Глава 3

В средние века, в темные-темные времена, в которые Инквизиция отчаянно пыталась добавить хоть малую толику света, и для того густо-густо уставила кострами Европу, и чуть пореже — Русь-матушку, практиковал сей славный орден выдачу индульгенций. В том числе — и ведьмам. Им, правда, не за плату, а лишь за весомую помощь в деле поимки своих совсем уж зарвавшихся сестер по ремеслу.

К слову сказать, иных из “сестёр” вовсе не грех было сдать святым отцам…

Ну да речь не о том. 

То противостояние, длившееся не одно столетие, закончилось в итоге — даже не позорным поражением одной из сторон, а вроде как перемирием.

Инквизиторы и маги более-менее пришли к согласию, обязались обоюдно хранить тайну существования магии, ведьмы и колдуны очертили границы, за которые они более не переходят, инквизиция приняла свод правил, по коему обязывалась не тянуть их в пыточные и на костер по собственному произволу… 

Паритет.

Правда, инквизиция в итоге всё равно оказалась сверху. И лишь одно отравляло им осознание победы.

Индульгенции. Те самые, раздаваемые когда-то во множестве.

Беда в том, что они, большей частью, не имели срока давности, как и имени предъявителя, и наши, кто поумнее, не спешили пускать их в дело, хранили, передавали от родителей к детям.

Прошло полтысячелетия с тех пор, как полыхали костры испанской инквизиции, мир безвозвратно переменился, сама инквизиция из религиозного ордена стала светской организацией, разветвленной структурой, в которой обращения “брат” и “отец” остались лишь данью традиции…

А нет-нет, да и выплывают до сих пор документы, дарующие предъявительнице право на то, что и в средние века было деянием, сомнительным с точки зрения морали и нравственности, а уж в наше время и вовсе… Дичь, от которой шевелились волосы. Вроде права взять  “живую” человеческую кожу и применить её в дело —  а “живой” кожу звали, если что, за то, что снимали её отнюдь не с трупа. Очень, очень сильные артефакты можно на основе такого материала сотворить.

Очень, очень грязная магия. 

И именно на нее одна из моих много раз прабабок когда-то получила дозволение от тех, чьи права и обязанности унаследовал мой сегодняшний гость.

Мой удар был ниже пояса —  инквизиция ненавидела эти проклятые бумажки, её представители шли на многое, лишь бы их как можно меньше осталось на руках, готовы были их выкупать и обменивать на льготы…

Вот только, пусть многие из индульгенций и содержали в себе разрешения на такие вещи, которые ни один нормальный человек не станет делать, вне зависимости от наличия либо отсутствия позволения, пусть инквизиция и предлагала действительно весьма привлекательные условия, выпускать из рук эти средневековые писульки колдовские семьи не спешили.

Индульгенции, несмотря на всю свою бесполезность с точки зрения магической практики, хранились бережно, трепетно, давно превратившись в весомый козырь на случай неприятностей с орденом. 

Мало ли, что в жизни случится. 

И в моей семье тоже хранили.

Но, всё же, до чего хорош, подлец!

Сытый, уверенный в себе. Олицетворенное самообладание, как оно есть — и огонь, тлеющий под гнетом самоконтроля.

Что скрывать — нравились мне такие, как этот многоуважаемый Максим.

Подбери слюни, подруга, тебе до такого мужика еще килограмм пять-десять лишних нужно сбросить!

...а если ради мужика нужно что-то сбрасывать — то в топку такого мужика, потому сбрасывать что угодно нужно только ради себя!

Придя к такому выводу, я решительно свернула рабочие окна, и направила стопы свои (а с ними всё прочее тело своё) в торговый зал.

Надо бы Ленке мозги вправить на тему инквизитора. А то уж больно она млела.

Своего продавца я застала, созерцающей сквозь витрину мини парковку перед магазином — ту самую, с которой только что отбыл инквизитор.

И только я открыла рот, чтобы сделать сотруднице внушение на тему “Любезничать — любезничай, а откровенничать — ни-ни!”, как она выдала:

—  Козёл. Из налоговой, что ли?

Я закрыла рот с той стороны — как говаривали в одном сериале.

—  С чего ты взяла? —  осторожно уточнила, опомнившись.

— Чую! —  мрачно отрезала Леночка.

Да не-е-е, быть того не может!

На всякий случай перепроверила: точно, не ведьма!

Спокойно, мать, не только ведьмы имеют право на наблюдательность и жизненный опыт!

—  Не важно, — отрезала я, и перешла ко вкрадчивому тону, который, как правило, не сулил ничего хорошего. —  Лена… Почему у нас витрины не протерты? 

Текучка кадров у меня огромная: четыре-пять месяцев, и продавец сбегает, не выдержав постоянных придирок, скандалов и нападок на ровном месте. Ленке еще месяца два нужно, не меньше.

Дольше всех продержалась Ленкина предшественница, Марина — десять месяцев, почти год. 

Маринка, правда, как только поняла, что с ней случилось долгожданное чудо, и она забеременела, порывалась уволиться и свалить подальше от меня — и подальше от нервотрепок, соответственно.

Но я её вялые попытки к бегству, не церемонясь, задавила авторитетом: тащить на себе чужую беременность и так занятие очень на любителя, я для того в её силой по макушку накачивала, чтобы она потом не доносила?  Врачи и так смотрели как на чудо и дышать боялись.

И ничего, доработала Мариночка как миленькая, через день да каждый день умываясь соплями, и, хоть дважды пыталась подсунуть мне липовую справку из женской консультации, в декрет ушла строго после тридцати недель… И так и не поняла, отчего в домашней тишине и покое ее самочувствие резко ухудшилось, а всего через неделю умчалась в роддом на скорой, и явила миру недоношенного, но вполне жизнеспособного мальчишку.

От меня же до сих пор шарахалась, как черт от ладана, вызывая тем самым в моей черной душе приступы легкого самодовольства: ну вот умею я людям нравиться!

Вот и сейчас, устраивая Ленке обидный и несправедливый разнос, я словно бы располовинила своё сознание на две части: одна увлеченно орала, плевалась ядовитыми словами в молодую женщину, которой некуда было от этого деваться, а вторая отстраненно и хладнокровно нагнетала в реципиента энергию, параллельно пресекая попытки собственного организма обернуть процесс вспять и откусить немного от чужих жизненных сил.

Честно говоря, как лекарь я ниже плинтуса: все мои умения исчерпываются целебным приемом “накачай пациента по уши, чтоб аж булькало, а там, глядишь, организм и сам выкарабкается”. 

Методика паршивая, потери при передаче просто гигантские — а что делать? Мне же надо стравливать куда-то излишек силы, раз уж уродилась ведьмой!

Быть стервой удобно. Это от многого защищает.

Давным-давно, когда наши предки заключали мировое соглашение с инквизиторами, они проиграли, позволив навязать себе условие, по которому обязывались хранить тайну о существовании магии. 

И поклялись. 

И такие силы были тогда призваны обеспечением клятвам, что и по сей день находится не много желающих нарушить те давние договоренности, ни по эту сторону, ни по ту — недаром орден всего лишь старается выманить индульгенции где добром, где интригами, но никогда не пытается нарушить договоренностей.

Разве могли они, тогдашние, принося клятвы за себя и своих потомков, предположить, как изменится мир?

Что его со насквозь пронзят дороги и провода, оцепят спутники, прострелят камеры и видеорегистраторы, и заполонят телефоны.

В этих условиях “сохранить магия в тайне” равняется “не использовать магию”.

А характер ведьмовской силы таков, что не использовать ее нельзя. Не находя применения, она давит носителям на мозги, портит и без того мало у кого идеальные характеры, подталкивает к опрометчивым решениям и поступкам.

Хорошо тем, чьи таланты лежат в созидательной области: прогулялась какая-нибудь целительница в лесок поглубже, размяла ноги, и пусть в том, что растительность прёт, как сумасшедшая, радиационные дожди обвиняют.

Всевозможным ясновидящим и гадалкам и вовсе почти в открытую практиковать позволяют, лишь бы не наглели и не забывались. У тех и вовсе из опасностей —  как бы серьезные люди не поверили в их силы настолько, чтобы пожелать себе предсказательницу в частную собственность, да и не уволокли в какой-нибудь тихий угол, дабы подвесить на крюк за ребро для обеспечения лояльности, ну так это привычный профессиональный риск, издержки специальности.

А что делать делать тем, чьи склонности далеки от созидания, а имеют прямо-таки противоположный уклон? Куда стравливать излишек — так, чтобы за это к инквизиции в застенки не угодить, да и самой себе не опротиветь?

Я вот всё больше в порчах и проклятиях сильна.

Так уж вышло, что сила, доставшаяся мне в семейное наследство, в реалиях современного мира совершенно не практична. В прямом смысле слова: ей трудно найти практическое применение.

Лезть в большой бизнес, где всегда найдётся, кого проклясть, мне мешал характер —  я мизантроп и интроверт, я не люблю общаться, а весь бизнес больших мальчиков и девочек построен на личных связях и на том, что между грызней и попытками друг друга утопить, требуется вести диалог.

Продавать свои услуги мне претило — мешала семейная гордыня. Дочь древнего ведьмовского рода приравнять к безмозглому оружию?! Нет уж!  Я, конечно, могу проклясть кого угодно, но и приговор я вынесу сама!

Вот и приходилось мне, сидя, фактически, на потенциальной власти и богатстве, крутиться, чтобы на что-то прожить. А важнее того — изворачиваться, чтобы придумать, куда стравить излишек магии. 

Ибо избыток нашей семейной силы, да вкупе с нашим же семейным характером…

Решение проблемы я отыскала случайно. Я тогда только-только расширила дело, и искала продавца в магазин: не царское это дело, сапоги тачать — уж больно хреновая обувь получается.