Глава 2

На следующий день я наблюдала, как пуп всея Земли вертится перед друзьями, лишь изредка зыркая на меня, мол, он ничего не забыл. А вот все остальные, похоже, не стали зацикливаться на "заучке, которой удалось обманом повалить Илью". Собственно говоря, мне и не нужно было, чтобы меня внезапно стала уважать вся школа, да еще и преклоняться передо мной.

Только вот я была более чем уверена, что новенький так просто меня не оставит в покое. Поэтому все перемены я просидела вроде бы и с книжкой в руках, но не особо понимала, что читаю, потому что все время думала о его "мести". В том, что таковая свершится, не было никаких сомнений.

Поэтому я, как самая настоящая пай-девочка, смиренно ожидала своей участи и надеялась, что это будет что-то не слишком ужасное. Мало ли, что ему в голову придет, у них же только секс сейчас в голове, ну и пошлости там всякие.

Через день я стала винить себя в несдержанности, потому что из-за этого меня могло ожидать нечто очень страшное. Через два дня я не могла спокойно решать какие-то задачи, появилось ощущение, что за мной кто-то следит. Через три дня меня стала бесить эта неопределенность, так как пуп всея Земли вроде как забыл про меня, общаясь с "красавицами", просто млевшими от одного его взгляда и от одной улыбки. Дошло до того, что я уже сама хотела, чтобы месть свершилась, и я зажила, наконец, спокойно.

"Черный обелиск" Эриха Марии Ремарка я таки дочитала, но не с такой скоростью, как это делала обычно. Стоило выкинуть этого новенького из головы, но что-то не получалось. То ли память слишком хорошая, то ли я желаю стать жертвой какого-то глобального издевательства.

И мое чутье меня не подвело...

Мы писали маленькую самостоятельную по литературе, состоящую из нескольких вопросов по главе одного произведения. Я очень быстро справилась, с выражением своего мнения у меня никогда не было проблем. Но тут вышла учительница, и началось.

- Зубрилка, дай списать, - за спиной я услышала голос новенького. Весь класс затих, ожидая чего-то очень интересного. Все же он не разговаривал со мной уже полторы недели с того самого злополучного дня, и все уже отчаялись увидеть, как он отомстит мне. А тут вдруг такая провокация, особенно, если учесть, что я никому не даю списывать вопросы по литературе. Тут я избирательна, потому что дать списать мое, именно мое мнение, я не могу.

- Извини, но нет, - я напряглась, но относительно спокойно отреагировала.

- Чего это? Какая ты, оказывается, ужасная! Своим друзьям ты даешь списывать, а мне нет! Хотя, какие они тебе друзья, наверное, ты их держишь на коротком поводке своих знаний, тупая заучка! И не противно помогать одним, оставляя других в беде? Я сразу понял, что ты какая-то злая. Думала, что если ты будешь подлизываться к учителям, тебя полюбят? Ни-ког-да, слышишь? Ты омерзительна, как с тобой люди общаются? А с виду такая неприступная, а на деле - пустышка!

Я сидела, не смея произнести ни слова. Горло сдавило, а на глаза навернулись слезы обиды. Никто ему и слово поперек не скажет, поэтому мое унижение скорее их порадовало. Вот она - месть этого ублюдка. Как, оказывается, просто довести меня.

В класс вошла учительница, непонимающим взглядом обведя нас. Ну, конечно же, все молчали, хотя в такие моменты обычно галдели, пытаясь списать ответы. Найдя в себе силы обернуться, я посмотрела на новенького, который сидел очень довольный в окружении "красавиц". Хмыкнув, он поморщился, словно от меня пахло или же я была уродлива донельзя.

Класс вновь заговорил по истечении нескольких минут, забывая о таком происшествии. Только я одна все никак не могла прийти в себя. Когда меня унижали, обзывали или еще как-то показывали свое превосходство, я не особо волновалась по этому поводу. А эти слова ранили, причем очень сильно, непонятно по какой причине. То ли он сказал одну правду, то ли еще что...

После этого случая я была уверена, что никто больше и не вспомнит обо мне, и я, наконец, заживу спокойной обыденной жизнью. Даже скорость прочтения книг вернулась, хотя иногда перед сном я вспоминала эти слова, так меня задевшие.

Только вот мои надежды не сбылись никоим образом. Часто возле меня мелькал пуп всея Земли со своей свитой из "красавиц" и нескольких парней, что покруче, и обзывал меня, напоминая мне о своем существовании. Я никак не реагировала, только вот унижения не прекратились. Впрочем, это было несколько обычно для меня-третьеклассницы, а для десятиклассницы это было нечто вроде ностальгии по старым временам.

И, все же, я немного завидовала Илье. Как бы то ни было, в какие-то моменты меня пробивало, тоже хотелось всем нравиться. Но презрение к нему, к такому образу жизни, когда ты считаешь себя лучше всех, все же не давало мне окончательно сойти с ума.

Самым странным было то, что некоторые учителя тоже благоволили ему, так как он не упускал возможности сделать им комплимент и, несмотря на свою безалаберность, являлся ответственным и довольно умным учеником. Пуп всея Земли был бы и отличником, если бы захотел, только вот в голове у него все равно были одни гулянки, девушки и так далее.

Но что-то мне подсказывало, что причина такой популярности была не только в том, что он умел сказать правильные слова, чтобы расположить к себе людей, но и в том, что обаятельности ему природа не пожалела. От Насти со Светой я узнала, что все девушки, начиная с седьмого класса и заканчивая одиннадцатым, прутся от его улыбки, ну и прочего.

Все бы ничего, если бы новенький не задирал меня постоянно, ну и не понтовался бы.

Я, походу, была единственной, кому было абсолютно параллельно на то, кто он там и что он там делает. Гордец, не больше. Однажды Илья подошел ко мне со своей привычной улыбочкой и внаглую спросил:

- Что, зубрилка, мечтаешь о том, чтобы я стал твоим парнем?

Нет, по сути, его ничему не научила ситуация с книгой. Бить я его не стала, но сумела холодно и спокойно ответить:

- Мечтаю, чтобы ты не лез в мою жизнь.

Доставляло даже некоторое удовольствие так злить его. Потому что от этих слов он бесился, словно его целью было стать любимчиком всех миллиардов и миллионов людей, живущих на планете. И, конечно же, его выводила мысль о том, что я ничего не испытываю к нему, кроме презрения.

Правда, это все изменилось одним прекрасным днем...