Глава 5

Поглаживая рыжее чудовище по голове, я прикрываю глаза и делаю глубокий вдох.

Спать, мне давно пора спать. Но вместо этого в голову лезут совершенно дурацкие мысли.

Почему каждый раз перед тем, как надо рано вставать, обязательно прокрутишься часа два и обязательно передумаешь обо всем на свете? Вспоминая события многолетней давности и соображая: тогда надо было ответить по-другому! Конечно, сейчас уже неважно, что стоило сказать бойфренду из колледжа, но тогда это было чертовски важно!

То есть, разумеется, существуют люди, которые в любой момент могут ответить остроумно, колко и с блеском на любой вопрос. Но… это не я. Не то чтобы я не в состоянии связать двух слов или испытываю какие-то проблемы с общением, но… реакция частенько оставляет желать лучшего. Вот как, например, сегодня. Можно было бы сказать что-то интересное, того и гляди, разговорились бы. А так… красивый же до ужаса мужик.

Я закладываю руки за голову. А так ни мустанга, ни принца, ни ковбоя, ни индейца… никого. Сейчас, в тишине, покое и под громкое мурчание кота, вполне можно признаться себе, что встреченный красавец очень хорош. Такой… в моём вкусе. Почему-то с некоторых пор стали привлекать именно такие… самоуверенные засранцы. Но засранцы, которые уже состоявшиеся и знающие, чего хотят от жизни.

«Просто мы с тобой постарели», – однажды заметила Биби и… была права.

Смотреть на томных юношей уже никакого смысла. Юноши – это либо ты сама юная нимфа, либо уже не юная милфа. А ещё у тебя есть куча денег, дабы юношу содержать.

За размышлениями я и не замечаю, как проваливаюсь в сон.

…Где-то играет музыка. Виолончель, гитара и кастаньеты – что-то из ильмов, которые так обожает тётушка Кончита. Странное сочетание, но интересное. Я стою возле окна и смотрю на освещённую новыми фонарями улицу. Свет купается в лужах и растекался жидким золотом, отражая столбы и проезжающие мимо машины.

На Эль-Пасо не совсем похоже. И в то же время это он.

В комнате было темно. Босые ноги утопают в густом ворсе ковра. Шёлковый халатик откровенного кроя расстёгнут на груди, он немного холодит кожу. Он ещё потрясающе нежный и эротичный, я такое никогда не носила. А ещё от него умопомрачающе пахнет апельсинами и медом. Любимый аромат, когда никогда не оставляет меня безучастной.

Музыка затихает, но не исчезает. Сильные руки обнимают меня со спины. Мягкие губы касаются шеи, а дыхание заставляет вздрогнуть. Внизу живота становится горячо, а во рту пересыхает. Обернуться? Нет, нельзя, иначе видение исчезнет, словно и не было. И тогда станет невыносимо больно и пусто. Мечту можно сохранить, но смотреть на неё нельзя. Это напоминает один древний миф, придуманный греками о боге любви и смертной девушке.

Гибкие длинные пальцы скользят под рубашку, оглаживают бёдра и живот, скользят к груди, но потом в один миг замирают. Он стоит позади, прижимая меня к себе мягко, но сильно. Из таких объятий не вырваться, даже если очень захочется. А хочется ли?

Его язык проходится по краешку ушной раковины. Зубы слегка прихватывают мочку уха, меня бросает в жар. Я не знаю, кто позади, но до ужаса хочу прижаться ещё теснее. Его руки стискивают так, что весь воздух выходит из лёгких. Желание медленно поднимается, заставляя всё тело покориться.

– Моя… – выдыхает таинственный незнакомец, и внутри словно натягивается невидимая струна, готовая откликнуться на этот зов.

На глаза ложится шелковая лента, и с губ срывается едва различимый стон. Одновременно становится сладко и стыдно. Приличные девочки не отдаются ласкам незнакомца, не принимают покорно завязывание глаз и не пытаются…

Где-то на краю сознания мелькает мысль: как такое может быть?

Он тянет изящную длинную заколку, удерживавшую мои волосы, и они падают на спину шелковым каскадом почти до самой попы. Моя маленькая девичья гордость и причина зависти многих подружек – каштановые локоны, доставшиеся от матери. Я чувствую, как он гладит и перебирает пряди. Очень осторожно и нежно, словно прикасается к величайшему на свете сокровищу. Это так… приятно.

Но потом сильная мужская рука вдруг резко поворачивает меня к себе и впивается в губы, не дав выдохнуть.