ГЛАВА 5. Ты всегда меня простишь... (часть 4)

***

Не отпуская ни на секунду, Рихард так же выволок меня на улицу. Помню даже как заплетались мои ноги, не успевая за ним. Открыв дверцу машины, штандартенфюрер усадил меня на сидение. Курт, как всегда, копался под капотом. Заметив возню у своего любимого железного коня, выпрямился в постройке смирно. Шофер ждал приказа куда ехать. Но приказа не последовало. Рихарда окликнул майор Рихтер. Мой любовник выругался и небрежно кинул планшет с документами на заднее сидение рядом со мной. Громко ляпнул дверцей и размашистыми шагами быстро пошёл к майору.

До этого момента Рихард никогда не разбрасывался секретными документами, а тут вдруг такая безответственность. И как вы думаете, что я сделала? Воспользовалась моментом.

Открытый капот прятал меня от Курта. Да и он был слишком занят, чтобы отвлекаться на какие-то глупости. Машина у парня всегда была на первом месте. Штандартенфюрер фон Таубе и майор Рихтер о чём-то спорили. Им точно было не до меня. Солдаты сновали, как мухи, не обращая внимания на машину. Более идеальной возможности утолить своё любопытство мне, может, и не представилось бы.

Я потянулась за кожаным планшетом и положила его на колени. Отстегнула застёжку. Помню, как от страха моё сердце колотилось в груди, всё норовя выпрыгнуть. Я быстренько перебирала бумажки, но когда среди донесений, жалоб и рапортов мне попался клочок тетрадного листа, руки затряслись. Нарисованная карта местности с указаниями точных координат лагеря партизанского отряда. Всё было подписано на немецком языке и не почерком Рихарда. Перевернув листок, я чуть не айкнула с досады. На обратной стороне предатель написал список всех людей, помогающих сопротивлению, и адреса связных. В Тихой был только один человек, связанный с партизанским отрядом. Наша баба Настя. Прижав руку ко рту, чтобы не зарыдать от собственного бессилия помочь смертникам, меня вдруг застряло. Завтрашний день для кого-то станет последним. А за ними последуют и те, под чьими жизнями подписался агент штандартенфюрера. Как только это начал осознавать мой мозг, боковым зрением я заметила движение к машине. Рихард возвращался. Господи меня от разоблачения отделяли всего пара тройка метров. Я вовремя его заметила, но убрать листок обратно в планшет уже не успевала. Я закрыла планшет и быстро скинула его с ног, а листок скомкала в кулаке, так чтобы его краёв не было видно. И в это мгновение Рихард открыл дверь.

- Чёрт, — недовольно выругался он, потянувшись за планшетом, — я не еду. Придётся остаться. Лизхен, не жди меня сегодня. Да и завтра не знаю, когда освобожусь. Может, только поздно вечером.

Он говорил, а я чуть не кричала от радости. Его не будет сегодня! Я смогу! Я успею. У меня всё получится! Не знаю как, но план по спасению партизан возник в моей голове спонтанно, стоило моему коварному рыцарю сказать: «я не еду». Я даже знала кого использую в качестве почтового голубя.

- Курт, отвези Лизхен домой! – приказал Рихард.

- Да, герр офицер! – отчеканил шофёр-нянька и закрыл капот.

- Будь осторожен, милый, — пожелала я штандартенфюреру перед тем, как он закрыл дверцу машины.

Рихард только усмехнулся в ответ и машина тронулась.

Я наивная дурочка. Он всегда был осторожен, ведь всё шло по его коварному плану. Мой любовник провожал меня, хитро улыбаясь. Рихард дал мне в руки все карты, отлично понимая, что я воспользуюсь предоставленным мне шансом передать весточку своим и тем самым помогу ему избавиться сразу от двоих. Соперника и свидетеля. Офицер Абвера просчитал все ходы наперёд, но не учёл одну деталь. Я видела предателя и запомнила его. До сих пор не могу понять, как он это упустил из виду, когда плёл свою паутину интриг. Забыл? Или, может, эйфория от скорого триумфа ослепила разум гроссмейстера? Но факт остаётся фактом. План Рихарда был осуществлён частично. Он почти победил.

Машина въехала во двор и Курт ещё не успел заглушить мотор, как я, открыв дверцу, побежала со всех ног в дом.

- Карандаш! Мне нужен карандаш! – задыхаясь, закричала я, вбегая в дом.

Баба Настя подскочила от испуга со скамейки. Её руки разжали нож и он плюхнулся в ведро с картошкой, расплескав воду на пол.

- С ума сошла, что ли? Орёшь чего? – крестясь, залепетала старуха.

- Карандаш, — задыхаясь, потребовала я и бросила на стол перед бабкой скомканный тетрадный листок.

Она подошла ближе. Насупившись, разгладила бумажку. Наверное, нарисованная местность ей и без перевода показалась знакомой, раз больше не сказав ни единого слова, она быстренько метнулась в соседнюю комнату.

- На вот, — возвращаясь, протянула мне баба Настя огрызок чёрного карандаша. – Брови раньше им подводила.

Я своей рукой переводила на русский все надписи на листке, а баба Настя стояла рядом, качая головой и изредка прижимая ко рту ладонь. Видно, людей из списка она знала лично. Много было сочувствующих среди окрестных деревень. Не нужно было быть провидцем, чтобы предвидеть какая судьба ждала тех людей и их деревни. Пример фашистской справедливости я видела по дороге в Могилёв. Сожжённая деревня.

Быстренько переводя ориентиры на местности и имена активных помощников сопротивления, я надеялась, что мой любовник не успел сделать копию для карательного батальона.

- Ты в списке, — сказала я, добравшись до имени хозяйки.

- Ну, и чёрт с ним, со списком этим, — пробурчала сварливая бабулька. – Главное, чтобы они спаслись. В отряде баб с детишками много. Детишек давеча отбили, что в детский интернат везли. Только их не в детский дом-то везли, а кровушку с деток выкачивать для иродов этих.

Про такие заведения я слышала, но не хотела верить в их существование. Слишком жестокой была бы эта правда даже для войны. Рихард обходил похожие темы, ссылаясь на не его профиль. Он вербует агентов, а не детей. Вообще, мой рыцарь старался обходить все острые углы политики своей родины в наших разговорах. Не хочу показаться бессердечной тварью, но иногда правда бывает настолько ужасной, что узнав её, твой мир разделяется: на до и после, и уже никогда не будет прежним. Так и с детскими домами, которые открыли фашисты на оккупированных территориях.

Закончив переводить, я положила карандаш и с надеждой посмотрела на бабу Настю. Мне нужна была её помощь, чтобы отвлечь Курта от машины. Да так отвлечь, чтобы минут двадцать он и близко возле своей любимицы не стоял.

- Курта надо…

Я не успела договорить, как она меня перебила.

- Займу. Иди, — кивнула она в сторону сарая, а по щеке уже катилась скупая слеза. Привязалась бабка к подопечному. Он стал ей, как сын родной и отпускать парнишку Настасья Борисовна не хотела. – Засиделся хлопец на сеновале. Воевать пора, — и за одной слезой тут же скатилась вторая. Она её стёрла передником.

Жалко стало бабку. Потеряла сына и мужа. Совсем одна одинёшенька осталась на всё белом свете, а тут судьба ей лейтенанта даёт. Молоденького парнишку, который во внуки ей годился. Вот она его окружила нерастраченной материнской любовью, пока прятала на сеновале. Я помню, как собирая поесть лейтенанту, она ласково называла его: «мой Олеженька, родненький». И вот Олеженьке надо снова идти воевать. И как тут не заплачешь.

Но, успокаивать бабу Настю времени не было. Я, скомкав листок, выскочила на улицу.

- Курт, помоги фрау! – крикнула я шофёру.

Он всегда выполнял все мои поручения, когда Рихарда не было рядом. Этакая нянька – солдат для взбалмошной капризной фройляйн Лизхен. И в этот раз было так же. Глубоко вздохнув, Курт пошёл в дом, где его баба Настя заняла на славу. Хитрая старушка поставила перед щупленьким немцем ведро картошки, а сама сложив руки на груди, закрыла собой все виды на сарай в окне. Следует заметить, что Курт очень боялся сварливую бабульку и избегал встречаться с ней взглядом. Так что встав у окна, Настасья Борисовна обезопасила своего Олеженьку от зорких глазок немца.

К сараю я дошла быстрым шагом, лишь пару раз оглядевшись по сторонам. Во дворах соседей не было, а с улицы обзор закрывал высокий забор с воротами. Двери в сарай за собой, когда входила, я не закрыла. Заранее предусмотрела, что скрипучая и шатающаяся туда-сюда дверца может привлечь ненужное внимание. А так подопечный бабы Насти выскочит и сразу без препятствий добежит до машины.

- Эй, курочка-ряба, слазь с гнезда! – громко позвала я.

В ответ послышался скрип балок и сквозь щели в потолке полетели клубы пыли. А через минуту лейтенант стоял уже передо мной хмурясь.

- Я не курица, — обидчиво пробормотал парнишка. – Меня Олегом зовут.

- Да мне всё равно, как тебя зовут, Олеженька, — передразнила я его, также пробормотав, надув щёки. – Сегодня будешь почтовым голубем, ясно?

- Чего? – скривился он.

- Не чего, а что! – блеснула десятью классами образования, шутя. И тут же перешла на серьёзный разговор. – В отряд надо весточку передать. Срочно.

Он захлопал удивлённо ресницами, как будто я ему чудо показала, а не попросила помочь. Правда, это удивление молниеносно сменилось недоверием. Посмотрев исподлобья, он злобно сказал:

- Ты что, сука, издеваешься, да?

При других обстоятельствах, я бы послала такого неблагодарного хама куда подальше, но на кону стояли жизни не в чём неповинных людей. Мне пришлось, пропустить мимо ушей его оскорбление и как маленькому, всё подробно объяснить. А ещё мне пришлось на ходу выдумывать историю о моём тайном задании в тылу врага. В этой истории я не предательница, а шпионка и служу нашей Родине, выведывая тайны фашистского командования. Отчасти это была правда. Я помогала партизанам в Витебске. Но я даже не внештатный агент, а лишь могу себя причислить к сочувствующим. Если честно, то только так я могла просить этого парнишку о помощи. Скажи я ему правду о себе, он бы не поверил мне, посчитав мои слова ловушкой. А так я обретала в его глазах некую жертвенную святость. В его понимании получалось: я отдавала своё тело врагу ради своей страны. Ну, чем не святая?! Такая жертва на алтарь победы принесена юной советской девушкой. Как тут не оценишь! Вот максималист-идеалист Олеженька оценил. В его глазах пылало неподдельное восхищение мной. Он уже готов был упасть на колени и молиться мне, как божеству. Жаль, что его поклонений мне было не нужно. Олеженьке мной была отведена другая роль. Роль не поклонника, а вестника.

-Так ты с нами?! Ты за нас?! А я-то думал, ты с этими мразями. С фашистами, — лепетал восторженно лейтенант, а глазами уже поедал меня.

Я усмехнулась. Надо же, как быстро я стала для него привлекательной. И моя форма не вызывает в нём отвращение. Мои подвиги перекрасили её, что ли? Или теперь она для него что-то похожее на маскарад и под серым кителем песочная гимнастёрка?

Олеженька мне пел восторженные дифирамбы всего несколько секунд, а я уже устала и прервала его:

- Потом мне медаль вручишь, а сейчас вот что, — я протянула ему листок с нарисованной картой, — по этим координатам ты быстро найдёшь партизан. Тебя, конечно, же остановят ещё на подступах. Просись сразу к командиру отряда, скажи: у тебя важная информация от бабы Насти. Тебя проводят к нему и только потом всё расскажешь об облаве и, как она будет проходить.

- А почему сразу не сказать об облаве? Так меня быстрее отведут к командиру, — перебил меня лейтенант.

Я глубоко вздохнула. Будь он более взрослее или опытнее, то сам бы догадался почему. Уже несколько минут вертит в руках листок с картой и до сих пор не понял, что она нарисована предателем. Немцы клочки тетрадных листов не использовали и, уж точно, не писали второпях печатными корявыми буквами. Нельзя было говорить о готовящейся операции никому, кроме командира. Не дай бог, будет утечка! Тогда предатель незамедлительно, спасаясь от заслуженного наказания, пробежит, уже не таясь к своим хозяевам, и расскажет им всё, как на духу, про весточку из деревни Тихой, про бабу Настю, про карту от руки. И тогда эта помощь партизанам аукнется не только мне одной. Что я и объяснила недогадливому мальчишке. Махать пистолетом много ума не надо, а вот победить врага ни разу не выстрелив, надо хоть иногда думать головой, отодвинув эмоции на второй план.

- В отряде предатель, — сказала я Олеженьке. – Ты рот не успеешь открыть, как шлёпнет тебя в лесу, а заодно и своего напарника. Ведь может статься так, что ты именно на него напорешься. И тогда, милый мой мальчик, немцы спокойно расправятся с партизанами, а потом и со мной, и с бабой Настей, и со всеми, кто помогал сопротивлению. Ты должен передать мои слова и карту только командиру и больше никому. Никому, — повторила я, пристально посмотрев в глаза лейтенанта, чтобы убедиться: понял ли он.

Тот виновато опустил голову и буркнул в ответ:

- Понял.

- Итак, — перешла я к самой облаве, — один отряд уже выехал к железной дороге. К вечеру они займут свои позиции и будут ждать, когда партизаны начнут отступать в сторону фронта. Реку в расчёт не брали. Сейчас холодно и не все смогут переплыть её. Ночью выдвинется второй отряд к болоту. Эта дорога тоже будет перекрыта. Пока ты доберёшься до партизан будет слишком поздно отступать через ту тропу. Единственный шанс спастись всем в отряде – это идти вглубь леса. Дальше в тыл. Немецкие офицеры рассматривали такую попытку бегства, но учитывая, что в отряде есть дети и женщины, быстро и далеко они не продвинутся. Олеженька, — подойдя к нему ближе, я обняла его и чуть не слёзно попросила, — убеди командира не вступать в схватку с ними. Пусть спасает людей. Время у него на это будет предостаточно. За ночь отряд сможет уйти на десятки километров и затеряться в лесной чаще. Избежать бессмысленной битвы это не трусость. Это здравомыслие. На стороне немцев численное и оружейное превосходство. Олеженька, миленький, у них миномёты, автоматы, и собаки. Заставь его уйти. Скажи, что наступление скоро. Пусть людей побережёт.

Я просила этого мальчика повлиять на решение командира, переживая за незнакомых мне людей и за жизни своих мужчин. Если партизаны захотят дать отпор врагам, то начнётся настоящая бойня. Бойня, которую переживут единицы. И среди таких счастливчиков может не оказаться имён тех, кого я любила. Вернее, того, единственного мужчины, которого я безумно любила и предавала в тот день. Но, Господи, я ничего не могла поделать! По-другому нельзя было спасти партизанский отряд.

«Отто и Рихард немаленькие мальчики, они смогут постоять за себя»,— успокаивала я своё сердце, идя на поводу совести и в то же время терзаемая ею. Я поступала правильно, но впервые сомневалась, смогу ли потом себя за это простить, если кто-то из них погибнет? Такие двойственный чувства овладевали мной, что я готова была передумать и броситься из одной крайности в другую. И только когда тёплые руки лейтенанта обняли меня, а его губы убедительно прошептали:

- Я постараюсь, Лиза.

Мне стало немного легче. Но чувство, будто по моему сердцу проходит линия фронта, разделяя его, так и не притупилось, а, наоборот, усилилось. Разве этот мальчик не заслуживает жизни? Или те дети, которых везли, как доноров крови для раненных немецких солдат? Или женщины, сбежавшие от насилия и унижения к своим в лес? Разве они не заслуживают жизни?! Заслуживают. Заслуживают ещё больше, чем мои мужчины. Моя любовь не может изменить этот мир и их в нём. Свой выбор Рихард и Отто сделали. Они взяли в руки оружие и стали солдатами. А я всего лишь хочу спасти тех, кто не желал быть солдатами. Тех, кто хотел просто жить.

Сдерживая рвущиеся наружу слёзы, я отстранилась от Олега. Времени и так мало, а я ещё не рассказа про предателя.

- Его немцы называют «Свой». Штандартенфюрер фон Таубе завербовал его ещё в сорок первом. Невзрачный такой мужичек. Я бы его не запомнила, если бы не шрам, разделяющий правую бровь, и от этого его глаз закрыт наполовину. Знаешь, у него такой хитрый и жуткий прищур на этот правый глаз, — я поёжилась, вспомнив случайную встречу с агентом Рихарда.

- Мразь, — сквозь зубы процедил Олег, и сплюнуть брезгливо, будто представил себе предателя. – Убью собаку собственноручно.

Вот сейчас подопечный бабы Насти походил на взрослого мужчину. В его глазах огнём разгоралась ненависть. Так ненавидят не врагов. Это особая ненависть. Ненависть, которой удостаиваются только предатели и пощады им не стоило ждать. По крайней мере, мне тогда так показалось.

Почему-то перед моими глазами ясно предстала картина, как Олег убивает этого «Своего» и рука молоденького лейтенанта не дрожит.

- Убьёшь, — прошептала я, — но сначала нужно до партизан добраться.

- А как добраться?! – воскликнул раздосадованный Олеженька. – Дороги из деревни перекрыли. Блокпосты поставили. Всех проверяют, баба Настя говорила. А огородами до леса я на пузе и за два дня не доползу.

Я и это предусмотрела. Машину штандартенфюрера фон Таубе, как офицера Абвера, не останавливали. Личное распоряжение оберфюрера Клинге. Я нашла и уважительную для меня причину покинуть Тихую в самый разгар подготовки к тайной операции. Ханна! Конечно, мы с ней не особо сдружились в Витебске. Я больше общалась с Хельгой. Но пару недель назад от Ханны пришло письмо, что она теперь в Могилёве. Ждёт меня в гости, как можно скорее, поболтать на досуге за чашечкой чая или чего покрепче. Я всё откладывала этот визит и, если честно, вообще, не собиралась к ней. Высокомерная нацистка! А тут всё так хорошо складывалось, грех не воспользоваться.

- Я вывезу тебя. Машину Рихарда пропустят без досмотра, — моё нежелание видеть мерзкую рожу Ханны, заставило мои глаза остановиться на висящей корзине в углу сарая. – И вон тот гвоздь вытяни из бревна, — кивнула я в сторону корзины.

- Зачем? – насупился, ничего не понимая, Олег.

- Когда машина остановится на лесной дороге, пробьёшь им колесо.

- Чего?! – ещё больше удивился лейтенант.

- А того, что в Могилёв мне не очень-то хочется. Ясно? – сказав это, я направилась к открытым дверям. – Когда я зайду в дом, ты беги к машине и лезь в багажник. И вот что, — остановившись и посмотрев на Олеженьку вполоборота, я попросила его, — сожги этот листок потом. Когда вы избавитесь от предателя, карта будет уже не нужна вам, но для меня она представляет угрозу. Ты ведь понимаешь о чём я?

- Да. Я сожгу её, — кивнул лейтенант.

Дома Курт под бдительным присмотром бабы Насти почистил почти всю картошку. Он даже не осмелился оторваться от работы, услышав мои шаги за своей спиной. Я только переступила порог передней комнаты и по тоскливым глазам Настасьи Борисовны, смотрящим в окно, поняла: её Олеженька уже лезет в багажник. А когда она закрыла глаза и чуть кивнула, прощаясь с ним, я громко сказала:

- Курт, мне надо в Могилёв! Собирайся!

Тот подскочил, осторожно покосившись на бабу Настю. Всё-таки не всю картошку почистил.

- А герр офицер знает, что вам надо в Могилёв? — как-то неуверенно спросил Курт.

- Знает, — легко соврала я.

Больше наш шофёр не задал ни единого вопроса. Аккуратно положил нож в ведро и ушёл заводить машину.

- Храни тебя бог, Лиза, — перекрестила меня Настасья Борисовна прежде, чем я пошла следом за Куртом.

Садясь в машину, я была твёрдо уверена, что нас не остановят. Мы с Рихардом несколько раз проезжали мимо блокпоста. Полосатый шлагбаум сразу поднимался, а солдаты салютовали высшему чину. Так было всегда, но не в тот день.

Шлагбаум не поднялся, как обычно. На дорогу вышел незнакомый сержант. Он был не из солдат оберфюрера Клинге. Сержант поднял руку, приказывая тем самым нам остановиться.