3

В кабинете было темно, ещё темнее, чем в остальном офисе. Генеральный, кажется, собирался зажечь свет, но я рявкнула:

– Вы что, с ума сошли? Шестнадцатый этаж и напротив куча домов. Нас же увидят!

– Стесняетесь? – Он улыбнулся.

– Нет. Но в таких случаях – да.

Юрьевский кивнул, подошёл ко мне вплотную, отобрал коньяк и стаканчики, поставил их на свой стол.

Где-то глубоко внутри меня – наверное, в печени или селезёнке – билась трезвая Света. Она истошно вопила, что нужно срочно уносить ноги.

Но пьяным, как известно, все океаны по колено…

– Раздевайтесь.

Я глупо захлопала глазами.

– Э-э-э… Не поняла…

– Что тут непонятного? Раздевайтесь полностью. Я люблю брать голых женщин.

Я на миг опешила от подобного требования.

– Что, уже передумали? – в его голосе слышалось ехидство.

– Не дождётесь, – покачала головой я… и начала раздеваться.

Может быть, это случилось, потому что я была пьяная. Не знаю. Но когда я постепенно снимала с себя каждый элемент одежды, а Юрьевский просто стоял рядом и смотрел… в общем, я никогда в жизни так не возбуждалась.

Хотя он ничего не говорил. Не трогал. Просто смотрел.

– Неплохо, – кивнул, когда я сняла с себя последнее, что оставалось – трусы. – Повернитесь.

Повернулась.

Не знала, что взгляд можно чувствовать, словно прикосновение…

– Симпатичная попка. Идите ближе к столу.

Я сделала несколько шагов вперёд, пока столешница не упёрлась мне в живот.

– Нагнитесь.

Нагнулась. Юрьевский подошёл ближе и прижал меня ладонью к столу так, что я почти размазалась по поверхности. Она была прохладная – я особенно чувствовала это грудью и сосками – и я возбудилась ещё больше…

Как он это делает?! Или это не он, а коньяк?

– Раздвиньте ноги, – голос генерального слегка охрип. – Сильнее.

Я услышала звук разрываемой упаковки от презерватива, потом расстегиваемой молнии брюк. Секунда, другая… и тёплая, даже горячая ладонь коснулась моего клитора. Провела по половым губам, потрогала вход в меня…

– Ничего себе… Какая мокрая… – прошептал Юрьевский, а секундой позже я вскрикнула от резкого и даже почти мучительного наслаждения, когда он заполнил меня полностью.

Вновь вжал ладонью в стол и задвигался. Быстро, размашисто и сильно.

Теперь я поняла, что он имел в виду. Это был не секс и даже не трах. Он просто драл меня, как шлюху. Пользовал, как вещь.

Но почему тогда с каждым его движением я чувствовала все большее наслаждение? Кожа моя будто горела, и прохладная поверхность стола, в которую Юрьевский так грубо меня вжимал, оказалась настоящим удовольствием для разгорячённого желанием тела.

Он ничего не говорил больше, просто толкался в меня очень быстро и глубоко, хрипло постанывая и иногда сильно сжимая то одну, то другую ягодицу. Потом вдруг вышел, перевернул, как куклу, задрал мне ноги повыше, вновь прижал к столу – и вошёл снова – ещё резче и глубже, чем раньше.

– А-а-а! – завопила я от яркого, ослепительного оргазма, дёргая ногами и руками, как пришпиленная к столу бабочка. – О-о-ох…

Но Юрьевский, скорее всего, не обратил бы внимания, даже если бы я стала вдруг декламировать ему стихи Пушкина. Я видела это по его глазам и сосредоточенному лицу – он был весь в себе, в своих ощущениях. Мой оргазм был только моим оргазмом.

Перед тем, как кончить, он настолько ускорился, что я не выдержала темпа и, заорав, впилась генеральному в плечо всеми зубами. Юрьевский хрипло застонал и, застыв во мне на максимальной глубине, затрясся от удовольствия.

Вот так я и изменила мужу, да. Пьяная, на столе, с генеральным директором, который полчаса назад меня уволил.

Просто мечта, правда?

А всё-таки жаль, что я не уговорила всю бутылку… Значит, буду помнить и этот секс, и выражение лица Юрьевского, когда он выходил из меня, поправлял штаны и благодарил за приятно проведённое время, как будто речь шла не о сексе, а о светском рауте. Или о походе за грибами.

Странный он, конечно.

Впрочем, Светка… кто бы говорил, а?..