Глава 11

Когда человек перестает что-либо понимать, он на верном пути.

(с) Макс Фрай

В детстве, когда я безудержно рыдала над очередным выстриженным из-за вражеской жвачки клоком волос или домашней работой, которую – взаправду! – съела собака, мамуля потчевала меня сказками о двух сестрах.

Звали их, кто бы мог подумать, Удачка и Невезуха, и живописала мама приключения этих негодниц в деталях и красках. Не буду утомлять вас подробностями, но суть всегда сводилась к следующему: глупые людишки Удачку без Невезухи не ценили, привыкали к ней, воспринимали как должное, а потому Невезуха отрывалась по полной, подготавливая народ к явлению сестрички, чтоб неповадно было. Добровольно жертвовала своей репутацией, вызывала огонь на себя, ведь на черном фоне белое смотрится еще ярче.

Ну и, соответственно, мораль: коли все совсем паршиво, жди пришествия Удачи.

Я ждала. Считала Удачку лицемерной тварью, которая пользуется любовью сестры, но ждала. Все свои двадцать шесть лет – ну ладно, чуть меньше, учитывая первые малосознательные годы. Порой даже казалось, что сей светлый миг уже близок и страдать осталось совсем чуть-чуть…

Но любое предчувствие в итоге оказывалось обманом. Невезуха прикипела ко мне, как к родной, и уступать место сестре не собиралась.

В какой-то момент устаешь переживать и бороться, вот и я смирилась. Забила на рефлексию и двинулась по жизни с гордо поднятой рыжей головой, к которой по-прежнему липли вражеские жвачки. Буквально и фигурально. И даже научилась оценивать свое невезение по десятибалльной шкале, радуясь и семеркам, и восьмеркам – не десятки, и слава всем святым.

Так вот: ныне эта шкала доказала свою полную несостоятельность, ибо происходящее тянуло минимум на двадцатку.

Меня заподозрили если не в убийстве, то точно в соучастии и в сокрытии от следствия важной информации.

Но обо всем по порядку.

Я плохо помню, как закончился вечер. Точнее помню все, но это похоже скорее на нарезанные кадры фильма, чем на нормальные впечатления от пережитого на собственной шкуре.

Помню, как ведьму уволокли в лазарет, как папа орал на Ковальчука, Ковальчук – на какого-то лысого мужика в галстуке-бабочке и с пенсне, а лысый мужик – на меня. Потом все внезапно затихли и разошлись по углам, что-то бурча в телефоны. Даже поручик сделал пару звонков, но, хоть он и стоял рядом, по-прежнему сжимая мое плечо, я не расслышала ни слова.

Ну а потом, собственно, я и догадалась, что меня в чем-то подозревают, потому как щуплый пучеглазый лаборант научного отдела, жутко похожий на Сквидварда из «Губки Боба», всучил мне склянку с мутной серой жижей и велел выпить.

Пахло на удивление приятно – кажется, клубникой, – и мозг быстренько откопал нужные сведения о непривлекательном на вид питье со сладким ароматом.

Зелье возвращения.

Еще один продукт наших зеленояичных экспериментаторов. Правда, применяется оно уже не первый год и вполне успешно, разве что с единственным побочным эффектом, доставившим мне той же ночью немало приятных минут в уборной, говорить о которых я не хочу.

Готовится зелье долго и с применением редких и дорогих ингредиентов, так что прибегают к нему только в крайних случаях. Когда надо кого-то отпустить, но убедиться, что этот кто-то благополучно вернется на следующий день – сам и со стопроцентной гарантией. Сама видела, как недовольного подозреваемого, уже стоявшего в очереди на рейс в какой-то там Гондурас, ноги, будто обретшие собственный разум, привели прямиком в управление, только не в наше, а в ближайшее к аэропорту – московское, где я тогда оказалась совершенно случайно. Еще смеялась, дескать, а с самолета он бы тоже сиганул?

И не думала, что когда-либо испытаю действие зелья на себе, но неисповедимы пути…

В общем, после еще одной партии препирательств папы и шефа жижу таки пришлось выпить. Я решила, что лучше добровольно, чем в меня ее зальют. А потом я отправилась домой. Под ручку с отцом. Чувствуя себя распоследней идиоткой и беспрестанно оглядываясь на Яна, который остался что-то обсуждать с Ковальчуком.

Странный вечерок. В кои-то веки у меня не было желания задавать вопросы и что-то выяснять. Я в принципе думать не могла, пришибленная открывшимися перспективами.

Еще помню, что всю дорогу до дома папа бухтел себе под нос, грозясь разнести управление по камешку, сгноить каждого причастного в Гуантанамо – не спрашивайте, почему именно там – и расширяя мой словарный запас шедевральными оскорблениями. Даже пребывая в мысленном вакууме, я оценила образность и точность высказываний.

Ну и последнее, что помню, это как папа втолкнул меня в мою же квартиру – пустую и безмолвную, – пробормотал:

– Ты, главное, не волнуйся. Разберемся.

И ушел в ночь.

Я как-то отвыкла быть не в курсе происходящего непосредственно со мной, но в этот раз, даже останься отец рядом, вряд ли смогла бы внятно сформулировать хоть один вопрос или ответить на чужие. Так что даже не попыталась его остановить. Не попыталась позвонить бабушке или еще кому-то из родни. Не попыталась сама с собой «обсудить», что за хренотень сегодня случилась. И не разволновалась из-за отсутствия Дашки.

Просто прошла в комнату и, не раздеваясь, завалилась на кровать.

А после бессонной ночи, о которой я уже пообещала не говорить, как миленькая собралась и потопала в управление. Когда подействует зелье, ждать не стала – каюсь, любопытно было, не каждый же день ноги начинают жить своей жизнью, но острых ощущений мне в последнее время и без того хватало.

Ковальчук явился в допросную, где меня с удобствами разместили, ближе к полудню. Кстати, там я наконец сумела прийти в себя, встряхнулась и даже сделала кое-какие выводы, которые осталось только подтвердить…

– Ну здравствуй, – как-то излишне устало вздохнул шеф, присаживаясь напротив.

А я, заметив в его руках деревянную коробочку, в каких хранят клятые зеленый яйца – вообще, формального названия у них еще нет, а в документах они значатся как «сдерживающие элементы», – отпрянула:

– Только попробуйте сунуть мне эту гадость – клянусь, нарочно разобью, себя не пожалею, но с вас за два случая подряд тоже шкуру спустят.

Ковальчук только хмыкнул и поставил коробку на стол между нами. Очевидно, ничего мне совать и так не собирались, а с собой прихватили не то для устрашения, не то для отчетности.

– Тебе повезло, – начал шеф. – Химики что-то там недоработали в составе, так что пара визитов к целителям, и у ведьмы даже шрамов не останется.

– Мне повезло? – Я в шоке открыла и закрыла рот.

– Ну да. Адвокат Метельки счел твое присутствие при допросе намеренной провокацией, грозился штрафом в случае увечья.

– Так это тогда управлению повезло, – проворчала я, когда вернулся дар речи.

– Дело в том, – ласково произнес Ковальчук, – что ты и управление, вероятно, в скором времени будете отвечать каждый за себя.

Я почувствовала, как начинают дрожать губы, а на глаза набегают предательские слезы. Сдерживаться сил уже не было.

– Зеленцова, ты это… – испугался шеф, – ты там реветь, что ли, собралась? Прекращай. Прекращай, кому сказано!

– Прошу прощения, опоздал, – раздался знакомый голос, и я сначала шмыгнула и поспешно вытерла тыльной стороной ладони глаза, и только потом обернулась к открывшейся двери.

Ян мое состояние оценил слету. Нахмурился, поджал губы, зыркнул на Ковальчука.

– Я ни при чем, – поднял руки тот, а мне разом полегчало.

Может, от присутствия поручика, может, оттого что после слов шефа он вдруг улыбнулся – едва заметно, но именно мне, – а может, пущенная слеза действительно помогает. В конце концов, Дашка всегда советовала ничего не держать в себе…

Ян тоже сел, что-то сказал шефу – да, засмотрелась, проворонила, – и в следующий миг передо мной опустили снимок молодого мужчины.

Лицо крупным планом, со всеми морщинками и неровностями. Мой ровесник или чуть старше, но точно не больше тридцати. Острые скулы, выгоревшие светлые волосы торчком, как у этих серферов из американских молодежных фильмов. Внешность приятная, но красивым я бы его точно не назвала – недовольное и даже несколько презрительное выражение портило впечатление. И глаза – бледно-голубые, водянистые. Тусклые и почти лишенные жизни, притом фотка-то качественная и яркая.

Внутри заворочалось беспокойство. И чем больше я вглядывалась в худощавое лицо, тем сильнее оно становилось. Я могла поклясться, что вижу этого парня впервые, но открыть рот и сказать это вслух почему-то не получалось.

– Узнаете, Софья Викторовна? – перешел на официальный тон Ковальчук.

– Нет, – честно призналась я.

– А если подумать?

– И если подумать.

– А имя Антон Николаевич Беляк вам ни о чем не говорит?

– Беляк – это наша жертва, – моментально ответила я, и только потом до меня дошло. – Так это он?

Я подняла глаза на мужчин и стала свидетелем прелюбопытнейшей сценки. «Я знаю, что ты знаешь, но он не должен знать, что я знаю, потому что знать мне вроде как не положено» – вот, что читалось на обоих лицах, только у шефа с оттенком злости, а у поручика с легкой примесью раздражения.

Что ж, их можно было понять.

Ковальчук действительно знал, что я не просто была на месте преступления, но и какое-то время провела в комнате с трупом, пока подслушивала разговор Яна и судмедэксперта. Вот только даже разглядывая след от ментальной читки, я старалась не обращать внимания на мертвое лицо. На кой оно мне? Чтоб кошмары свои разнообразить?

Ну а Ян при мне же показывал Чудику снимок жертвы, но и тогда я не соизволила к нему присмотреться. Мне, в общем-то, без разницы, как выглядит убитый, я ж не замуж за него собралась. А еще Ян тоже знал, что я была на месте преступления. И если я вдруг окажусь причастна, а он меня отпустил, никому не сказав ни слова…

В общем, мои уважаемые коллеги теперь угодили в весьма затруднительное положение. Ковальчук не мог упрекнуть меня во лжи, не раскрывая при этом непосвященному тайну существования брежатых. А поручик явно просто не хотел выдавать подробности нашего похода в магическую лавку, раз уж отчеты я пока не написала. Ну и себя, наверное, подставлять не хотел. А может, и меня.

Весело, ничего не скажешь.

– Впервые вижу, – на удивление ровно произнесла я и даже сама себе поверила, хотя внутри все так же копошился червь сомнения.

– Что ж, – вздохнул шеф, – а вот мы можем доказать, что вы врете.

Я выпучила глаза: неужели?..

– Во время вчерашнего допроса гражданка Метелька не единожды упоминала некую рыжую… даму, с которой Антон Беляк встречался незадолго до смерти. Собственно, вполне вероятно, что эта дама – последняя, с кем он беседовал. Ну а момент, когда Метелька опознала в рыжей даме вас, Софья Викторовна, наше управление запомнит надолго.

– И вы, конечно, сразу же гражданке Метельке поверили? – фыркнула я и скрестила руки на груди.

– Не сразу же, – вмешался поручик.

Голос его звучал до жути серьезно, а в лицо и вовсе было страшно смотреть.

– Тебя опознали бариста и официант, а также засняла камера видеонаблюдения, – продолжил Ян. – Соня, мы знаем, что ты встречалась с жертвой за пять часов до установленного времени смерти.

– Да я знать его не знаю! – воскликнула я и даже подскочила, но Ковальчук демонстративно водрузил руку на коробку со «сдерживающим элементом», и пришлось опять прижать зад к стулу. – Я не знаю этого человека, – повторила уже спокойнее. – Никогда с ним не встречалась ни в каких кафе.

– Соня…

– Софья Викторовна, – перебил Яна шеф, – все уже подтверждено и задокументировано. Не знаю, что за игру вы ведете…

– Да какие игры! – вновь сорвалась я. – Я имя-то трупа узнала только вчера утром. И не видела его никогда прежде. Может, и выпадала возможность, – я со значением глянула на каждого из мужчин, – но не отложилось в моей памяти этого лица.

Наверное, мой намек все же поняли. Ян нахмурилась, а Ковальчук разозлился пуще прежнего, даже покраснел до моего любимого свекольного оттенка.

– Готова предстать перед вещуном, – припечатала я, уставившись ему прямо в глаза и не давая вновь завести свою шарманку – Софья Викторовна то, Софья Викторовна се… – Имею право.

– Даже так… – протянул шеф.

– Что за вещун? – спросил Ян. – Предсказатель? Разве поможет тут видение будущего?

Я проигнорировала предостерегающие взгляды начальства и ответила:

– И будущего, и прошлого, и явного, и скрытого, и сказанного, и затаенного. Вещунами их называть для удобства, а видят они истину.

И плевать на все. Если уж пустили поручика на допрос, должны были догадаться, что он тут кое-что услышит, а понимать яростные зырканья Ковальчука я не обязана.

– Всю истину, – напомнил тот. – До последней капли. – Помолчал немного и добавил с неожиданно тяжким вздохом: – Тебе совсем нечего скрывать, идиотка?

О, секретов у меня хватало. Ну как секретов – секретиков. Обычных, человеческих, женских. Грязные трусики под подушкой, о которых я все время забываю; подаренная мамой ваза, которую я якобы храню на торжественный случай, а на самом деле давным-давно разбила; внезапная симпатия, а возможно, уже даже влюбленность в человеческого следователя, с которым довелось поработать…

Вещуны, конечно, имеют привычку при свидетелях бормотать вслух обо всем, на что натыкаются, да еще и мозг вскипятят так, что потом месяц буду в себя приходить.

Но ведь сущие же пустяки? По крайней мере, в сравнении с выдвинутыми обвинениями.

Хотя… в чем меня, собственно, обвиняют?

– Вы думаете, я его убила? – спросила в лоб.

Ковальчук открыл рот, но Ян оказался быстрее:

– Мы знаем, что ты была с Беляком в кафе. Ольга Метелька следила за любовником подозревая в измене. Она уверяет, что он что-то тебе подарил, и что общались вы весьма… – он замялся и скривился, – интимно. Во время слежки Метелька столкнулась с кем-то из старых врагов, завязалась драка, и обеих дам увезли в ближайшее отделение полиции, где они и просидели до утра.

– Так что, – перехватил бразды правления шеф, – как видишь, у ведьмы алиби железное. Беляк скончался, когда она пыталась задурить голову полицейским. А ты, по показаниям свидетелей, вышла из кафе вместе с жертвой и даже села в его машину.

Я вновь, точно рыба, беззвучно открывала и закрывала рот.

– Где ты была с девяти вечера среды до восьми утра четверга? – продолжил Ковальчук. – Что в восемь-тридцать ты явилась на работу в образе феи-переростка, я в курсе.

Допустим, явилась я в нормальном образе. Это потом уже поспорила, проиграла, и ближе к полудню охотники всучили мне новый сногсшибательный наряд. Но сейчас имелись проблемы поважнее, чем неточность в высказывании шефа…

– Я… – Начало было громкое, уверенное, наглое. А потом я кое-что поняла и закончила едва слышно: – Я не знаю.

– Что?

– Я не знаю!

Я вспомнила, что именно об этом вечере так и не смогла ничего поведать бабушке во время недавнего допроса. Но тогда я все списала на усталость и нервное напряжение, а теперь… теперь по-настоящему испугалась.

– Ладно, хорошо, – опять вмешался Ян. – Что последнее ты…

Его прервало кипенно-белое кольцо портала, вспыхнувшее прямо посреди допросной – в каких-то трех шагах от стола, что разделял меня и дознавателей. Я не сразу сообразила, что происходит, и когда в комнату ворвался вихрь, снес поручика вместе со стулом к стене, а Ковальчука схватил за горло и приподнял над полом, еще какое-то время сидела и тупо пялилась в опустевшее пространство перед собой.

Зато когда отвисла и как следует рассмотрела нового участника событий…

Пожалуй, охватившие меня в тот момент чувства лучше всего назвать «смешанными». Потому что приятно, конечно, когда обидчик болтается в чьих-то сильных руках как сарделька в зубах кота, но, во-первых, шеф вроде как просто выполнял свою работу и пока даже вел почти спокойный диалог, не пытаясь меня запугать. А во-вторых, было б проще, если б защитником оказался кто-нибудь не из Зеленцовых.

– Игорь, прекрати!

Плюс: давно мечтала броситься брату на спину и как следует его укусить.

Минус: кто ж знал, что Ян в тот же момент попытается оттащить незваного гостя от Ковальчука? Кажется, кого-то не того я укусила…