6

Костя.

Злиться не получалось, очень хотелось: я понимал, что эта скотина сделала невозможное, и только за это его прибить следовало, но этот дурманящий запах сбивал с толку. И вот как держаться от него подальше?

— Костя… — это чудовище, осторожно прикоснувшись к своей разбитой губе, тихо прошипел. — Метка для тебя не опасна. Я не стал бы рисковать тобой.

— Я вообще не понимаю, зачем ты это сделал? — возмутился я, видя, как этот придурок пытается сдержать свою лыбу. Нормально? По роже получил и лыбится.

— Смотреть, как ты умираешь, знаешь, тоже то ещё испытание. Регенерация, Кость, ты регенерируешь быстрее, — хмыкнул оборотень.

И да, я как-то понял его ощущения, потому что прошёл через подобное, когда выстрелил. Даже понимая, что спасаю, это было больно, чувствовать своё бессилие — ужасно. И вот как ко всему этому относиться?

— Какие ещё сюрпризы будут, кроме регенерации и твоего запаха?

— Кость, ты не омега, ничего с тобой не будет: привыкнешь, и всё как прежде будет.

— Ага, я так и поверил. Это, блядь, метка, а не случайный засос. Говори уже, как эта дрянь на тебя действует?

— Это не дрянь, Кость, — оскорбилось чудовище, блеснув зелёными огнями глаз. — Метка — важный шаг в жизни оборотня. Принадлежность, Костя, я твой, можешь к этому относиться как угодно.

— В смысле мой? — у меня даже голос захрипел от понимания жопы, в которую этот идиот попал.

— В прямом, Кость, я без тебя сдохну. Мне теперь без тебя никак, — только вот, походу, его эта проблема не волновала, судя по всему, этот гад так просто всю ответственность за себя переложил на меня. Вот кто он после этого?

— Ты идиот, в курсе?

— Кость, ну, у нас так: жизнь за жизнь, — и вот не выглядел он подавленным, напротив, мои метания, казалось, приносили ему удовольствие.

— Ну ты и гад всё же, — возмутился я в очередной раз.

— Твой, — буркнули мне в ответ, поднимаясь и глядя уже свысока.

— Что мой? — потрясённо повторил я, не мигая, глядя на этого… слов не было.

— Твой гад, Кость. Ты же хотел знать всю правду? Поехали, — и как ни в чём не бывало протянул мне шлем. И вот для него, в отличие от меня, всё происходящее получается было нормальным. Теперь что, получается, я обзавёлся личным оборотнем? И он так спокойно признавал это? В смысле, я могу делать что захочу? И вот почему-то перед глазами мелькнула картинка не в морду ему двинуть, а притянуть к себе и поцеловать разбитые мною же губы. А он, словно мысли прочёл: сам склонился, замерев передо мной, сверля своими светящимися гляделками.

— Кость отомри, чего замер? Поехали, — и голос такой бархатный, аж до мурашек.

— Ты что, влияешь на меня? — возмутился я ему в гляделки.

— Тебе жалко, что ли, меня поцеловать? Кость, я же твой… — И вот этот бархат голоса скатывается в шёпот. И я… ему двинул, — Костя!

— Я уже предупреждал. Ты не понял? Не приближайся ко мне. Так понятно?

— Понятно, — прошипел этот камикадзе.

Я встал, вырвав у него из руки шлем, собираясь надеть его на голову.

— Влияй на своих омег, я не против, ко мне не лезь.

— Не будет у меня омег, Кость, ты, видимо, не до конца понимаешь значения слова "твой". Я твой, Костя, во всех смыслах, и сексуальном в том числе.

— Это лишнее, я вообще у тебя подобного не просил. Какого чёрта ты теперь мне это говоришь?

— Ну ты же возмущался, что я не поставил тебя в известность о своём желании.

— Вот, о твоём желании, Андрей. Мне его не приписывай.

— Хорошо, не буду, но от этого оно меньше не становится, Костя, — нагло зарычали на меня. — Я не могу думать, а тебе жалко поцеловать? Вы, люди, вообще слишком большое значение придаёте сексу, а поцелуй — это даже не секс.

— Да ты задолбал, — разозлившись, я приблизился к этому придурку и сам не успел понять, что делаю. Мои губы обхватили его, и оборотень замер. — Всё, доволен?

— Э… эм… — этот придурок отмер, слизав моё прикосновение. — Это что, всё? Костик, ты целуешься, как девственница, если бы я не знал о твоих подвигах, то поверил бы, — то есть он ещё набрался наглости надо мной стебаться? Охренеть!

— Заткнись, и поехали, пока я тебя здесь не оставил.

— Ага, ты с таким же успехом мог меня в лоб чмокнуть, – возмутился этот… козёл. — Поцелуй нормально, раз уж всё равно начал.

— То есть это я начал?

— Ты. Я, между прочим…

Что он там хотел сказать, я уже не слушал: рывком приблизив этого придурка, впился в губы, вмиг ставшими мягкими. Он их приоткрыл, впуская мой язык, и тут же жадно ответил, забрав инициативу.