Омега с ребенком

Микки придержал за плечо сына, предупредил: — Так, чтобы я видел! — и только тогда поднес к уху зудящий в руках телефон.

Звонили по поводу работы, приглашая на собеседование из той фирмы, куда он хотел попасть больше всего на свете: двадцать минут пешком от квартиры, детский сад близко — это основные критерии для того, кто растит ребенка в одиночку. Пока уточняли детали и нюансы, Микаэль обвел глазами отдел игрушек, в который затащил его Томас. Взгляд первым делом выискивал ценники и с испугом отскакивал, блуждая по полкам с умопомрачительными мягкими зайками, мишками, собачками, огромными роботами и качельками. Стоп. Качельками?

Взгляд омеги метнулся по магазину в поисках сына, и он увидел, как его Томми качает на качелях какого-то мелкого золотоволосого омегу, прижимающего к себе рукой его любимую игрушку — Лапушку. Сердце сделало кульбит от пережитого испуга — потерять на несколько минут сына из вида, пусть тот даже не давал никогда повода, но ведь это пятилетний ребенок, и не он, так ему могли навредить — и удивление хлынуло, заполняя место испуга широкой волной.

Томас Блед никогда и никому не давал своего игрушечного зайца. Даже подержать. А тут он раскачивает заливисто смеющегося омежку со своим зайцем, и Микки было чему удивляться. После развода родителей и переезда в другой город Томми стал молчаливым и замкнутым маленьким альфой, который резко повзрослел, и его папе было больно видеть эту перемену в малыше. Сейчас же он был таким, как раньше — улыбающимся мальчиком, и его ямочки на щеках порадовали на мгновение папу, но проблема с зайцем теперь испортит всю радость от приглашения на собеседование. Уж Микки знал.

— Тимми! Вот ты где, сорванец! — громко раздалось у входа, и Микаэль вздрогнул, оборачиваясь. Темноволосый высокий альфа в дорогом костюме — хоть сейчас на обложку журнала «Таймс» — с огромным рожком тающего мороженого и взволнованным выражением лица несся, как крейсер, к детям, и Микки отступил в сторону, давая дорогу мужчине и не желая быть запачканным каплями шоколадного десерта.

— Том, нам пора! Прощайся с новым знакомым и пойдем. — Микаэль подошел к своему сыну, подавая ему руку, и удивился, как странно выглядели дети и родители. Золотоволосый омега со своими кудряшками больше походил на него самого цветом волос, серых глаз и миловидностью, а его Том с темными волосами и карими глазами должен был быть сыном этого импозантного альфы с резкими чертами лица, но вот поди ж ты…

— Папа! Смотри! Это Лапушка! — Держа поникшего длинными серыми ушами мягкого зайца за лапу, звонко радовался Тимми, блестя большими глазами. — Мне Том дал! — спрыгивая с качелей, хвастался он.

С сына Микки можно было писать портрет «Двойственные чувства»: мальчик был и рад, и растерян одновременно. Омежка ему понравился, но Лапушка! Его Лапушка теперь был как бы не его. Пухлые губы, которые больше подошли бы омеге, дрожали, карие глаза потемнели и увлажнились, и Микки испугался, что начинающийся водопад прорвет плотину молчания сына и он просто не сможет его успокоить.

— Тимми, — Мик присел на корточки, поддернув штанины легких серых брюк на коленках. — Нам нужно уходить, верни, пожалуйста, игрушку Тому. Он давал тебе ее поиграть, а теперь зайца нужно отдать.

Курносый носик омежки вздернулся, и слезы брызнули из глаз прямо на розовую рубашку и белые шортики, как в кино у клоунов. Тим завел руку с зайцем за спину и обиженно мяукнул: — Нет! Это мой зайка! Не отдам! — и топнул ногой в белом сандалике и миленьком розовом носочке с помпонами.

«Ну, приплыли», — подумал Микаэль и посмотрел снизу вверх на, предположительно, отца омеги.

Тот растерянно смотрел то на своего сынишку, то на маленького альфу, насуплено стоявшего рядом и тихо вытиравшего кулачком нос и слезы, то на тающее мороженое, пачкавшее руки и закапавшее пол натёкшей небольшой коричневой лужицей.

— Тимми, давай мы отдадим чужого зайку, а ты возьмешь мороженое. И мы тебе купим любую игрушку — посмотри, как здесь много разных красивых зайцев, — альфа неуверенно улыбался, протягивая мороженое ребенку, но тот начал уже откровенно рыдать, отталкивая от себя одной рукой мороженое и отступая спиной назад, не желая отдавать только что приобретенное сокровище. Слезы лились теперь уже ручейками по раскрасневшемуся личику, кудряшки подпрыгивали в такт шмыгавшему носу, скобочка рта кривилась, выдавая завывания сирены, а поспешившие было к ним продавцы замерли в отдалении, не желая встревать в разборки между покупателями.

— НЕТ! Это МОЙ зайка! Мой! — звонко кричал омега со злостью.

— Ну, тихо, тихо, сынок, — альфа повернулся к Микаэлю. — Извините, давайте я вам оплачу любую игрушку в этом магазине, или верну деньги за зайца, — просительно нахмурил брови он. Потом понизил голос и добавил: — Мы с папой Тимми в разводе, и я не хочу, чтобы он волновался. Знаете, я Луну с неба готов достать, лишь бы он не плакал! Сколько стоит ваш заяц?

— А сколько стоит ваш самый близкий друг, с которым вы делите секреты и слезы? Которому каждую ночь рассказываете сказку, мистер? — горько спросил Микаэль, чувствуя запах коры дуба от альфы, поднявшись и прижав безутешного ребенка к себе, гладя его по голове. — Почему вы хотите сделать своего ребенка счастливым за чужой счет? Вы думаете, что счастье вашего сына важнее счастья моего Томми? — голос омеги стал надломленным, неосознанно начал повышаться, и маленький альфа вдруг взял его за руку, подергав.

— Папа, не надо, не надо, папа! Пойдем! — он потянул за собой Микаэля к выходу как маленький буксир. После того, как однажды он подслушал, как ругаются его родители перед разводом, больше всего он боялся, что его папа — всегда веселый, улыбчивый и любимый папочка — снова расплачется.

— Погодите! — воскликнул альфа, не зная куда деть текущее мороженое, чтобы достать деньги. — Постойте, я дам вам денег!

Но Микки подхватил своего сына на руки и стремительно вышел из отдела игрушек, а затем и на улицу, торопясь домой, в новую квартиру.

— Не плачь, Томми. Просто запомни, что иногда такое случается. Друзья уходят, пропадают, но взамен им всегда приходят новые. Так бывает, сынок. Нужно уметь отпускать от себя людей и события. И жить дальше.

— Дерьмо, да, пап?

— Нет, сынок. Не надо говорить это слово. Я хочу, чтобы ты вырос сильным и смелым альфой. И не ругался. Это очень некрасиво, Томми.

— Поставь меня, пап. Я уже большой. Я сам пойду. И не буду плакать. Я же теперь твой единственный мужчина. Теперь я буду тебя защищать. — Томми погладил по лицу омегу, и тот не выдержал и заплакал, прижимая мальчика к себе так крепко, что тому даже стало больно. Но он терпел и сдерживался. Потому что он альфа.

Комната в двадцать квадратных метров и небольшая кухня в однушке — это все, на что хватило денег после развода и переезда. Алименты придут в следующем месяце, а их общая квартира в родном городе Микаэля теперь станет гнездышком для другой семьи — его бывшего мужа и новой беременной восемнадцатилетней любви. Но омега старался не думать об этом, потому что надо было устраиваться на новом месте, обживаться, выживать, приспосабливаться. Новый сад, в котором сегодня полдня пробыл сын, казался неплохим на первый взгляд. Хотя Микки знал, что любое расчудесное помещение с игровыми площадками может быть ужасным местом, если персонал попадется равнодушный. Поэтому он все еще приглядывался к этому месту, расспрашивая Тома, как провел время, о чем говорили, во что играли, с кем познакомился в саду, пока готовил суп и творожную запеканку.

Двадцать квадратов для них были тесноваты, но омега правильно сделал зонирование, поставив диван, на котором спал вот уже неделю, напротив раскладного кресла для Тома. Ширма отгораживала место сна ребенка, пока Микки работал за компьютером. Шкаф, комод, стол и телевизор, ящик с игрушками — вот и все, что у них пока было.

— Сынок, через час нужно выходить. Давай пообедаем и будем собираться на собеседование. Только ты должен будешь сидеть тихо, как мышка, и молчать. Мне очень нужна эта работа, детка, чтобы оплачивать твой детский сад и покупать нам еду.

Томми подошел к папе и прижался всем телом, серьезно глядя своими карими, в отца, глазами:

— Конечно, пап! Я возьму робота-трансформера и буду сидеть тихонько.

***

— Тридцать? — бета в отделе кадров некультурно вытаращил глаза на Микаэля, до этого с неодобрением косясь на мальчика, игравшего с роботом на стуле. Конечно, приходить на работу с ребенком неприлично, но Микки больше некуда было его деть. Скоро он устроит его в круглосуточный сад, но сегодня он там был первый раз, и омега посчитал, что для начала достаточно и полдня. Тем более он не предполагал, что собеседование состоится в этот же день. Резюме он разослал почти неделю назад, сразу по приезде, и то, что на фирму пришел вместе с сыном, просто случайность.

— Вам больше двадцати пяти не дашь! — восхитился бета. — Вот ей-ей! Как вам это удается? — не удержался он, придирчиво рассматривая золотистые вьющиеся волосы, миловидное лицо и гибкую фигуру с тонкой талией.

Микаэль грустно вздохнул. Он старался не вспоминать о прошлом, но оно его настигало раз за разом, тыча в больные, незажившие раны вопросами, картинками, памятью.

— Это генетическое. От папы досталось. У меня и папа молодо выглядит. Так что с должностью? Я могу приступить к работе хоть с завтрашнего дня.

Фирма торговала спортивным оборудованием, поставляя его в фитнес-клубы, школы, детские сады и даже мэрию. Микки не был знаком с этой продукцией, но он, в свои тридцать лет и с вниманием к мелочам, умел находить подход к людям, был тактичен и быстрообучаем, особенно в условиях, когда только от него одного теперь зависела жизнь его сына. Вряд ли от Трента будет поступать много алиментов в связи с тем, что его новый муж нигде не работает и уже ждет ребенка. Им самим понадобится много денег, поэтому рассчитывать Микки придется только на себя.

— К сожалению, ваша должность пока занята, а вот секретарем мы бы вас взяли. Наш Нэйти внезапно раньше времени ушел в декретный отпуск. Возникли осложнения по здоровью, так что руководство затребовало найти секретаря с такими же навыками, как у него. Вы нам подходите больше всего из приславших резюме. Если вас шеф одобрит, то можете выходить с завтрашнего дня. Мы внезапно остались без Нэйти, и теперь там жуткая неразбериха. Поднимитесь на пятый этаж, там найдете руководство. А я побуду пока с вашим сыном.

Бета заглянул в документы:

— Томас?! Ты любишь рисовать? Садись сюда, на папино место. У меня есть раскраска. Смотри, какой красивый тренажер для ног, хочешь его раскрасить? — Он подвинул инструкцию к альфе, заинтересованно вытянувшему шею и разглядывающему рисунок на столе.

— Извините, — шепотом спросил Микаэль, комкая ручки сумки в руках. — А как у вас на фирме обстоят дела с… харассментом?

— Ой, ну что вы — альф не знаете? Клеятся, конечно! Но так, чтобы принуждать или заставлять — такого при мне не было. Коллектив хороший, так что не бойтесь. В обиду не дадим, — бета сжал кулак и поднял его в приободряющем жесте вверх.

Разговор с директором был не очень долгим, но обстоятельным. Услышав про наличие ребенка и развод, Альфред нахмурился, еще раз оглядев фигуру претендента на место, а при упоминании возраста заглянул в паспорт.

— Видите ли… эээ… Микаэль, секретарь — лицо фирмы, и этим вы нам подходите на должность секретаря, но сами понимаете: отец-одиночка с маленьким ребенком — это слишком проблематично.

— Мистер Аластер! Я живу неподалеку, сына определил в круглосуточный детский сад, и мне очень нужна работа. Я надеюсь минимизировать проблемы изо всех сил. Дайте мне возможность временно поработать секретарем, пока не освободится место в отделе продаж, где я и планировал работать, а вы подберете на место секретаря нужную кандидатуру.

Голос Микки был не заискивающим, спокойным и уверенным. Это было не первое его собеседование, и он знал, что понравиться руководству можно было, только выглядя уверенным и умеющим держать свои эмоции под контролем.

— Ну что же, — Альфред задумчиво приподнял брови, — я беру вас на эту должность. Добро пожаловать в нашу фирму, Микаэль. Оформляйте документы, — он поставил свою подпись в анкете и протянул ее омеге. — Жду вас завтра на рабочем месте. До свидания.

Микки улыбнулся новому шефу, забрал документы и спустился в отдел кадров, где Томми сосредоточенно раскрашивал инструкцию со спортивным агрегатом.

Вечером, уложив ребенка спать без любимого Лапушки, дождавшись, пока Том заснет, Микки зашел в ванную комнату, замочил белье в стирку и не удержался, сев на пол, прислонившись спиной к старенькой, но рабочей стиралке, тихо заплакал, обняв колени.

Вроде бы он должен радоваться — все налаживается, есть квартира, работа, с садом тоже порядок, но слезы лились безостановочно, как будто он только сейчас распрощался со старой жизнью и завтра начнется новая, совершенно иная, чужая жизнь, в чужом городе с незнакомыми людьми и единственным близким человеком — сыном.