Глава 1

Кайла

— Привет, Бука! — поздоровалась я, взлохматив рыжие волосы брата.

— Привет, — буркнул он, продолжая рубиться в какую-то стрелялку. У нас не гостиная, а поле боя, только вместо поверженных врагов обертки от сникерсов и грязные стаканы с пепси. В школе каникулы, дома бардак — какое время года? Правильно, лето. — И не называй меня так! — добавил, наградив меня враждебным взглядом.

Так, когда там начинается переходный возраст? Неужели в восемь лет?! В общем-то, реакция понятна: моего брата звали Ричард (не Львиное сердце вообще!), но все сокращали до милого Риччи, а я называла Букой. Он так часто и до колик смешно выпячивал нижнюю губу, когда обижался, что я не устояла и дала ему прозвище. Возможно, я забыла бы об этом — брат уже подрос! — но после того, как он украл у меня пачку прокладок и с такими же мелкими поганцами приклеил их на школьный забор — от меня меня снисхождения можно не ждать! К директору вызвали маму. Бука получил по шее. Ну, а опозоренная я убирала следы его проказ! Я убирала! Пострадавшая сторона вообще-то!

— Приберись здесь, — пригрозила, прихватив из холодильника сэндвич. — Скоро мама с Дэвидом приедут.

— Отвали, — отмахнулся Бука. Я же говорила, засранец.

— Окей, — согласно пожала плечами. — Тогда скажу маме, что ты мучил соседскую кошку и тебя нужно оставить на перевоспитание со мной, — даже помотала пальцем перед испуганным лицом. Как хорошо быть старшей сестрой. — Никакого тебе Диснейленда!

— Ладно, — он отложил джойстик и взял одним пальцем обвертку с растаявшими остатками шоколада. — А ты почему не поедешь?

— Взрослые дела, — бросила, поднимаясь к себе.

— Ой-ой-ой! — передразнил Бука.

Я не стала реагировать. Еще на всякую мелюзгу энергию тратить. Я давно познала дзен в общении с мужским полом (с теми, у кого мозгов, как у страуса) — не замечать! Самая лучшая тактика. Увы, мой брат относился к таким. Надеюсь, это пока, но не исключаю и худший исход.

Когда дверь спальни оказалась плотно закрытой, я переоделась и, включив ноутбук, задумалась над пустым листом. Каникулы начались у всех, только нам, студентам третьего курса, нужно было за лето подготовить проект мини-расследование и к началу учебного года поделиться результатами. Я не против поработать — знала на что иду, выбирая журналистику, — но что расследовать-то?! Монтерей — самый благополучный город. По всем фронтам просто! Это только в фильмах у богатых и респектабельных куча тайн и скелетов в шкафу. Нет, может и есть у кого офшоры на Кайманах, но я не налоговая служба! Сейчас парой незадекларированных миллионов никого не удивить. Мне нужна сенсация! Хотя бы местного разлива.

— Здесь же ни черта не происходит! — в сердцах хлопнула по столу я. Капитан Вольц об этом позаботился.

Правда, мистер Саммерс, мой научный руководитель, справедливо заметил, что хороший журналист везде найдет сенсацию. Окей, будем искать.

Я поднялась, взяла бинокль и подошла к окну — буду материал собирать. Нет, я не вуайерист какой-нибудь, просто мне нравится наблюдать за людьми.

Так, что тут у нас: домработница миссис Дарст поливает розовые клумбы, а сама хозяйка наблюдает. Она что, считает?! Девушка в садовых перчатках и переднике прошла с лейкой сначала по часовой стрелке, затем против. Это что еще за техника? Может, ритуал какой-нибудь? М-да, так себе сенсация. У богатой домохозяйки крыша от безделья поехала. Боюсь, в колледже не оценят.

О, наш химик домой приехал. С соседями мы жили на приличном расстоянии — заборами не терлись, — но обзор из моего окна прекрасный. Машину не стал загонять в гараж, только пакет с продуктами взял. Химия у меня была на первом курсе, но мистера Росса нельзя просто взять и забыть. Во-первых, мы соседи, во-вторых, мужчина он видный: холостой, молодой, привлекательный и обходительный. Одевался не хуже калифорнийских модников, а дизайнерские очки только подчеркивали, что он на голову выше местных казанов с не обсохшим молоком на губах. В общем, девчонки пищат. Мне лично он напоминал Профессора из «Бумажного дома» — с интеллектом полный порядок.

От разглядывания филейной части нашего химика отвлек мобильный. Марсия. Нам с ней на пару искать материал для расследования.

— Привет, — поздоровалась я, принимая видеозвонок.

— Как дела на фронте?

— У меня только симпатичная задница мистера Росса и странный способ полива цветов.

— Не густо.

— Угу.

Мы поболтали с полчаса, потом вернулись родители и нужно было спускаться к ужину. За столом обсуждали будущий трехнедельный отпуск: Дэвид много работал, ему катастрофически необходима перезагрузка, желательно подальше от Монтерея. В охапку семейство и вперед, кричать «Алоха!». Это первые две недели, потом обещанный младшему Диснейленд. Меня отчим не уговаривал поехать, знает, что это бесполезно. Пусть чета Лавалей с отпрыском повеселятся, а я, брошенная и несчастная, останусь одна. В шикарном доме с бассейном, хамамом и холодильником, набитым деликатесами — ой, да я так плакать буду! Обрыдаюсь просто! Ага, конечно!

— День первый, — включила диктофон. — Мыслей ноль, но я работаю над тем, чтобы их стало хотя бы на одну больше.

— Тук-тук, можно? — заглянула в дверь мама.

— Отбой, — сказала диктофону и махнула рукой, приглашая войти.

Она присела на кровать, любовно разгладила невидимые складки одеяла.

— Мама-а-а, — протянула я. Обычно так начинались не очень приятные разговоры.

— Ты точно не можешь поехать с нами? Найдешь сенсацию на Гавайях.

— Мам, мистеру Саммерсу нужен материал отсюда, а не оттуда, — выразительно показала пальцем я.

— Эрик, приезжает, — тихо сказала она. — Будет присматривать за тобой.

Я на мгновение замерла. Что? Что?!

— Мама, мне двадцать лет и нянька мне не нужна!

— Он не нянька, — мягко попеняла она. — Это и его дом тоже.

Я нарочито небрежно фыркнула, скрывая за легкой нетерпимостью страх. Я не хотела жить с Эриком Лавалем под одной крышей. Я не могла жить с ним один на один три недели! Боже, за что ты так наказываешь меня?!

— Дэвид приглашал его с нами — Эрику же без разницы откуда работать, но он не захотел, сказал: зачем ехать к океану, если мы живем возле него.

Я закатила глаза, представляя, как он это сказал, а еще почему он не хочет ехать — из-за двух чужеродных элементов: меня и мамы. Риччи отчего-то он считал своим. Но они действительно родные по крови.

— Так что можешь рвануть с нами, — мягко настаивала мама. Она не знала основной причины нашей взаимной неприязни, но поскольку и сама не раз сталкивалась с надменным пренебрежением пасынка, понимала мою позицию. Но не разделяла, конечно. Ей бы хотелось, чтобы в семье Лавалей царил мир да согласие, вот только я не Лаваль. Я Кайла Хьюз! С Дэвидом у меня были хорошие отношения, но угождать кому-то и отказываться от своих корней я не собиралась.

— Не получится, — накуксилась я. — А он знает?

— Думаю, Дэвид сказал ему.

Странно. Почему тогда Эрик решил приехать? Мы упорно избегали друг друга на протяжении последних двух лет. Так что же изменилось?

Наши отношения были сложными. Сложными с первого взгляда. Только не любовь. Ненависть. Его ненависть.

Мне было двенадцать, когда мама ласковым шепотом объявила, что беременна. Что она выходит замуж, и мы переезжаем в Монтерей. Я была в шоке, но не против. Отец ушел в магазин за молоком, когда я была маленькой, да так и не вернулся. Покупает, наверное. До сих пор. Мы долго жили одни, потом появился мужчина. Это было непривычно. Дэвида Лаваля я просто не могла считать отцом — слишком большая уже была, но и в штыки не воспринимала — понимала все, да и в школе половое воспитание уже началось.

Мама говорила, что у него сын всего на четыре года старше меня. Я думала, что у меня будет старший брат. Как же я тогда ошибалась!

Эрику было шестнадцать, и он возненавидел нас с мамой с первого взгляда и даже не пытался скрыть своих чувств. Сложный возраст в самом своем неприглядном свете. Поначалу я не понимала, откуда столько агрессии и ненависти. Они с Дэвидом тогда постоянно ругались, кричали друг на друга, маме доставалось и мне прицепом. Нет, до рукоприкладства не доходило, но заносчивые выпады, уничтожающие замечания и полный игнор на людях подпортили мою адаптацию в новом городе.

Уже позже, когда я попыталась разобраться в тонкостях отношений матери и отчима, узнала, что познакомились они, когда Дэвид был в командировке в нашем родном Сан-Франциско. Он повредил руку — чем адвокат может пораниться я так и не поняла — и мама, тогда еще работавшая медсестрой, помогла ему. Роман закрутился стремительно. Вот только Дэвид был женат, хоть и на грани развода. Когда мама забеременела — развод стал неминуем.

Эрик, естественно, считал мою мать разлучницей. Выросший в семье преуспевающего адвоката, полной и благополучной, с детства имевший все, что нужно и даже не нужно — да, его мир рухнул! Появление чужой женщины, которая, по его мнению, и в подметки не годилась родной матери, было расценено, как личное оскорбление. Откуда я это знала? Потому что Эрик об этом кричал!

Я не представляла, каким он был до нашего появления, но после — стал последней сволочью. Мы были триггером, а от них избавляются. Эрик наотрез отказался поддерживать отношения с новой семьей отца. Они с матерью собирались уехать в Лос-Анджелес. Элеонору Лаваль я так и не увидела — она не справилась с управлением и попала в аварию. Погибла на месте. Ее сын, естественно, остался с отцом. Ему просто некуда было деваться до совершеннолетия.

Думаю, не нужно говорить, что взросление у меня было тяжелым. Жить под одной крышей было невыносимо. Именно поэтому мне очень сложно было прижиться в Монтерее.

Меня не принял сводный брат. Не принял он, а за ним и свита. Эрик был неизменным королем школы, и это не фигура речи. Свою корону он все-таки получил на выпускном балу. Еще одно доказательство своей крутости. По нему с ума сходили все мои одноклассницы! Хотелось бы сказать: «Да что вы в нем нашли?!» Но даже мне понятно, что… Эрик и в шестнадцать был выше отца ростом, по-мальчишески худыми, но уже с широкими плечами и дьявольски обаятельной улыбкой. Да, я видела ее иногда, но мне ни одна не предназначалась. Мне доставался только презрительный прищур ледяных голубых глаз и надменно вздернутый подбородок. С возрастом Эрик не подурнел, не обзавелся прыщами и не отрастил пузо — ну какое пузо в двадцать четыре! Увы. А вот характер остался прежним — козел, в общем, мой сводный брат.

Конечно, со временем жгучая ненависть сменилась глухим раздражением, и работало оно почему-то только в отношении меня. С отцом у него постепенно нормализовалось все, Риччи Эрик даже полюбил, с присутствием мамы свыкся, а меня терпел, иногда казалось, что из последних сил. Когда он поступил в Беркли и уехал — мне стало легче дышать.

Домой приезжал редко: на Рождество и иногда на каникулы, но ненадолго и в основном зависал с друзьями.

— Рождество… — проговорила вслух, когда мама ушла. Самое паршивое Рождество. Да, я больше не любила этот праздник, как и свой день рождения. И во всем виноват Эрик. Прошло два года, а я помнила все, словно вчера было…