Глава 8

ГЛАВА 8

Личный врач графа Годвина – старый монах с сухим и тонким лицом – осмотрел его очень внимательно. Арольда трясло от боли и слёз, он даже не помнил толком, что с ним делали. А монах вправил кости пальцев на левой ладони и плотно, очень плотно, перебинтовал её бинтом, пропитанным свежим яичным белком.

– Так делают в нашем монастыре... Он застынет, и рука ваша не сможет двигаться. Лучше, если вы сохраните повязку подольше... Может быть, даже с месяц... – он объяснял неторопливо и всё старался поймать на себе растерянный взгляд этого испуганного, измученного парня. – Молитесь, молодой человек. С Божьей помощью, если вам повезёт, ваша рука ещё послужит вам. Вы же правша? Левая будет нужна вам, чтобы держать щит, верно? Если вам повезёт, вы ещё сможете это делать... Держите повязку подольше... Хорошо? – Но мальчик даже не кивнул в ответ, да и слышал ли вообще, что ему говорят? – Вы ещё молоды... У молодых кости срастаются быстро... Осколков я не нашёл, значит, переломы чистые... Всё будет нормально... Вам это сделали очень умелые руки... Наёмники, что и говорить... они это умеют...

Порезы на лице он даже обрабатывать не стал, только осмотрел бегло. Граф торопил его, он хотел отправить пленного подальше от его родного дома. Мало ли что? Как штурм пойдёт? Когда появятся ещё эти бароны с севера? Вдруг случится что-нибудь непредвиденное? Себе спокойнее, если будет он подальше от боевых действий, а то графиня ещё, чего доброго, отбить ненаглядного сыночка вознамерится. Мало ли...

Врач дал ему выпить сильно разбавленного вина, Арольд хотел пить, он очень сильно хотел пить и выпил всё до капли. А после выпитого его начало клонить в сон, и как заснул и где, он даже не помнил.

Очнулся он в крытой повозке, на ноге цепь, вокруг вооружённая охрана, его везли куда-то. Ехали они долго, ночевали то прямо возле дороги, то на постоялых дворах. На него мало обращали внимания, никто с ним не разговаривал, его кормили, поили, отводили справить нужду. За все эти долгие, бесконечные дни Арольд безучастно смотрел вокруг, молчал и думал. Гадал, что с ним будет? Вернётся ли он ещё когда-нибудь домой? Увидит ли ещё свой Орант?

Он хорошо помнил, что видел на стене замка мать. Она металась там, женщина в тёмно-зелёном платье. Она любит зелёный цвет... Да и кто бы мог там быть, кроме неё? На стене? Кроме матери, в замке только прислуга из женщин, да и одета она была соответственно. Жалко, что лица её он так и не разглядел, не до этого было, а потом лучники стрелять начали, и этот Аин убрался из-под огня со своими приятелями. Они и Арольда с собой утащили.

А теперь, вот, везли его куда-то и даже цепь с ног не сняли, ну хоть руки освободили. А с одной, только правой, было так неудобно. Это когда ты здоров, и все руки у тебя на месте, ты этого не замечаешь. А когда что-то подводит тебя и не может служить, как надо, как привычно, вот тогда это очень и очень удручает.

И Арольд теперь думал сам себе, как же он без левой руки теперь жить будет? Как управляться ему в бою? Что же это теперь с ним станет? Он теперь калека, что ли? Урод безрукий?

Вспоминал этого Аина-наёмника и внутренне содрогался от неприятия, от злости на то, что пережить пришлось. Вспоминал щёлканье тех щипчиков, хруст ломаемой кости, и выносить не мог, когда кто-нибудь из его сопровождающих рядом грыз подсушенную корочку хлеба. Это была мука, настоящая мука.

И теперь вот везут его куда-то и для чего-то. Зачем?

В идеале граф Годвин был выкуп за него с матери запросить, не мучить, конечно же, и не пытать, отдав в руки этим извергам-наёмникам. Так всегда делали, когда в плен попадал кто-нибудь из аристократов. Это же равного себе обижать! Это не по правилам чести! Так нельзя, ведь Арольд не простолюдин, у него графское происхождение.

Но граф почему-то позволил себе подобное, и за это его осудят равные ему, да и Бог накажет.

Они добирались до места больше пятнадцати дней, а потом на горизонте выросла громада замка у реки. Это была река Дора, и на ней мог стоять только Андор – замок графа Годвина. Вот, куда привезли его, хотя чего другого можно было ожидать.

Странно, что его определили не в тюрьму, не в закрытую башню, и даже не на конюшню, его приковали на длинную цепь к колодцу.

– Зачем это? – невольно вырвалось у Арольда. – Почему так? Я что, буду жить на улице? Я же не слуга! Чёрт возьми... – он возмутился, гневно глянув на управляющего замком. – Что это? Почему?

– Это личный приказ графа. До своего возвращения он приказал держать вас тут, так что...

– А по нужде я как и куда буду ходить? Это что такое?

– Вам поставят ведро... И кормить вас будут, не бойтесь... Молитесь, чтобы граф вернулся пораньше.

– Молиться? За него молиться?! Да пошли вы все к чёрту!

Но кастелян – седой и угрюмый – только хмыкнул в белую аккуратную бородку и ответил:

– Милорд распорядился, создать вам тяжёлые условия.

– Почему?

– Он приедет, и вы его спросите об этом лично...

– Посадите меня в тюрьму, у вас что, здесь тюрьмы, что ли, нет? Там хоть крыша над головой! Или на конюшню... А если дождь? Зачем? Зачем – сюда? – Арольд от бессилия смотрел с мольбой в лицо кастеляна, поддерживал замотанную грязным бинтом левую ладонь, и не удержался, попросил: – Пожалуйста... Не унижайте меня так...

В его голосе слёзы отчаяния читались, но управляющий лишь пожал плечами, отвечая:

– Приказ: создать вам тяжёлые условия... – Он демонстративно пожал плечами и принялся смотреть на кузнеца, занимающегося своим делом. А тот прибивал цепь, ту, что была прикована к левой ноге наследника Орантских земель.

– О, Боже... – бессильно простонал Арольд, понимая, что никто не собирается его слушать и уж тем более хоть чем-то помочь.

Ну почему, почему вы все такие бессердечные? То этот Аин перестарался, выполняя приказ милорда, то этот ключник сейчас делает то же самое. Ну почему вы все такие исполнительные? Графа своего боитесь так, что ли? Ну хоть кто-то поступил бы по-своему, по совести своей, а не по голому приказу!

Никто не слушал его, никто и внимания на него не обращал, ходили мимо туда-сюда по делам. Никто не разговаривал с ним, не пытался о чём-то расспрашивать. Даже за водой к этому колодцу никто не подходил, наверное, он был здесь не единственный. К вечеру конюх сжалился и принёс от конюшни охапку сена, и Арольд от всего сердца поблагодарил его. Да, нормального, человеческого отношения к себе он уже и не помнил, когда в последний раз получал. Наверное, со времён того старого врача-монаха, который собирал ему сломанные кости, по крайней мере, его чудная повязка держалась намертво, хотя и хотелось давно уже избавиться от неё.

В сумерках уже кухарка принесла ему тарелку с едой и большую кружку безалкогольного эля. Следила за тем, как он ел, и не разговаривала. Можно подумать, Арольд был для них для всех враг, злодей и душегуб, пойманный за жестокое преступление. Да он готов был поклясться, что никто здесь даже не знал, кто он и за что так жестоко наказан их милордом. Все они, кто ходил мимо него весь день, смотрели безразлично или с презрением.

Почему? Ведь они не знают его! Они ничего про него не знают! Он ни в чём перед их господином не виноват! За что к нему такое отношение?

На ночь ему не дали ни плаща, ни пледа, и он мёрз безумно на своём клоке сена у каменной кладки колодца. Даже толком вспомнить не мог, заснул ли он хоть раз так крепко, чтобы холода от земли не чувствовать. А ведь было лето.

Он ждал восхода солнца, ждал нового дня, так хотел погреться, сидел на камнях колодца и подставлял лицо первым тёплым лучам. Как хорошо, как мало надо, чтобы просто порадоваться жизни.

Мимо служанки ходили с вёдрами молока, кухонные слуги проносили охапки дров, таскали воду. Девушки кормили кур и прогоняли на выпас гусей и уток. Кормили лошадей, коров, собак, свиней... И он всё это видел, всё это проходило мимо его взгляда. На кузне застучали молотом, из кухни потянуло запахами еды. Замок Андорского графа Годвина жил своей жизнью. Как и Орант каждый день, только Арольд до этого несильно вникал во все подробности быта.

Сейчас же он от безделья и одиночества следил за всеми со стороны. Считал служанок, пытался угадывать их имена, занятия, кто за что отвечал и чем сейчас займётся на дворе замка. Выходила какая-нибудь из служанок из кухни, а Арольд гадал, куда она пойдёт: в коровник или в курятник, она бросит кости собакам или будет бранить расшумевшихся мальчишек? Он пытался хоть чем-то занимать себя, пока тянулся этот бесконечный день.

Особенно ему нравилось наблюдать за молодыми служанками. Конечно, симпатичные девушки весело щебетали, порхая по двору, развешивали свежевыстиранную одежду, играли друг с другом, прячась за вывешенными простынями. На Арольда они и внимания не обращали, а он их видел и улыбался.

Так прошёл его первый день, а потом такая же холодная ночь, как и первая. Утром, ещё до рассвета, Арольд поднялся от кашля, понимая, что лежать уже смысла нет, всё равно не заснёт, как ни старайся. Он застыл от земли, и в лёгких поселился этот кашель. Худо дело. Когда ещё вернётся граф, и всё закончится? Сколько ещё терпеть? И быстрее бы взошло солнце.

На второй день он также наблюдал за всеми, только кашлял иногда, прикрывая рот ладонью. Девушки снова сновали через двор, весело смеялись.

Арольд обратил внимание на одну из них. Она была одета немного по-другому. Как будто платье её было дороже, что ли. Он понял, что никогда и не обращал особого внимания, как одеваются девушки-служанки. А здесь пришлось увидеть это, и он сразу заметил разницу.

Может быть, она была дочерью кастеляна или главной кухарки, или ещё кого повыше из челяди. Молоденькая. Ей, наверное, лет пятнадцать, не больше. Она с одной из девушек развешивала простыни. И Арольд невольно любовался ею. Как она смеётся, как откидывает голову при этом, как неспешно убирает пряди светлых волос, выбившихся из-под белого чепчика. Плотное шерстяное платье без фартука с длинными рукавами и шнуровкой на груди, простая деревянная обувь. А как мило она улыбалась, пожимая плечом на вопрос второй девушки.

Кто она? Как её зовут? Он гадал в уме все женские имена, какие помнил, и ни одно из них не казалось ему подходящим.

Потом они ушли, а он всё стоял и улыбался.

Хорошенькая. Какая же она хорошенькая.

Он не видел её за тяжёлой работой, она не носила воду, не доила коров, она не выгоняла гусей, она вообще редко оказывалась на дворе: то кошке молока нальёт, то курицам вынесет что-то с кухни. Её не заставляют делать что-то тяжёлое, значит, она не простая служанка. А кто?

Как жаль, что она так редко появлялась рядом. Арольд хотел бы видеть её чаще.

Так прошли у него второй и третий день, на четвёртый кашель его усилился, и просто победить его он был не в силах. Нужно было тепло, хороший сон, хорошая еда, покой и свобода. Может быть, тогда бы он и справился со своей болезнью.

В один из таких приступов кашля Арольд увидел её. Она как раз вынесла курам какую-то еду из кухни и неторопливо разминала её в пальцах, рассыпая по земле. Услышав кашель Арольда, девушка обернулась и удивлённо вскинула брови, будто сейчас только заметила прикованного к колодцу человека. Конечно, колодец, видно, был старый, обросший мхом, и стоял он в стороне, в тени построек. Да и Арольд обычно не привлекал к себе внимания, просто молча следил за окружающими. Если бы кашель не выдал его, девушка бы просто прошла мимо.

Но она подошла, торопливо освободив свою миску курицам, подошла очень близко и спросила первой:

– Кто вы? Давно вы здесь? Это вы так кашляете?

Арольд молча смотрел в её лицо с лёгкой улыбкой. Вблизи она казалась ещё симпатичнее. Нежный овал лица, округлость щёк ещё по-детски мягкая, аккуратные губы и длинные ресницы. Она светлая, волосы светлые, глаза серые, светлые, а брови тёмные.

За годы жизни Арольд привык видеть мать, к её лицу взгляд был привычен: тёмные карие глаза, строго поджатые губы, тёмные волосы... Здесь была совсем иная красота! Всё по-другому, и как-то нежно, хрупко, по-детски.