Пешка для наследника

Глеб Оболонский гневно сузил серые глаза, наблюдая за тем, как адвокат, только что огласивший завещание, собирает свои вещи.

Дядя не оставил ему ничего. Совсем ничего. Лишь жалкие гроши. А ведь именно он, Глеб, должен был унаследовать состояние в несколько миллиардов долларов. Должен был, как самый старший из сыновей Владимира Оболонского, двоюродного брата покойного Леонида Оболонского. Но тот все рассудил по-своему!

Кабинет покинули почти все члены семьи, за исключением его самого и матери с отцом. Владимир безуспешно пытался успокоить свою жену, которая, казалось, сейчас задушит ни в чём не повинного адвоката.

— Как такое может быть?! — неистово кричала Ева. — Это всё подстроено! Леонид не мог лишить Глеба наследства! Это завещание сфальсифицировано!

— Ева, умоляю, успокойся, мистер Джеккинз только огласил волю моего брата, — размеренно произнёс Владимир Оболонский.

Оболонская полоснула мужа яростным взглядом и прошипела, буквально выплёвывая слова:

— Твой брат был безумным старикашкой-маразматиком, на старости лет надумавшим обзавестись ребёнком! Почему об этой девчонке никто ничего не знал?! Или ты был в курсе, но ничего мне не сказал?!

— Ева, успокойся! – потребовал он, грозно глядя на жену, однако та и не думала подчиняться:

— Отвечай мне!

— Ничего я не знал! — возбуждённо воскликнул Владимир. — Леонид никогда не рассказывал мне о том, что у него есть дети!

— Потому что он не мог иметь детей! И всем было это известно! Значит, это отродье не его дочь!

Оболонский вздохнул и покачал головой. Ева была неисправима.

— Послушай меня, если брат признал эту девушку своей дочерью, значит, уже ничего нельзя сделать.

Глеб безучастно сидел в дальнем углу кабинета и слушал, как родители в очередной раз скандалят. Иногда на это было просто смешно смотреть: как спокойный, рассудительный Владимир Оболонский пытается успокоить вспыльчивую Еву, находившуюся в очередном приступе неукротимой ярости. Им казалось, что они всё предусмотрели, всё рассчитали, но…

Глеб угрюмо усмехнулся, сопровождая взглядом бедного адвоката, старавшегося выскользнуть из кабинета незамеченным отцом и матерью, увлечённых выяснением отношений. Стоило мистеру Джеккинзу покинуть помещение, как Глеб громко и отчётливо заявил намеренно ленивым тоном:

— Спектакль окончен, зрители разошлись. Опускайте занавес. Я, как последний зритель, могу вам поаплодировать.

Ева тут же накинулась на сына:

— Боже, Глеб, как ты можешь быть таким спокойным, когда у тебя из-под носа уводят наследство?!

— Мама, — качнул головой Глеб, — криками делу не поможешь.

— Наш сын прав, Ева, — согласился Владимир. — Нужно немного подождать и во всём разобраться.

— Ждать чего? Когда эта замухрышка приедет и приберёт к рукам все наши денежки?

— Дорогая, не забывайся! Деньги принадлежали отнюдь не нам, — поправил жену Владимир. – И Леонид имел полное право передать свое состояние любому человеку. Жаль, что это оказался не наш сын.

— Странно, а почему она не была на оглашении завещания? — подал голос Глеб, задумчивым взглядом блуждая по изящной старинной вазе XV века, украшавшей стол.

— Потому что она ещё ничего не знает, — сообщил Владимир. — Через несколько дней к ней вылетит мой поверенный и уведомит её.

Услышав это, Глеб бросил быстрый взгляд на мать. Понял, что у неё уже созрел план, как сделать так, чтобы эта наследница никогда не переступила порог этого дома. И ей не терпелось поскорее поделиться деталями с сыном.