме так говорить о женщине ты не будешь. И так разговаривать со старшими — тоже. А если я еще раз услышу от тебя подобные выражения — отошлю к тетке Кристен, чтобы она напомнила тебе о манерах, полагающейся юной леди твоего воспитания.

С учетом того, что тетка Кристен в воспитании не чуралась болезненных, но дивно доходчивых методов, угроза звучала внушительно.

— А теперь, ты уйдешь к себе в комнату и не выйдешь до завтрашнего утра. Ясно?

— Но мама!..

— Ясно?

Абигайль всхлипнула, повернулась на пятках и вылетела из столовой. Раздалась нервная дробь каблуков по лестнице, громкий хлопок двери и все стихло.

Я помедлил несколько мгновений и опустился обратно на стул. Синтия ковырялась в своей тарелке излучая молчаливое несогласие и волны тлеющей агрессии. Камилла устало потерла глаза. Сестричке-целительнице хватало работы в госпитале, чтобы еще маяться пациентами (правда, скорее психиатрического плана) дома. Мне было ее искренне жаль, что не меняло моей убежденности в правильности решения.

Мама села и перевела взгляд на меня.

— Мэтт…

— Все в порядке, ма.

— Нет, не в порядке. Она только приехала, а мы уже… ох, господи, война год как закончилась, а разрушениям не видно конца и края. Поэтому я не хочу, чтобы она оставалась с нами, Мэттью, я не хочу, чтобы она вставала между нами. Чтобы из-за нее мои дети — мои милые, добрые девочки — говорили и думали подобное.

— Я предполагал, что все так и будет, поэтому и не планировал оставлять ее здесь, — я откинулся на спинку стула. — Вернее, если бы все прошло гладко, то мы бы, конечно, остались, но я не особенно на это рассчитывал.

— Я не понимаю, о чем ты, — она нахмурилась.

— Было бы, конечно, неплохо остаться здесь на недельку-другую, пока в Уизел-Холле не наладят хотя бы электричество, но теперь, я думаю, что будет лучше, если мы уедем завтра же.

— Уизел-Холл?.. — растерянно проговорила мама.

— Уизел-Холл?! — громко изумились обе оставшиеся сестрицы. А Синтия пораженно добавила: — В эту развалину?

Она тут же прикусила язык, метнув в мать опасливый взгляд — вдруг попадет за неуважение к родовому поместью, но миссиc Тернер была слишком поражена моим заявлением, чтобы уделить внимание этому замечанию.

Уизел-Холл, или новый Уизел-Холл, — трехэтажный особняк середины прошлого века, построенный на месте предыдущего, который мой далекий предок по неосторожности спалил в ходе не очень удачного эксперимента (издержки огненных родов!) — не был главной резиденцией Тернеров уже более двадцати лет. С тех самых пор, как отец занял должность главного целителя центрального госпиталя имени Святого Петра, и потерял возможность тратить по два часа на дорогу до дома, который пусть и находился в черте города, но по расстоянию, казалось, в другом мире. Он снял квартиру, где мог бы ночевать, когда заканчивал слишком поздно, и когда мать внезапно осознала, что муж стал появляться дома только на выходных, а то и реже, решительно заявила о переезде всего семейства в центр.

Отец на радостях купил небольшой, по сравнению с родовым особняком, но респектабельный дом на набережной, и Уизел-холл сначала превратился в место, где дети проводили каникулы, потом в место, куда вся семья выезжала раз в год на неделю отдохнуть. А потом — в место-которое-нельзя-называть. Потому что от упоминания о ветшающем особняке, родители мрачнели, начинали терзаться чувством вины, но все равно не находили ни желания возвращаться на окраину, ни свободных денег, которые можно было бы выделить на то, чтобы поддерживать дом в достойном состоянии. А потом началась война и всем окончательно стало не до поместья.

Я вспомнил о нем, несколько недель назад, наткнувшись на альбом с детскими фотографиями, а среди них — я лет шести от роду на руках с совсем мелкой Камиллой в многочисленных рюшах сидел на ступеньках высокого крыльца, ведущего на увитую плющом веранду. И мне вдруг вспомнилось, как я любил эту веранду, особенно летом, когда на белом железном столе с причудливыми завитушками стоял графин со свежим лимонадом.

План побега из дома, душащих стен и бесконечной опеки, начал зреть медленно, но неотвратимо, а предложение Тома стало финальным и самым важным штрихом — темная была гарантией того, что за мной никто не сунется.

Правда, я думал, что за ближайшую пару недель наведаюсь в родовое гнездо и организую там условия для жизни хотя бы в паре комнат, но… нет, так будет даже лучше.

— Мэтт, ты не можешь там жить в принципе, и ты не можешь там жить с ней! — возмутилась матушка. — Последний раз мы с отцом там бывали еще до войны, и уже тогда дом был абсолютно непригоден для жизни!