6
Утром подушка оказалась сырой чуть ли не насквозь, словно ее и впрямь всю ночь поливал дождь. Катюха сонно заворочалась рядом и, приоткрыв один глаз, пробормотала:
– Ну ты и стонал сегодня ночью. Я думала, тебя насилуют.
– Спи давай, – буркнул я и вылез из-под теплого одеяла в холодную действительность буден.
Придя на работу, я долго не решался сесть за компьютер, зная, что сразу же полезу смотреть почту. А там… пусто. Или очередные возмущения Люси. Я даже не знаю, что огорчило бы меня больше. Пожалуй, все же пустота.
К счастью (подумать только, что стало для меня счастьем!), прибежала Гена, потрясая над головой листами с моими отчетами.
– Максим Андреевич! – захлопала она маленькими глазками под стеклами очков. – Я ничего тут не понимаю!
«Естественно, – подумал я. – Удивительным было бы как раз обратное». Но вслух вежливо сказал:
– Доброе утро, Генриетта Тихоновна.
– Да-да-да-да! – словно китайский болванчик, затрясла головой Геша. – Доброе! И вам – того же… Это самое… Отчеты… Вы сверялись с формой? Инструкция… это самое… Уточните, там номер письма… этот, я в прошлый раз вам… Там у вас? Вот и это тоже!
Я периодически кивал, примерно после каждого третьего Гешиного слова. Мне трудно было удержаться от смеха, но я все же держался, мысленно вызывая перед свой взор всяческие печальные картины: бездомных, голодных собачек и кисок, безжалостно вырубленные леса, умственно отсталых детишек… Последняя картина получилась у меня особо реалистично, только у всех недоразвитых деток было почему-то Гешино лицо.
Валя и Юля за спиной Генриетты Тихоновны уже лежали грудьми на столах, судорожно сжимая ладонями рты. К сожалению, я так поступить не имел возможности, поэтому лишь крепко-крепко сжимал челюсти. Стало даже больно (зубы давно бы надо полечить), но это сейчас оказалось даже кстати – напирающий смех слегка отступил.
– Потом отправьте, и копии – в папку! Мне не надо. На контроле держите… это самое… надо же не уронить лицом в грязь! – зазвучал в готовой неприлично взорваться тишине заключительный аккорд Гениного красноречия. Сама же она вдруг стремительно убежала, так и не отдав мне, кстати, отчеты, которые я не должен ронять лицом в грязь. Наверное, потому и не отдала – чтобы не уронил.
Я откинулся на мягкую спинку и устало закрыл глаза. Десять минут беседы с начальницей отняли у меня сил и энергии больше, чем погрузка-разгрузка десяти вагонов угля. Может я, конечно, преувеличиваю, но совсем немного.
«Девчонки» в изнеможении попискивали. Смеяться они уже не могли, а говорить не могли еще. Потом синхронно вскочили и быстро скрылись за дверью. Не удивлюсь, если помчались менять некоторые детали… одежды.
А кто-то еще смеет утверждать, что у нас легкая, сидячая работа!
Генин «налет» отсрочил, конечно, момент истины, но ненадолго. Я почувствовал, как задрожали пальцы, судорожно стиснувшие мышь. «Может, сначала сходить покурить?» – мелькнула трусливая мыслишка. Впрочем, я решил подчиниться своим низменным желаниям, но сделать это немного по-другому. Я подумал, что если письмо от Людмилы пришло, то я распечатаю его, не глядя, на принтере, а потом вместе с ним пойду курить. Буду курить и читать, читать и курить… Ну, а если ничего нет – буду только курить. И злиться. Или радоваться…
Да что гадать! Я открыл почту. Письмо, конечно же, пришло. Как и планировал, я сразу отправил его на принтер, выхватил теплый лист и буквально выпрыгнул из кабинета.
На крыльце нашей «конторы» я немного отдышался, закурил, и лишь тогда принялся за чтение.
«Максим… Я не знаю, что теперь и думать. Ты сумел-таки заронить в мою душу зернышко сомнения…
Конечно, фото можно отредактировать как угодно, можно нарядиться клоуном, можно перья в задницу понавтыкать, но чтобы так…
Ты знаешь, что меня больше всего испугало в твоей фотографии? То, что на ней действительно ты! Если бы ты захотел и дальше продолжать дурацкую игру в «другого Максима», то и прислал бы мне фото чужого парня, а ты прислал свое.
Максимушка, ну объясни же ты мне, дуре, что все это значит?! Почему на фотографии ты изображен в таком виде? Это намек на что-то? Может, это твоя СВАДЕБНАЯ фотография? Это так? Я угадала? Ты женился? Но почему об этом нигде не сообщали? Никогда не поверю, чтобы ТЫ смог провернуть ТАКОЕ втихаря! Пресса так просто не пропустила бы что-либо подобное!
И что это за «президент» за твоей спиной? Фамилию заслоняет твоя широкая спина, а фраза «…наш Президент» мне ничего не разъяснила. Это ты в банке что ли каком? Или это президент Дворца бракосочетаний? Вот видишь, какую чушь пишу из-за тебя! Поимей же наконец совесть! Ведь ты же все-таки офицер, как ни картинно это звучит!
Почему-то, кстати, пресса вообще насчет тебя примолкла. Если бы не эти твои идиотские письма, я бы уже, пожалуй, начала волноваться…
Боже, какая ужасная мысль пришла мне сейчас в голову… А что если и правда с тобой что-то случилось? А кто-то, денщик там твой, или слуга, не знаю, как у вас это называется, пишет письма вместо тебя, чтобы создать видимость, что все нормально… Или секретные службы… Потому и письма такие дурацкие (уважаемые господа из спецслужб, если это действительно вы, извините, – против вас лично я ничего не имею, но письма и правда дурацкие!).
Или ты готовишься к какой-то сверхсложной и секретной миссии, писать не имеешь возможности. Тогда это опять же спецслужбы или слуги…
Видишь, до чего я дошла?! Рехнусь скоро! Последний раз прошу тебя, Максим, напиши все, как есть! Еще одно твое подобное письмо – и я больше не отвечу. Никогда! И адрес сменю!
А если все-таки спецслужбы… Господа, в таком случае лучше вообще не отвечайте! Максим вернется и ответит сам. Если вернется… Может он уже… того? Или вы его куда-нибудь в одну сторону запулили, без возможности возврата?
Господи! Помоги мне, грешной! Хочу знать всего лишь малость – правду! Одну фразу, одно слово, но ПРАВДУ!!!»