Надежный свидетель

— Если ты не прекратишь смотреть на него, я сам посмотрю на него, и тогда он никогда больше на тебя не посмотрит!

Вадим Игнатьевич Бойко откровенно издевался, наблюдая за мучениями своего коллеги. Тот обиженно поджал губы и, буркнув что-то матерное, отвернулся к окну кофейни. Дело было холодным декабрьским днем, и за окном, вообще-то, не было ничего интересного: привычный вид на знакомый до последней трещинки двор, несколько машин, какие-то люди.

Кофейня «Надежный свидетель» во внутреннем дворике возникла внезапно — будто бы появилась из ниоткуда — и тут же вызвала настоящий переполох. Все потому, что внутренний дворик был один на двоих у жилого дома и отделения полиции. Как так вышло, что ремонт и прочая подготовка к открытию кофейни прошли незамеченными для органов правопорядка, оставалось загадкой.

Вероятно, причина заключалась в том, что никакого помпезного открытия с фанфарами, воздушными шарами или листовками накануне не было. Утром первого декабря на здании напротив вдруг появились вывеска с названием и табличка, обещающая самый вкусный кофе, сытные завтраки и ланчи в определенное время. А внутри появилось кафе.

Как верно подметила Леночка «связи со СМИ», никакие дополнительные маркетинговые штучки этой кофейне и не были нужны, когда у них под боком расположилось целое отделение вечно голодных мужиков. Сообщая это, Леночка вздернула свои идеально очерченные брови так высоко, что всем стало

понятно, что голод она имеет в виду не только утробный.

Все, слушавшие ее рассуждения коллеги, стояли в этот момент во дворе и нервно курили, с подозрением глядя на обманчиво-нежную вывеску, выполненную в лавандово-мятных — самых модных хипстерских цветах. На подоконниках неровными огоньками мерцали расставленные маленькие свечки; что находилось внутри кофейни при утреннем свете разглядеть не удавалось.

Работа встала на целых полчаса. Районное отделение питерской полиции в полном составе выкатилось во двор, чтобы посмотреть на возникшее там чудо. На фоне привычных стен старого фонда неожиданно преобразившиеся окна и дверь — теперь тоже лавандово-мятная — выглядели буквально порталами в другой мир. И что примечательно — дом, в котором расположилась кофейня, казалось, так же преобразился. Потертые — когда-то желтые, а теперь давно уже бесцветные стены с кое-где потрескавшейся краской и частично отбитыми водосточными трубами сейчас смотрелись не старо и убого, а стильно, будто бы даже дерзко. Дом напротив, где, собственно, располагалось отделение полиции, наоборот — стал еще серее, бледнее и скучнее.

— Хипстеры какие-то, — мрачно проговорил старший прапорщик Дровянко, пожевывая фильтр Петра «легкого», — бездельники и наркоманы.

— Может, проститутки? — ехидно поддел его Владик Цветочный, уже много лет как «подающий надежды» старший сержант. — Кто первый на допрос с пристрастием?

В рядах правоохранительных органов началось негромкое волнение и бубнеж. Хипстеров полицейские побаивались. Конечно, не тогда, когда принимали их в клубах, накаченными непонятно чем: тогда сила была на нужной — правильной стороне. Но вот зайти в такое модное кафе, будучи не при исполнении…

Это, пожалуй, тянуло на почти настоящий подвиг.

От двери, окон и вывески так и веяло «чужой территорией», полной опасностей из заоблачных цен, мудреных названий, кофе без кофеина и молока без молока. Было страшновато. Неловко топчущихся в снегу полицейских ожидал новый повод для волнений: лавандово-мятная дверь распахнулась, и на пороге появился паренек в белоснежном переднике и с веником в руках. Не глядя в «зрительный зал», он деловито выметал из помещения какие-то невидимые пылинки, потом притащил коврик с надписью «welcome» и торжественно водрузил его перед дверью.

Одет парень был в светлую футболку и какие-то супер-узкие джинсы, напоминающие скорее колготки. Темные волосы собраны в пучок, поверх футболки, свисала массивная цепь. На улице было минус десять.

Парень скрылся в помещении, но через секунду вернулся уже без передника. Вышел из дверей, присел на подоконник, достал вейп и глубоко затянулся. До полицейских долетело облако пряного пара. Пахло мандаринами, корицей и чем-то горьким. Кто-то чихнул, кто-то сматернулся.

— Конец вам всем, — трагично изрекла Леночка, — никто не уцелеет.

Будто бы услышав ее слова, парень поднялся, подошел к табличке и дописал там крупными буквами: «Кофе дня — 99 р». Потом обернулся и широко улыбнулся своей притихшей аудитории. Помахал рукой и скрылся за нежно окрашенной дверью.

***

Слова Леночки в общем-то пророческими не оказались, хотя сперва волнений из-за внезапно возникшей кофейни хватало. На должность разведчика честно тянули жребий всем отделением. Выпало молодому сержанту Галину, но тот не смог сделать и пары шагов по двору — позорно ретировался. Это восприняли с пониманием — Галин не так давно вернулся из армии, а вдруг в этом кафе работают еще и девушки? Не то чтобы полицейские не видали раньше баб, но все же потерпевшими и подозреваемыми в их рутинных делах обычно становились люди обыкновенные — такие, как и сами полицейские. Эта же кофейня наверняка если и запускала внутрь женщин, то только инста-богинь или как там их правильно надо было называть. Не стоило туда отправлять юного Галина — сожрут.

Вызвался Цветочный. Этот был калач тертый, находился в постоянно начатом, но незавершенном разводе со своей шикарной женой, которую обожал, что было взаимно. Не взаимно было только обожание его женой роскошных шуб, отдыха на Мальдивах и зависти к подругам, у которых мужья нормальные, а «не мент». Тем не менее, развод все никак не мог состояться, потому что любовь к простому менту пока была сильнее зависти.

Единогласно было решено, что для разведчика лучше кандидата не найти. Цветочный совершенно точно не упадет в обморок при виде живой топ-модели (у него дома такая же), да и любопытство было его главным двигателем по жизни. Его снабдили важными инструкциями: ни с кем не ругаться, улыбаться и

выяснить как можно больше, не прибегая к насилию, угрозам или шантажу.

Цветочный вернулся минут через двадцать, весь сияющий и со стаканчиком кофе в руках.

— Ну что там, Владик?

Первым не выдержал Павел Николаевич Чимикин — капитан полиции и большой молодец, сразу после Вадима Игнатьевича Бойко — тоже капитана и молодца побольше.

Цветочный обвел замершее отделение веселым взглядом, с явным наслаждением отхлебнул кофе и довольно сощурился.

— Там нет женщин! — объявил он так, будто это было его личное достижение. — Это такая политика компании, как я понял. Наверное, опасаются «голодных до баб» ментов или вроде того, — он скривился. — Или из девушек никто не пошел работать к нам под нос. Хрен его знает. Короче, баб нет — только парни лет по двадцать. Ну, сами видели.

— Парни могут быть еще хуже, — снова мрачно изрекла Леночка. Тогда ее толком никто не понял.

В кофейню потихоньку потянулись полицейские. Любопытство и жажда нормальной еды, а также хорошего кофе по доступной цене оказались сильнее страхов и неуверенности. За сперва казавшимися неприступными стенами обнаружилась уютная предновогодняя атмосфера минимализма — светлые стены, свечи и подушки на окнах, всего пять небольших столов, мерцающие гирлянды под потолком и кое-где на полу. Очень скоро весь бравый состав отделения завтракал, обедал и просто отдыхал здесь, как у себя дома — объединение двух миров происходило стремительно, мирно и со вкусным «кофе дня» за сотку. Как и докладывал Цветочный, в кофейне действительно работал только мужской обслуживающий персонал — молодой и бойкий. Две штуки. Как права оказалась Леночка в том, что это «только хуже», капитан полиции Павел Николаевич Чимикин убедился уже через три дня после открытия кафе. И именно об этом ему твердил его хороший друг и коллега — тоже капитан полиции Вадим Игнатьевич Бойко, доедая свой завтрак.

— Я не смотрю на него! — Чимикин вынужденно ответил, понимая, что Вадим так просто не отвянет. — И нельзя ли потише?!

Перед витриной в ожидании вкусных завтраков столпилось человек десять из их отделения. Было шумно: работала кофемашина, слышались смешки, разговоры, периодически срабатывала чья-нибудь не выключенная рация.

— Ты пялишься на парня, думая, что это не заметно, но это заметно!

— Я капитан полиции, я умею… Так, все, на хрен!

Чимикин стащил с головы шапку, которую позабыл снять в помещении, и с трудом выдохнул. Он снова отвернулся к окну, игнорируя и Вадима, и всех посетителей кафе разом.

Это становилось невыносимо. То, что Вадим в курсе его пристрастий, было хорошо и безопасно. Обычно. Они обсудили это уже много лет назад, когда однажды, по одному делу Бойко проходил бывший любовник Чимикина.

Тогда пришлось признаться коллеге, хотя тот и сам обо всем догадался, услышав облегченное «Паша, слава богу, ты здесь!» от парня в розоватой шубе и с явно сделанным маникюром, пусть и телесного оттенка. Чимикин тогда думал, что это конец его работы в органах, да и вообще жизни, но Вадим, будучи старше и опытнее, объяснил ему, что здесь такому в принципе давно уже не удивляются и подобный опыт случался почти у каждого второго.

После Чимикин со своими наклонностями не попадался, и вот под Новый год во дворе участка появилась чертова кофейня. «Надежный свидетель» его морально-нравственного падения. Павел горестно вздохнул.

Все дело из-за рук. Красивые ухоженные мужские руки были фетишем и проклятием Чимикина уже многие годы. В остальном он всегда был молодцом. Но стоило взгляду зацепиться за какое-нибудь особенно узкое запястье или за проступающие над косточками вены, как самообладание летело к черту. Все мысли только о том, как здорово можно эти запястья сжимать, как ласково можно переплетать чужие пальцы со своими, как наверняка приятно их целовать. В целом Чимикин маньяком не был и отлично умел с этим жить, да и действительно красивые мужские руки ему попадались не так уж часто.

У бариста в «Свидетеле» были руки молодого бога. И столкновения с ними избежать ну никак не возможно, поскольку тот этими руками наливал кофе, набирал цифры на терминале для оплаты, отсчитывал сдачу, передавал стаканчики и тарелки… Руки были везде! Узкие запястья, перевитые венами тыльные стороны ладоней, аккуратно подстриженные ногти, татуировка на внутренней стороне безымянного пальца, которую Чимикин никак не мог разглядеть толком.

— Паша, прием! — Вадик поводил рукой у него перед глазами.

— Что, так заметно, что я в жопе? — мрачно поинтересовался он.

— Почему сразу в жопе? — Бойко нахмурился. — Ну запал ты на этого парня, так и что такого?

— Как это — что такого?! — Чимикин выразительно посмотрел на него.

— Ну так я и говорю, что нечего пялиться как маньяк — пригласи его куда-нибудь, оставь телефончик, попроси телефончик, как там это у вас делается?

— У вас? Ты, кажется, говорил, что тоже очень даже…

— Это было давно, — Бойко только отмахнулся. — Не вижу проблемы. Парень явно из этих, предложи — и все.

— Чтобы потом всем было бесконечно неловко? — Чимикин покачал головой и снова поймал взглядом темную вихрастую макушку.

Парня, судя по бейджику, звали по-модному — Лекс (видимо, Алексей), на вид ему было от двадцати до тридцати, и помимо манящих рук у него имелись еще тонкие губы, россыпь веснушек на лице и шее, теплые карие глаза и белоснежная улыбка. Странная стрижка, изображающая красивый бардак из темных волос. Второй бариста из «Свидетеля» тоже был как с картинки, но Чимикину в душу запал только первый, да так сильно, что имени другого парня он даже не запомнил.

Бойко посмеивался, замечая его терзания, но тому было легко, а Чимикину — не очень.

Он действительно «сталкерил» красивого парня уже пятый день подряд. Трижды заходил в кофейню: на завтрак, обед и вечерний кофе. Лекс шустро обслуживал посетителей, улыбался, кивал, легко запоминал заказы и был такой бесшумный и быстрый, будто бы невесомый. Хотя это наверняка не так: Чимикин разглядел перекатывающиеся мышцы под легкой тканью футболки. Эти бариста, похоже, класть хотели на все суровые погодные условия и сквозняк, возникающий каждые пять минут, когда в кофейню отворялась дверь. Оба постоянно гоняли в коротком рукаве, джинсах-колготках и кроссовках, из которых торчали голые ноги, при этом выглядели они так, будто бы в декабре это была самая комфортная одежда.

Что создавало забавный контраст: все представители правопорядка уже давно нацепили свитера, частично наплевав на форму, потому что голубые казенные рубашки толком не грели.

И все это в целом можно было бы пережить, если бы не странное обстоятельство, которое не давало Чимикину покоя: в свой первый заказ, когда он только-только залип на красивые кисти, он почувствовал ответный заинтересованный взгляд.

— Ваш самый вкусный кофе, пожалуйста.

Голос звучал вроде бы и профессионально вежливо, но вместе с тем будто бы… игриво? Удивленный этой интонацией, Павел вскинул голову и тут же утонул в теплоте карих глаз. Он так и залип, не взяв свой стаканчик и ничего толком не предпринимая. Казалось, Лекс залип тоже, хотя у самого Чимикина глаза были обыкновенные — серые, да и вид у него в тот момент наверняка был ужасно глупый. Тем не менее они разглядывали друг друга секунд двадцать, что, видимо, было даже несколько неприличным.

Первым отмер Лекс.

— Самый вкусный кофе для господина полицейского, — повторил он с улыбкой.

— Спасибо.

Павел тряхнул головой, выводя себя из ступора, схватился за стаканчик и тут случилось катастрофическое: их пальцы соприкоснулись.

После этого Чимикин позорно сбежал за столик, весь оставшийся день судорожно думая о том, действительно ли бариста чуть погладил его кончиками пальцев или ему показалось. Вот это уже тянуло на начинающееся безумие, но способов остановить его при постоянном столкновении в кофейне просто не было.

«Самый вкусный кофе» после этого стал традицией. При этому у Чимикина оставалось четкое ощущение, что над ним издеваются. Теперь «самый вкусный кофе» предлагался не просто «господину полицейскому», а еще «смелому господину полицейскому», «сильному господину полицейскому» и даже «крутому господину полицейскому». Когда Лекс подавал обед, то полицейский становился «голодным», иногда — «прожорливым», а по вечерам — «усталым» или «грустным». Это игнорировать уже не получалось, как и списывать на «показалось». Другим полицейским доставался просто «самый вкусный кофе» без личного обращения.

Один раз Павел не выдержал и, собрав всю свою суровость, спросил, в честь чего ему перепадают такие эпитеты. Лекс не стушевался и тут же отбил: «Мне так нравится»!

Крыть это было нечем — Чимикину оставалось только вздохнуть и вернуться за свой столик, откуда он вел «наблюдение за объектом». Там же он обнаружил первое сердечко, выведенное на бело-коричневой пенке его капучино.

Это настолько поразило Чимикина, что он даже не знал, как теперь пить свой кофе, опасаясь непонятно чего. Лекс при этом вел себя так, будто бы рисование сердечек для капитанов полиции — обычное дело. Вот только у Бойко никакого сердечка не было. Ни у кого другого — тоже: Чимикин потратил еще несколько минут, прицельно вглядываясь в каждую кружку в руках у проходящих мимо его столика коллег.

— Он с тобой флиртует, — объявил Бойко, когда они вернулись в участок. — Ты это знаешь, я это знаю, он это знает. И он это делает.

— Или издевается, чтобы потом отшить, — Павел болезненно поморщился. — Были в моей судьбе такие вот красивенькие мальчики. Там сухой расчет и самомнение выше крыши. Мне хватило в свое время.

Теория Павла насчет молоденьких красавчиков строилась на личном опыте, который удачным назвать не получалось. Всякий раз (а таких у него было трое) Чимикин влюблялся в руки, глаза, фигуру, смех, терял голову и был, пожалуй, готов кинуть к стройным ногам буквально всего себя. Вот только выяснялось, что обычный мент, тогда еще далеко не капитан, был на фиг не нужен со своим открытым сердцем и влюбленными глазами. Мальчики знали себе цену и, как только понимали, что никакой выгоды от секса с человеком в форме они не получают, просто сливались. Иногда — предварительно раскрутив его на какие-нибудь дорогие подарки или «выходы в свет».

Таким образом к тридцати с лишним годам Чимикин оброс грамотами, званиями, мускулами и броней от «бессердечных красавчиков». Уже года три с ним не случалось никаких таких казусов. Во-первых — изматывающая работа не оставляла времени на свидания, во-вторых, если совсем припирало, по долгу службы он знал, как выйти на приличное заведение, где работали за хорошие деньги, в хороших условиях, совершеннолетние и по собственному желанию. Чимикин не гордился этим, но знал, что он не один такой даже в своем родном и не очень-то большом отделении.

Но с появлением кофейни и Лекса привычная жизнь оказалась под угрозой. Павел не обманывался — он падал в пропасть стремительно и бесповоротно. И все, что он делал по этому поводу — страдал. Потому что все, что было у него и красавчика-бариста — это «полицейские комплименты», порой весьма сомнительные: сердечки на пенке и, вероятно, дежурная улыбка. О чем-то большем Павел сам себе запрещал думать, поскольку был уверен: не потянет он этого модного, молодого и дерзкого. К вечеру, кое-как разобравшись с накопившимися делами, он откинулся на спинку стула, думая о том, стоит ли наведаться в кофейню за третьим кофе за сутки или это будет перебор. Посмотреть на красавчика хоть пару минут, пока он варит кофе, хотелось нестерпимо.

— Чего страдаем? — бодрый Цветочный, только что оформивший целую группу нелегальных гостей Северной столицы, присел прямо на его стол.

— Помогать не буду, — тут же отшил его Чимикин, зная за Владиком чудесное умение переложить на других любую свою работу.

— Да я не за этим, — тот обиженно надулся, — наоборот даже — заметил, что ты в запаре. Хочешь, могу за кофе в «Свидетеля» метнуться — тебе принесу для бодрости духа?

— Нет! — Павел грубо оборвал его. — Я сам схожу, — добавил он уже тише.

За соседним столом, выразительно поднял брови и усмехнулся Бойко, не поднимая головы от бумаг. Чимикин кинул в него скрепкой, но промахнулся.

— Какие-то проблемы с кофейней? — тут же заинтересовался Цветочный. — Неужели уже успели испортить отношения с персоналом? Там же сплошь зайчики работают!

Чимикин только скрипнул зубами.

— Никаких проблем! — он поднялся из-за стола. — Кому-то еще нужен кофе?

— Захвати мне! — подал голос Бойко, весело сверкнув синими глазами (Чимикин был готов поклясться, что видел, как там плясали настоящие черти). — Можно и остывший.

— Почему остывший?

— Ну, если ты задержишься…

В Бойко полетел еще и степлер. Цветочный с интересом наблюдал за происходящим, явно уже делая свои кошмарные выводы.

— Мне, пожалуй, кофе дня, — поддакнул он, когда Чимикин был уже в дверях. — Горячий!

***

В кофейню Павел входил как на допрос. Решив по дороге (всего-то тридцать шагов), что он уже взрослый, повидавший всякое человек, и никакие симпатичные рукастые бариста его не пугают. Возьмет три кофе навынос — и уйдет гордо. Все-то пять минут, максимум — семь. Это проще, чем патрулировать улицы, ловить преступников, расследовать и тем более — заполнять отчеты! В кофейне, помимо Чимикина, оказалась всего пара посетителей — не полицейские, видимо, жители соседних домов. Все столики стояли свободными, было оглушающе тихо, даже фоновая музыка почему-то не играла. Чимикин тут же почувствовал, что во рту стало очень сухо, а в груди — жарко.

Весь суровый и деловой настрой улетучились. Лекс за стойкой сейчас стоял к нему спиной, занимаясь кофемашиной. Павел мазнул взглядом по сведенным под зеленоватой футболкой лопаткам, усилием воли заставил себя не смотреть не ниже, где футболка чуть задралась и виднелся пояс джинсов, не выше — где торчала длинная шея.

«Пирожные, сэндвичи, печеньки»! — отдал он сам себе мысленный приказ.

Пока пара впереди расплачивалась, Чимикин сосредоточенно заучивал названия и цены каждого из предложенных чизкейков в витрине.

— Что?

Он отмер, краем уха уловив голос, явно обращенный к нему.

— Кофе дня для задумчивого господина полицейского?

Лекс насмешливо смотрел на него. В кофейне кроме них двоих никого не было.

— Хватит меня так называть! — от волнения разозлился Чимикин. — Никакой я не господин полицейский!

— Капитан полиции, я знаю, — Лекс вздернул темную бровь. — Так кофе дня для сердитого капитана?

— Хватит! — Чимикин сжал кулаки. — Чего ты добиваешься?!

Ситуация начала выходить из-под контроля. Насмешливый тон, вальяжная поза, этот странный, будто томный голос выводили его из себя, заставляя потеть и нервничать все больше.

— Я добиваюсь заказа, — Лекс пожал плечами, — кофе дня с собой, я понял.

Он отвернулся к кофемашине, поставил стаканчик, быстро пробежал пальцами по кнопкам, что-то влил, что-то насыпал. Чимикин тяжело дышал, пытаясь успокоиться.

— Кленовый латте, — Лекс повернулся к нему, — для очень сердитого капитана полиции.

— Я вовсе не… У меня есть имя в конце концов! — окончательно распсиховался Павел.

— Наверняка есть, — серьезно кивнул Лекс, — но ты мне его ведь не сказал.

Он смешно похлопал ресницами, изображая полную невинность. В какой момент они перешли на «ты», было не ясно. Возможно, прямо сейчас.

— И не скажу! — рявкнул Чимикин. — Я знаю таких, как ты.

Держись от меня подальше, понял?!

Он схватил стаканчик и пулей вылетел из кофейни, хлопнув дверью. Уже входя в участок, он понял, что мало того, что не взял обещанные два кофе для коллег, так еще и за этот не заплатил. Корявое сердечко из шоколадной крошки плавало на поверхности напитка, пережив кое-как побег из кофейни и снятие пластиковой крышки со стаканчика.

Миссию по прекращению флирта и обозначению границ можно было смело считать проваленной.