ГЛАВА 3. Предатель (часть 1)

ГЛАВА 3. Предатель.

Я люблю весну. Самая долгожданная пора года. Её ждёшь, как надежду на новую жизнь. Ведь именно с весной оживляется природа. Прилетают грачи - первые предвестники скорого тепла. Чёрными стайками они копошатся в весенних проталинах. Их порой невозможно разглядеть на полях среди такой же чёрной земли. Солнце начинает пригревать, а не только светить, ярко отблескивая от снега. Появляются почки на деревьях. Всё кругом оживает. Начинается новый виток в бесконечной жизни. Это так красиво и завораживает. Я могу часами, стоя у окна, любоваться на медленное пробуждение природы от зимней спячки.

Каждое моё утро начиналось с чашки кофе у того же окна. Я созерцала приход весны, попивая бодрящий напиток, потом звонок в дверь. Это Рихард будил меня. Мы здороваемся. Невинный поцелуй в щёку и под руку по ступенькам до машины. Так начинался для меня каждый новый день. Новые допросы… Чужие судьбы десятками проходили через меня, прежде чем я переводила их Рихарду.

Первых полтора месяца каждый допрос оставлял осадок в душе. Но, чем больше я присутствовала на допросах, тем спокойней к ним относилась. Синдром выгорания, сказали бы психологи двадцать первого века. Я бы назвала это проще – привычка. Я к этому уже привыкла. Да, привыкла. Побоев на допросах Рихарда не наносили. Он был ярым противником допросов с пристрастием. Оберштурмбанфюрер фон Таубе не запугивал, вытаскивая информацию из пленного. Его работа заключалась вербовке. Он узнавал о военнопленном всё и медленно давил на него, чтобы тот перешёл на сторону Германии. Именно от общения с Рихардом завесило, куда отправится русский солдат: в концентрационный лагерь или в формирующиеся Русские Освободительные Армии. Некоторые сами просились в такую армию предателей. Их, кстати, фон Таубе недолюбливал.

Странно, скажете вы. Сам переманивал на сторону Германии и не любил предателей. Да, не любит. Предавшие свою Родину, предадут и чужую. В них нет ничего святого. Так, говорил Рихард. Но, в этом была его служба. Вербовка и отсев сомнительных кадров был его долг. И он честно его выполнял. Оберштурмбанфюрер фон Таубе, как и его друг служил в РСХА. Только в отличии от Отто, Рихард не гонялся за партизанами и подпольем. Он подбирал кадры для своей армии среди предателей. Можно, сказать, давал шанс сохранить жизнь. Но, какая у предателя была жизнь? Убивать своих же. Мерзко и недостойно уважения.

***

Середина апреля. Снег всё ещё лежал, медленно тая под весенним солнцем. В городе напоминания о зиме уже не было. А вот за городом по обочинам дороги лежали покрытые грязью сугробы. Сугробы сугробами, а огромные грязевые лужи стали самым худшим препятствием для немецких машин. Особенно, если приходилось съезжать с основных дорог.

С фронта поступило сообщение, что русский генерал сам сдался немецким войскам. Не только сдался, но и желает послужить Германии. Для немцев всё так хорошо складывалось. В марте того же года в Беларуси начали формировать Русскую Освободительную Армию, а командующего на такой ответственный пост не было. Сначала предложили находившемуся в плену советскому генерал-майору, но тот отказался. «Лучше умереть, чем предать»,— аргументировал он свой отказ. И вот такая удача. Генерал и сам пришёл.

Оберштурмбанфюрер фон Таубе отправили пообщаться с предателем. Не диверсант ли перебежчик? Если нет, то быть ему генералом и на этой стороне фронта.

Мы выехали из Витебска в семь утра. На часах Рихарда стрелки уже показывали половину восьмого вечера. Часы в пути по весенней распутице, казались вечностью. Несколько раз Рихарду приходилось выходить и помогать Курту — нашему шофёру. Колёса буксовали в грязи. Выталкивать машину предлагала и я, видя, как мой рыцарь и мальчишка выдыхались из сил. Рихард категорически протестовал. Ты — женщина, и всё! Сиди в машине. Они сами справятся. Справлялись. До передовой мы не добрались. Пришлось заночевать в деревне. Местный староста нас определил в самый большой дом. По деревенским меркам дом и, вправду, был большой. Целых две комнаты. Передняя, служившая и кухней, и столовой, и гостиной. Жилая комната с двумя кроватями, разделёнными друг от друга занавеской.

После помывки в бане и приведения в порядок формы, появился интригующий вопрос. Как спать будем? Кровати две. Одна, правда, попросторней другой. Печь отпала сразу. Там спала хозяйка с детьми. Шофёра в машину не отправишь. Весна, но холодно по ночам. Курту мы уступили кровать поменьше. Солдатик, уставший за день, вырубился мгновенно. Из-за шторки доносился такой молодецкий храп.

Да, ночка выдалась ещё та!

После той ночи прошла неделя. Между нами больше ничего не было. Рихард не настаивал и я не намекала. Старались вести себя, как раньше. Не получалось. Всегда чувствовалась некая неловкость. Не могу сказать, что мы не хотели этого. Хотели, но почему-то не решались.

Вот сидим на кровати и улыбаемся друг другу. Ну, школьники, и всё.

- Как спать будем? – спросил Рихард.

И тут же спрятал глаза.

- Как все, – уже посмелее ответила я.

А что? Чего стесняться. Видели друг друга и ведём себя, как девственники. Девушки в этом плане, наверное, решительнее мужчин. Я встала с кровати. Её жуткий скрип, заставил скривиться. На такой скрипучке и захочешь ничего не сделаешь. Весь дом переполошишь. Рихард усмехнулся. Наверное, подумал о том же, о чём и я.

- Жалею, что отдал ту кровать Курту, – неожиданно признался оберштурмбанфюрер, наблюдая за мной.

- На той кровати двое не поместятся, – расстёгивая рубашку, сказала я.

Рихард уже сидел в нижним. Вся одежда сохла у печки. Мне искупаться в грязи не довелось, поэтому мою форму не пришлось стирать.

- Кто делает такие кровати? — посетовал на скрип, улаживаясь Рихард.

Сняв форму, я ещё минуту стояла. В доме была такая гробовая тишина, что каждый скрип казался слишком громким. Даже Курт переставал храпеть. Но, ненадолго. Потом его храп становился ещё сильнее. Вздохнув, я всё же легла рядом с Рихардом. Кровать скрипнула и, вообще, провалилась под нашим весом. Лежали мы, как в гамаке. Жуть как неудобно!

- Чувствую после этой ночки, у меня будет болеть всё тело, – пожаловалась я.

- И у меня, – обнимая под одеялом, сказал Рихард.

Он только обнял. Его рука не гладила меня. Она спокойно лежала на моём животе, прижимая к себе. Рихард хотел меня. И я хотела. А между нашим хотением скрипучая кровать. Какие же всё-таки изобретательные люди, когда чего-то очень сильно хотят. Секунды и матрас лежал на полу. Надо было так сразу поступить, а не скрипеть, улаживаясь на ужасной кровати. Самый лучший способ контроля демографического роста – скрипучая кровать!

Под утро мы замёрзли. Хоть и спали, обнявшись, но сквозняки от открывающейся двери гуляли по полу. Хозяйка встала засветло и готовила еду. Дети тихонечко попискивали на печи. Наш шофёр проснулся раньше. Перешагивая через нас, нечаянно, зацепил Рихарда. Вот и мы проснулись! Оберштурмбанфюрер фон Таубе не стал отчитывать неуклюжего сержанта.

Мы не хотели выставлять напоказ наши отношения. Тем более, их почти что и не было. Пока не было. А матрас на полу и офицер с переводчицей, в чём мать родила, спят вместе. Согласитесь, самое кричащее подтверждение слухам о нас. Над Рихардом подшучивали на службе. Специально потребовал себе переводчицу, чтобы постель грела. Устал оберштурмбанфюрер от войны, ласки захотелось. Надо мной тоже шутили девчата из связи. Особенно, Хельга Кох. Зачем скрывать и так бросающиеся в глаза отношения? Спите вместе и спите дальше. Но, мы стали любовниками намного позже сплетен. Теперь и скрывать было не чего. И если, честно, мне было всё равно, о чём подумают и что скажут на службе. К сплетням я научилась относиться спокойно ещё в прошлой жизни. В жизни до войны. Рихарда только смущала такая заинтересованность военной общественности нашими отношениями. Похоже, до меня сплетен такого рода в его жизни не возникало.

Это утро мне понравилось больше, чем все предыдущее. Мы встали не спеша, поцеловались и вышли навстречу новому дню.