Пролог

Глеб Оболонский гневно сузил серые глаза, наблюдая за тем, как адвокат, только что огласивший завещание, собирает свои вещи.

Дядя не оставил ему ничего. Совсем ничего. Лишь жалкие гроши. А ведь именно он, Глеб, должен был унаследовать состояние в несколько миллиардов долларов. Должен был, как самый старший из сыновей Владимира Оболонского, двоюродного брата покойного Леонида Оболонского. Но тот все рассудил по-своему!

Кабинет покинули почти все члены семьи, за исключением его самого и матери с отцом. Владимир безуспешно пытался успокоить свою жену, которая, казалось, сейчас задушит ни в чём не повинного адвоката.

— Как такое может быть?! — неистово кричала Ева. — Это всё подстроено! Леонид не мог лишить Глеба наследства! Это завещание сфальсифицировано!

— Ева, умоляю, успокойся, мистер Джеккинз только огласил волю моего брата, — размеренно произнёс Владимир Оболонский.

Оболонская полоснула мужа яростным взглядом и прошипела, буквально выплёвывая слова:

— Твой брат был безумным старикашкой-маразматиком, на старости лет надумавшим обзавестись ребёнком! Почему об этой девчонке никто ничего не знал?! Или ты был в курсе, но ничего мне не сказал?!

— Ева, успокойся! – потребовал он, грозно глядя на жену, однако та и не думала подчиняться:

— Отвечай мне!

— Ничего я не знал! — возбуждённо воскликнул Владимир. — Леонид никогда не рассказывал мне о том, что у него есть дети!

— Потому что он не мог иметь детей! И всем было это известно! Значит, это отродье не его дочь!

Оболонский вздохнул и покачал головой. Ева была неисправима.

— Послушай меня, если брат признал эту девушку своей дочерью, значит, уже ничего нельзя сделать.

Глеб безучастно сидел в дальнем углу кабинета и слушал, как родители в очередной раз скандалят. Иногда на это было просто смешно смотреть: как спокойный, рассудительный Владимир Оболонский пытается успокоить вспыльчивую Еву, находившуюся в очередном приступе неукротимой ярости. Им казалось, что они всё предусмотрели, всё рассчитали, но…

Глеб угрюмо усмехнулся, сопровождая взглядом бедного адвоката, старавшегося выскользнуть из кабинета незамеченным отцом и матерью, увлечённых выяснением отношений. Стоило мистеру Джеккинзу покинуть помещение, как Глеб громко и отчётливо заявил намеренно ленивым тоном:

— Спектакль окончен, зрители разошлись. Опускайте занавес. Я, как последний зритель, могу вам поаплодировать.

Ева тут же накинулась на сына:

— Боже, Глеб, как ты можешь быть таким спокойным, когда у тебя из-под носа уводят наследство?!

— Мама, — качнул головой Глеб, — криками делу не поможешь.

— Наш сын прав, Ева, — согласился Владимир. — Нужно немного подождать и во всём разобраться.

— Ждать чего? Когда эта замухрышка приедет и приберёт к рукам все наши денежки?

— Дорогая, не забывайся! Деньги принадлежали отнюдь не нам, — поправил жену Владимир. – И Леонид имел полное право передать свое состояние любому человеку. Жаль, что это оказался не наш сын.

— Странно, а почему она не была на оглашении завещания? — подал голос Глеб, задумчивым взглядом блуждая по изящной старинной вазе XV века, украшавшей стол.

— Потому что она ещё ничего не знает, — сообщил Владимир. — Через несколько дней к ней вылетит мой поверенный и уведомит её.

Услышав это, Глеб бросил быстрый взгляд на мать. Понял, что у неё уже созрел план, как сделать так, чтобы эта наследница никогда не переступила порог этого дома. И ей не терпелось поскорее поделиться деталями с сыном.